Ничего себе, присвистнул Виктор.
А вы бы еще вечером приехали, развела руками стоящая в очереди пожилая женщина.
Отлучаться не советую, поднял вверх фломастер блюститель здешних порядков, очередь можете потерять.
Мелкая мокрая масса летела в лицо и пеленала глаза. Снежинки таяли на лбу и щеках, но оставались на бровях и ресницах.
В углублениях разбитого тротуара ступни ожидавших почти до щиколотки уходили под воду.
Промокну тут, сказал Яков, сожалея, что вместо валенок в калошах не обул в дорогу резиновые или хотя бы кирзовые сапоги.
Виктор вообще стоял на цыпочках. Он старался спастись от потопа, но в его модных туфлях уже хлюпала вода.
Батя, я пойду выясню что тут почем, не выдержал ситуации сын и вприпрыжку, стараясь не утонуть в воде, двинулся вдоль очереди в сторону проходной посольства.
Яков остался стоять у забора. Прислушивался, о чем говорят в толпе. Он успел приметить, что общаются, в основном, оглядываясь и полушепотом.
А нас отсюда не прогонят? набрался храбрости и тоже вполголоса спросил Яков у впереди стоящей с участливым выражением лица пожилой женщины.
А кто? удивилась она.
Ну, милиция или КГБ, еще тише произнес старик.
Не те уж времена. уверенно встрял в разговор сосед. В газетах писали, что для советских немцев при правительстве особый комитет создали. Я уже не говорю про общество Возрождение.
А что это? поинтересовался Яков.
Ну типа партии, только для немцев, подключился к разговору высокий мужчина в очках и кожаном на меху пальто, они отстаивают наши права.
Скорее вредят нам, вступил в разговор другой знаток положения дел в стране. Мужчина был одет в длинное клетчатое пальто с покатыми широкими плечами: Их председатель Гроут как баран уперся рогами в одну точку: Верните нам республику в Поволжье! Мы там все восстановим!. А меня он спросил, хочу ли я там вкалывать. Немцы в ссылке и трудармии уже свое сполна отпахали.
Придумали же название Видергебурт. послышалось из глубины очереди. Возрождение! А родиться-то заново не бывает. Мы как были здесь фашистами, так ими и помрем.
Бежать отсюда надо! сказал полубоком стоящий у самой ограды мужчина с большой сумкой. Создавалось впечатление, что он готов это сделать сегодня же: Пока еще Германия нас принимает и ОВИР палки в колеса не вставляет.
Не знаю, что вы так взъелись на Возрождение. опять подала голос женщина с участливым лицом. Мне там и бланки заявления на выезд распечатали и заполнить их на немецком языке помогли.
Вот, вот! снова подал голос противник автономии. И я про это. Одной рукой голосуют за восстановление республики, а другой эмиграционные бланки печатают. Себе они там поди уже документы на выезд оформили.
А вы слышали, что Мартенс нам предлагает? спросил мужчина в клетчатом пальто.
Кто он такой?
Соперник Гроута. Мне нравится его идея переселения советских немцев в Кёнигсберг. Я бы туда первым рванул. Мы с латышами и поляками скорей уживемся. Они нас больше понимают.
Москва не дура! усмехнулся участник дебатов в очках и в кожанке. Это же чистой воды провокация. Сегодня нам бывшие немецкие земли давай, а завтра мы с ними захотим присоединиться к Германии.
Батя, пошли! как из-под земли появился запыхавшийся Виктор. Крепко схватил под локоть отца и потащил его к центральному входу: Мы зря тут стоим.
Все враз замолкли. Толпа с недоумением и явным возмущением глядела на крайних в очереди, которые собрались попасть в посольство раньше их.
По нашему делу там отдельный вход, пояснил им Виктор.
И, хотя никто из ожидающих не знал цели их визита, почему-то все закивали и как-то быстро успокоились.
КПП посольства было построено из того же бордово-коричневого кирпича. Двери и окна прятались за солидными решетками.
