Ты в порядке?
Джемма смотрит на меня, словно забыла, что я здесь.
Да, в порядке. Ты почти закончил?
Я знаю, что у нее нет настроения и мне стоит остановиться, но прошло столько времени, и у меня нет воли на это.
Да. Мне стоит выйти?
Нет, все хорошо. Мои месячные через день или два. Это безопасно.
Мы возвращаемся к нашему проверенному ритму, и я умудряюсь кончить. Шесть секунд все чудесно, но потом я просто ощущаю пустоту. Не хорошую, удовлетворенную пустоту. А полную сожаления и грусти. Я отстраняюсь и переворачиваюсь на спину.
Хочешь, чтобы я помог тебе кончить?
Джемма сворачивается как ежик, которого ткнули палкой.
Нет, все хорошо. Было приятно, но я устала.
Наверное, это похоже на секс с проституткой. Не знаю, зачем Джемма все это начинала, но ее желание меня явно быстро прошло. Знаю, я давно не практиковался, но не думаю, что так плохо проявил себя.
Она тянется к ящику и достает маску.
Спокойной ночи.
Спокойной ночи.
Я беру книгу и пытаюсь читать, но глаза просто скользят по строчкам, не разбирая слов, поэтому я сдаюсь и выключаю лампу. Свет луны проникает через щели жалюзи и освещает ее лицо.
Ты иногда задумываешься, что бы было, если бы мы завели второго ребенка? спрашивает она, поворачиваясь ко мне и стягивая маску на лоб.
Не знаю, наверное. Возможно.
Несмотря на изначальные планы завести хотя бы двух детей, как только у нас родился Элфи, Джемма больше не поднимала тему второго ребенка, как и я. Большую часть времени я не мог справиться и с одним Элфи. Потом прошли годы, и Элфи внезапно исполнилось шесть, и мы негласно решили, что он будет единственным ребенком.
А я думаю. Много.
Правда? Я в последнюю очередь могу представить, как Джемма думает о другом ребенке. Она-то и о нашем единственном почти не думает.
Ты никогда ничего не говорила.
Потому что боялась твоего ответа.
Что я не захочу ребенка?
Возможно. Или хочешь. Не знаю.
А ты хочешь?
Подушка шуршит, когда Джемма качает головой.
Нет. Не сейчас.
Но было время, когда ты хотела?
Иногда. В хорошие дни. И иногда в плохие. Но нет, не особо.
Это совершенно не честно, учитывая, что и я второго не хочу, но мне грустно, что моя жена больше не хочет иметь со мной детей.
Почему в плохие дни?
Потому что, может, другой ребенок будет другим.
Я думал точно так же и не раз, но эти слова, произнесенные вслух, звучат ужасно эгоистично.
Я тянусь и беру Джемму за руку, но случайно задеваю ее бедро, и она дергается, неправильно прочитав мои намерения. Какое-то время мы лежим в тишине, застыв, словно бы боясь пошевелиться. Потом она приподнимается на подушке.
Может, нам снова отвести его к доктору?
У меня не получается подавить вздох.
Просто вдруг это поможет, не отступает Джемма. Может, нам предложат более эффективные стратегии взаимодействия с ним?
Я качаю головой.
Они просто скажут, что это наше воспитание, Джем. Он неплохо учится, хотя ведет себя тихо, не очень общительный, но и проблем в школе не доставляет.
Джемма выпрямляется, опираясь на изголовье.
Я недавно прочитала статью о детях-аутистах, маскирующихся в школе. Судя по всему, это распространенное явление.
Он не аутист, Джем. Наверное, нам нужно просто принять, что мы благословлены трудным ребенком. А может, мы все делаем неправильно. Кто знает?
Джемма кивает, забирается обратно под одеяло и опускает маску на глаза.
Мне нужно поспать. Завтра много работы.
Хорошо, спокойной ночи. Увидимся утром.
Я отворачиваюсь и смотрю на полосы света на стене, гадая, о чем она думает, чего не говорит мне. Уверен, раньше мы знали мысли друг друга, за исключением тех темных, которыми никто с другими не делится. Мы были так близки, а теперь лежим в одной постели, а между нами пропасть шире Тихого океана. И внезапно я осознаю, как сильно скучаю по ней.
Элфи
Я открываю мою особую коробку и проверяю, там ли каштаны. Прошлым вечером я положил их туда и спрятал под кроватью. Не думаю, что кто-то мог пробраться туда, пока я спал, но хочу проверить на всякий случай, вдруг монстр или кто-то еще прошел через парадную дверь.
Они все еще там. Я вытаскиваю их из коробки и считаю. Шестьдесят три и один в кожуре, значит, шестьдесят четыре. Мои каштаны очень гладкие. Я тру их об лицо. Люблю их. Я люблю их больше всего, как и лего. Папочка говорит, что я помешан на них. Помешан означает, что я не могу перестать думать и говорить о чем-то. Папа груб со мной, когда я помешан. Он кричит и говорит мне делать что-то как нормальный ребенок. Наверное, он имеет в виду, как другие дети на улице или в школе. Возможно, у них нет особенных вещей, как у меня. Я люблю, когда любимые вещи застревают в голове. Тогда там нет места для волнений. Вот только случается, что я бываю помешан на вещах, которых у меня нет и быть не может. Мне это не нравится, потому что они крутятся у меня голове, пока папочка не достанет их для меня, и тогда я чувствую себя лучше. Но иногда он говорит «нет», и это злит меня. Тогда я плачу, и моя голова болит. Я ненавижу папу за эти «нет». Иногда мой мозг говорит мне, что я хочу, чтобы он умер и не мог сказать «нет», а я смог принимать решение как взрослый. Не думаю, что я хочу, чтобы папочка умер, потому что люблю его, но иногда мой мозг говорит подобное. Не люблю, когда мозг так поступает. Может, я ужасный Генри[9], потому что он тоже проказник. Не хочу быть им, но иногда мой мозг говорит, что я такой.
Я снова подсчитываю каштаны на тот случай, если я потерял один. Считая их, я по очереди выкладываю их на кровать, как учил меня папа, чтобы не перепутать и не посчитать один и тот же дважды. Шестьдесят три и один в кожуре. Шестьдесят четыре. Мой любимый в кожуре: он самый большой и волшебный. Я положил его туда, чтобы если кто-то придет за ним, он уколол пальцы.
Я смотрю на часы с Джокером. Мне приходится нажать на голову Джокера, чтобы зажегся свет, значит, еще слишком рано. Мамочка говорит, если приходится нажимать на голову, чтобы увидеть цифры, значит, мне нужно снова заснуть. Там написано пять, потом два, потом три. Мне разрешают вставать, когда на часах написано семь ноль-ноль. Это означает семь часов. Я снова нажимаю на голову Джокера. Пять, два, четыре. Не могу заснуть. Мне нужно, чтобы папочка проверил каштаны, вдруг я посчитал их неправильно. Если я разбужу его, он будет сердиться, но что, если один каштан украли, а я даже не знаю? Папочка скажет, что мне нужно подождать, но я не могу. Мне нужно знать сейчас. Я снова нажимаю на голову Джокера, выбираюсь из кровати и иду будить его.
Эмили
Я разбираю гору писем, разбросанных по коврику общего коридора. Тут, наверное, почты на несколько дней, но никто, кроме меня, не забирает ее. Я раскладываю письма на пять кучек, по одной на каждую квартиру, и оставляю рядом с засыхающим растением в горшке, которое, как беженец в пустыне, просит у меня воды.
Моя почта состоит из двух подписанных от руки конвертов. Открываю один и нахожу рекламный буклет от местных членов парламента, полный лживых обещаний, и я знаю, что во втором, даже не открывая его. Снова лживые обещания. Иногда она его присылает, а иногда нет. А бывает, если мне сильно повезет, она даже кладет туда десятку.
Я возвращаюсь в квартиру и сажусь на подоконник, наклоняясь вперед, чтобы выкурить сигарету. Открыв конверт, нахожу там явное доказательство того, что мама ничего обо мне не знает, и одну из этих банальных открыток, которую можно купить в Clintons[10]: «Моей чудесной дочери». Надпись сделана золотым выпуклым шрифтом, а внутри слащавый сентиментальный стишок. Почерк у мамы такой плохой, что мне едва удается прочитать текст.
Моей малышке, сегодня твой день рождения!!! Я веду тебя на Бостонское Чаепитие в 7, угощаю. Люблю тебя, мама х ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИ!!!