Ваш номер? с акцентом на русском языке потребовал на входе мужчина в штатском. Белоснежная улыбка расплылась по ухоженному лицу. Костюм пришельца явно его веселил. Он несколько раз с ног до головы осмотрел Якова.
Так я же вас уже спрашивал! протиснулся вперед Виктор. Мы подданные Германии.
Да, конечно, согласился немец, показывайте документ.
У нас есть учетная карточка военнопленного, Виктор суетливо достал из дипломата и протянул служащему пожелтевший листок МВД.
Soldbuch24 у меня в плену отобрали, добавил на немецком Яков.
Пройдемте со мной, господа Шмидт, приветливо показал на двери служащий посольства
Известие о необычном посетителе вмиг облетело все этажи дипмиссии. В посольстве Федеративной Республики Германии из кабинета в кабинет, как по цепочке, передавалась почти сенсационная информация об объявившемся пленнике почти полвека назад закончившейся войны. Это было из серии невероятного. Ведь согласно базе данных последние немецкие военнопленные покинули СССР в 1956 году.
Отца и сына Шмидт провели в кабинет пресс-атташе. Оставляя на полированном паркете темные следы, старик, оглядываясь, прошел до середины кабинета и замер перед лежащим здесь красивым ковром. Он догадался скинуть с валенок калоши и несмело ступил на шерстяную узорчатую поверхность.
Простите меня, обеими руками, традиционный в степи жест дружелюбия, он долго тряс протянутую ему руку атташе, на улице такая грязь.
Не переживайте, сейчас все уберут, миролюбиво успокоил дипломат.
Он провел старика к низкому столику, вокруг которого стояли два кресла и диванчик. На ходу представился. От переживания Яков не расслышал имени, а переспрашивать постеснялся.
Виктор было задержался на входе. Набравшись смелости, он обошел напольный шедевр ткацкого мастерства и аккуратно присел на самое близкое от края ковра кресло.
В Москве часто идут дожди, продолжил разговор немецкий чиновник. В его очках многоцветьем отражались хрусталики старинной люстры: Такая же серая погода, как у нас в Германии. Наши сотрудники, можно сказать, чувствует себя здесь как дома.
Подали кофе.
Я последний раз пил кофе во время войны, признался седой посетитель. Яков снял лисью шапку и поправил узорную тюбетейку: Боюсь, что и вкус уже позабыл.
Могу вам чай заказать, уважительно предложил атташе. Его взгляд невольно задержался на безобразном шраме.
Не беспокойтесь, в знак протеста оторвал руки от лежащего у него на коленях дипломата и слегка поднял их Яков: Будем снова привыкать.
Ты только не волнуйся, папа! сын успокаивающе сжал ладонью кисть отцовской руки.
В открытые нараспашку высокие двухстворчатые двери кабинета периодически заглядывали служащие других отделов. Немцы по своей природе, а сотрудники посольства еще и по специальности люди не любопытные. Но ситуация, как говорится, была из ряда вон выходящих. Каждый хотел воочию увидеть объявившегося из глубины бескрайнего Советского Союза земляка. От сочувствия, неверия или необычного одеяния посетителя неустанно качали головами. У каждого были свои предположения, почему солдат опоздал с возвращением на родину? Мнения мужского состава расходились. Одни были сторонниками версии, что вина их земляка перед русскими должна была быть такой великой, что он получил пожизненное заключение и лишь сейчас, в период перестройки и демократизации попал под амнистию.
Другие предполагали, что бывший солдат Вермахта таким образом просто решил избежать наказания у себя на родине. Кто знает, что за ним в Германии могло числиться.