В последний раз я видела ее год назад. При очередной неудачной попытке впечатлить меня она предложила встретиться в том дорогом кафе, где кофе и кусочек торта стоят столько же, сколько продукты, которые я покупаю на неделю. Я зашла туда, и все посмотрели на меня так, словно я собиралась их ограбить. Более того, своим видом показывая, что «мы потерялись на пути в Макдоналдс», мама пришла на двадцать минут позже и совершенно не в себе. Я даже не стала говорить с ней, просто вылетела оттуда и пошла прямиком в салон Vodafone, чтобы сменить номер телефона. С тех пор я с ней не разговаривала. Несколько месяцев назад она послала мне монетку за шесть месяцев трезвости[11] и попросила встретиться с ней в парке, но я не пришла. Я почти добралась туда, но потом развернулась и отправилась домой.
Дотянувшись до верхушки шкафа, я достаю коробку от обуви, полную глупого сентиментального хлама, и кладу открытку на самый верх коллекции других поздравительных открыток от мамы и бабули, писем от парней из детства, старых фотографий меня и Элис с прическами различной степени катастроф, сертификата по плаванию, полученного, когда мне было семь и моя приемная мама отвела меня на занятия, поблекшего полароидного снимка меня новорожденной на руках у мамы, фотографии папы в обычной больничной шапочке и халате, широко улыбающегося из-за ее плеча, те же большие глаза и выступающие скулы, которые я каждый день вижу в зеркале. Я пытаюсь засунуть коробку на место, но что-то другое заняло его, словно кусочек тетриса, поэтому я ставлю ее на в шкаф вместе с большой коллекцией кроссовок и единственным плюшевым мишкой из детства.
* * *
Я усаживаюсь на место, наслаждаясь роскошным праздничным угощением из Wilko. Я, нетипичный клиент «утренних сеансов», и несколько родителей, сидящих рядом со мной, одаривают меня странными взглядами, но я люблю детские фильмы. Наверное, если бы я рассказала об этом психологу, она бы весь день анализировала почему: желание переделать мое детство, жажда определенности и счастливого конца. Но насколько я знаю даже без глубокого копания в своем подсознании, мне просто нравятся яркие цвета и запоминающиеся песни. Сеансы с психологом стали лишь потерей времени. На них меня заставляли ходить в школе, потому что я пропускала занятия, и они считали, что это все из-за нерешенных проблем в моей бывшей приемной семье. Я пыталась дать им понять, что тогда-то все было хорошо, а проблемой стало возвращение к матери, но мне не хотелось говорить об этом, а они меня и не слушали. Я бросила эти встречи после нескольких посещений. Меня пытались убедить вернуться, но я отказалась.
С другой стороны прохода я замечаю маленького мальчика, отсчитывающего кусочки попкорна на подлокотнике. Будучи маленькой, я поступала так же. Меня редко угощали Smarties или шоколадными пирожными, и сначала я проверяла, сколько их у меня, а потом пересчитывала каждый раз, когда съедала одно из них, будто бы так их хватит надольше. Отец мальчика что-то говорит ему и собирает весь попкорн обратно в пакет, скорее всего, выговаривая ему за беспорядок или рассказывая, что тот может заразиться из-за микробов. Словно пойманная птица, мальчик начинает вертеться на стуле, громко протестуя. Папа пытается успокоить его, даже закрыть рот рукой, но это не работает, поэтому он забирает сына, держа его на расстоянии вытянутой руки, словно он очень заразный, и выводит из кинотеатра. Бедный малыш.
Начинается фильм. Это «Тролли». То, что доктор прописал. Яркая страна и сладкий голос Джастина Тимберлейка, в котором можно раствориться. Примерно через десять минут фильма возвращаются отец и мальчик вместе с несколькими раздражающими недоумками, которые не могут прийти на фильм вовремя, несмотря на то, что из-за всех реклам и трейлеров он начинается на полчаса позже назначенного времени. Один из них, что меня бесит, садится на другом конце моего ряда, поэтому мне приходится закрыть упаковку, снять куртку с колен и вжаться в кресло. И все только для того, чтобы человек, не умеющий следить за временем, и сын, который, несомненно, последует по его стопам, могли пройти мимо меня.
Когда мне больше не загораживают обзор, я вижу, что ребенок с попкорном идет по центральному проходу ко мне, и понимаю, что это маленький мальчик с занятий по управлению гневом, а с ним Джейк. Я как можно сильнее вжимаюсь в сиденье, но, кажется, Джейк слишком занят сыном, чтобы заметить меня.