Третьи считали, что военнопленный мог быть ярым коммунистом, который после победы над фашистами остался в СССР строить социализм. И теперь, когда перестройка пошатнула светлые идеалы, он решил вернуться на родину своих идеологов: Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
У женщин посольства была исключительно одна версия виной всему любовь. Известны же сотни случаев, когда немецкие военнопленные женились на местных девушках и вдовах
Якова, несомненно, смущали эти посторонние взгляды. Он почувствовал чрезмерную неловкость и решительно не знал, как с этим справиться. Его напряженная неподвижная осанка говорила сама за себя. Как будто он сидел не на мягком диване, а стоял на эшафоте. Как приговоренный к смертной казни, старик плотно скрестил руки на груди и поежился. Этот жест не ускользнул от атташе. Хозяин кабинета встал и закрыл двери.
Как говорил афорист Мечислав Шарган, больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается, оправдывался он, возвращаясь к гостям.
Не успел атташе расположиться в своем кресле, как вновь отворилась одна створка. В кабинет вошел статный мужчина в сером дорогом костюме и, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь. В правой руке он держал пожелтевшую учетную карточку военнопленного.
Клаус Блех. приятным голосом представился вошедший. Посол Федеративной Республики Германии.
Яков Шмидт, обер-фельдфебель роты технического обеспечения, почти на вытяжку отрапортовал старик. Он хотел еще добавить номер их подразделения, но не смог сейчас его вспомнить и вместо этого поспешил навстречу дипломату, обеими руками сжал протянутую ему руку и тихо добавил: Бывший.
Матушка Россия не перестает удивлять. на все помещение воскликнул господин Блех. Надо же, полвека после войны вдруг объявляется из советского плена наш земляк.
Да, страна огромная. беспрерывно кивал Яков. Он развел руками и как в примерочном салоне в пол-оборота повернулся сначала в одну, а потом в другую сторону: И, как видите, меня сослали в самый дальний уголок.
Посол не мог оторвать свой взгляд от шрама гостя.
Вы это на войне получили?
Да, под Данцигом, Яков прикрыл рукой старое ранение и сконфуженно опустил голову.
Он давно уже привык и, похоже, перестал замечать свое увечье, мог даже бриться без зеркала, не боясь порезать рубцы раны. Но ужас в глазах каждого нового встречного или собеседника постоянно напоминал ему об этом.
Там же я и в плен попал.
Клаус Блех представил себе, как это должно быть больно и ужасно, когда ядовитые края железного обломка снаряда своими металлическими зубами впиваются в кожу, режут и отхватывают кусок твоей плоти.
Мы хотим всей семьей переехать жить в Германию. подошел и встал рядом с отцом Виктор. Если, конечно, нам разрешат.
Что значит «если»? посол приветственно протянул ему руку. Вы граждане нашей страны, имеете на то полное право.
Но у нас нет немецких документов, вот только эта бумажка.
Если бы вы знали, молодой человек. посол поднял над собой пожелтевший листок. Это единственный и главный документ солдата, попавшего во вражеский плен.
Господин Блех отвел в сторону и дал пару распоряжений пресс-атташе. На прощанье он снова обратился к Якову.
Не буду задавать вам вопрос, почему вы раньше не обратились в наше посольство. Это не в моей компетенции. Думаю, что у вас были на то веские причины.
Яков в ответ утвердительно кивнул головой.
Пойду позвоню в министерство иностранных дел, уже в дверях на ходу сказал глава дипмиссии
Вернувшись из Москвы, Виктор уволился с работы, и они с Таней переехали жить к родителям.
А через два месяца Яков на почте Аккемира, под расписку, получил увесистую бандероль со множеством документов: разрешение на въезд в Германию, четыре паспорта с вклеенными бессрочными визами, с открытой датой билеты авиалинии Lufthansa. Среди прочих бумаг лежало от руки написанное письмо посла. Господин Блех вкратце объяснил причину, из-за которой германские власти не требовали освобождения из плена обер-фельдфебеля Якова Шмидта. По противоречивым документам МВД Свердловской области он добровольно согласился остаться в СССР и умер 23.05.1949 года от тифа.