После фильма в нем шикарная музыка, но слегка озадачивающий посыл: «уродливая» тролль должна измениться, чтобы заполучить парня, я угощаюсь горячим шоколадом из бара кинотеатра. Все столы пусты, наверное, потому что напитки слишком дорогие, а девушка, которая их готовит, слишком медленная и хмурая, но сегодня мой день рождения, поэтому я не могу просто вернуться домой и ждать, пока не придет время навестить Элис (словно бы горячий шоколад делает мой одинокий поход в кино менее трагичным).
Я выбираю столик и усаживаюсь посередине. Глядя на экран телефона, читаю на «стене» поздравительные сообщения от людей, с которыми почти не вижусь. Могу представить, как они получают уведомление «Сегодня день рождения Эмили Дэвис. Пожелайте ей всего наилучшего!» и, подчиняясь виртуальному чувству вины, выкладывают поздравление.
Внезапно появляется Джейк с подносом сладостей и ставит его на стол поблизости. Я смотрю на телефон, поступая так же нелепо, как те люди, которые считают, что если не смотришь на кого-то, то становишься невидимым. Но краем глаза я замечаю, что он подходит ко мне, поэтому поднимаю взгляд, изображая удивление.
Так и думал, что это ты, говорит он. Что ты здесь делаешь?
Как ни удивительно, я смотрела фильм.
Да, прости, глупый вопрос.
В его защиту могу сказать, что это не глупый вопрос, скорее, оборот речи, стереотипное приветствие. Но что-то в Джейке пробуждает мое остроумие.
Элфи поднимает на меня удивленный взгляд.
Ты дала мне печенье.
Хорошая память. Да.
А папочка забрал его у меня, говорит он, хмурясь.
Я улыбаюсь.
Джейк показывает на стол и пытается говорить искренне:
Если хочешь, присоединяйся к нам.
Я осознаю, что никто из нас не хочет провести следующие десять минут, пытаясь придумать тему для разговора, а потом предлог уйти.
Все нормально. Позволю вам насладиться напитками в тишине. Было приятно снова увидеться, Элфи.
Я могу показать тебе мои фигурки лего! Элфи говорит так, словно предлагает мне бесплатную поездку на Карибы.
Ну, в таком случае я беру кружку и оставшиеся конфеты и сажусь рядом с Элфи.
Он выставляет на стол фигурки одну за другой. Они лежат в банке от витаминов, и, глядя на потрепанную этикетку, я решаю, что она повсюду путешествует с ним.
Это Халк, а это Марсианский охотник на людей, это Брейниак.
Я протягиваю руки, и он кладет фигурки мне на ладони.
Это
Человек-паук. Я узнаю его.
Мгновение Элфи смотрит на меня так, что я не понимаю: впечатлился ли он моим знанием или раздражен тем, что я прервала его.
Откуда ты знаешь?
Я тайный любитель супергероев.
Этот мой любимый, говорит Элфи, ставя его на стол, забирая другие фигурки и убирая их в банку.
Локи.
Брат Тора.
Он растерянно смотрит на меня.
Ага, правильно.
Я думал, что твой любимчик Человек-Муравей, говорит Джейк. Он такой незаметный, что я забыла о его присутствии.
Нет, папочка, ты глупый. Это было на прошлой неделе. Я вчера сказал тебе, что это Локи, раздраженно говорит Элфи. Потом поворачивается ко мне и качает головой. Он никогда не слушает.
Наверное, эту фразу он услышал от мамы, но он отлично изображает соответствующие эмоции.
Джейк щиплет Элфи за плечи, и тот хихикает.
Я слушаю, обезьянка. Просто старику трудно за всем поспеть.
Элфи внезапно отвлекается и показывает на мой пакет на столе.
Ты ела арости из конфет?
Да, ассорти. Да.
Элфи скрещивает руки на груди.
Я тоже хотел такое ассорти, папочка. Это нечестно.
Ты взял попкорн, а теперь еще и огромный кусок торта. Я думаю, хватит.
Выражение лица Элфи не меняется.
Расскажу тебе маленький секрет, Элфи, шепчу я. Я взяла ассорти, потому что сегодня у меня день рождения. Иначе я не стала бы.
Джейк поднимает взгляд от телефона.
О, с днем рождения.
Он говорит это таким тоном, как другие говорят «мило», когда ты рассказываешь им о чем-то, а они не слышали ни одного слова.
Спасибо.
Мне уже шесть, говорит Элфи, упирая руки в боки. Вчера у меня был день рождения.
Вау!
Не вчера, малыш, а несколько недель назад, говорит Джейк.