Вот идиоты. возмущалась Татьяна. Живого человека похоронили. А я еще удивлялась, почему ваши родственники из Германии вас не искали.
Ну ошиблись, успокаивал ее свекор, может, с кем перепутали. Нас ведь тогда миллионы через плен проходило.
Это, может быть, не мое дело, невестка сверлила взглядом свекра. Хабхабыч, а ты был женат? У тебя есть семья и дети в Германии?
Нет у него там никого, пришла на помощь супругу Алтын, они расстались еще до войны. Она вышла замуж за другого.
Яков счел нужным положить руку на плечо супруге. Края его губ самодовольно расплылись в легкой улыбке. Он утер ладонью несуществующие усы и с благодарностью вспомнил своего свердловского друга, штабного лагерного писаря Урмаса Рюйтеля, который сдержал слово и сделал все так, как его когда-то попросил Яков Шмидт.
***
В небе медленно разгоралась заря. Ее свет, неудержимо проникавший сквозь сети сумрака, неумолимо гасил звезды, давая им понять, что их время истекло. Его величеству, могучему солнцу, заря, как прислуга, выстелила на небосводе ярко-красный ковер.
Солнце всходило! Вначале на горизонте появилась лишь тоненькая сверкающая полоска. С востока по дальним холмам помчался первый солнечный луч. Совсем крохотный, желторотый, он ударился о возвышающуюся над окрестностью водонапорную башню, позолотил ее верхушку и, разорвавшись на миллионы ярких осколков, залил местность утренним радостным светом.
Зеркальные зайчики понеслись в обе стороны по бесконечным железнодорожным рельсам, разбежались по окнам и карнизам каменного здания вокзала и, убегая дальше, буквально на секунды задержались на до блеска выскобленном казане и другой домашней утвари близлежащего дома Хабхабыча.
Пара солнечных бликов, отражаясь, заигрывала с ярко сияющими украшениями казашки. Ее волосы покрывал снежно-белый с вырезом для лица платок, кимишек, поверх которого возвышался того же цвета тюрбан. Алтын была по-праздничному одета в длинную нераспашную женскую с глухим воротом и стоячим воротником рубашку, койлек. Поверх платья женщины красовался достающий до колен черный бархатный без рукавов камзол. Открытый ворот его обрамляли по краям полочек и подолу витиеватая вышивка, позумент и серебро, а также пришитые металлические посеребренные пряжки и застежки. В районе талии камзол украшали горизонтально пришитые серебряные пуговицы, туйме, близко расположенные друг к другу.
Рядом с ней сидел по-европейски одетый муж Яков. Серого цвета костюм, белая рубашка, на голове соломенная шляпа. На две головы ниже, чем Алтын с ее высоким головным убором, он выглядел по-взрослому одетым ребенком.
Было смешно и в то же время мило видеть сидящую в обнимку столь противоречивую влюбленную пару. Они не спали всю последнюю ночь. А как только начало смеркаться, пришли к скамейке, которую много лет назад установил здесь Яков. Это было их любимым местом.
Отсюда открывалась прекрасная панорама заросшей камышом и черноталом родниковой низины реки Илек. На ее противоположном берегу белым лебедем раскинула свои длинные крылья огромная известняковая круча. А над ней до самого горизонта расстилалась ровная и бескрайняя степь. Весна в этом году немного запоздала и, как бы оправдываясь, в начале мая покрыла ее щедрым ковром ярких диких тюльпанов.
Я не припомню, чтобы раньше так много красных цвело, прервал молчание Яков.
Как и мое сердце, всхлипнула Алтын, степь кровью обливается.
Яков крепче прижал супругу к себе, целуя ее в щеку, и тихо прошептал:
Перестань, родная! Пожалуйста! И так тяжело.
Оно взошло! Весеннее утреннее солнце это не палящая все и вся летняя мачеха. На него можно прямо смотреть, не рискуя обжечь глаза. Утреннее светило как возлюбленная, оно гладит, целует и успокаивает.