Вито не будет взбираться ни на какие горы, сказала Фрэнки. Он работает семь дней в неделю.
А что еще ему делать? отозвалась Лоретта. Я бы тоже работала семь дней в неделю, если бы пришлось жить со злой мачехой.
Он никогда не говорил о ней ничего плохого.
Если он не говорит ничего плохого, это не значит, что ему нечего сказать, возразила Лоретта.
А что плохого в том, чтобы выбраться из этой дыры и жить в Денвере? спросила Гекль.
Лоретта ударила ее по руке. Овсянка вылетела из ложки в лицо Гекль.
Эй! Ты что? воскликнула та, вытираясь.
Фрэнки ковыряла свою овсянку. Каша колыхалась в тарелке, словно живая. С тех пор как отец уехал, забрав брата, она старалась по возможности есть комковатые пудинги, мясистый пастернак и полусырое тушеное мясо, хотя это стало гораздо тяжелее, когда не мечтаешь о вкусностях, которые принесут в дни посещений. Но сегодня, когда Тони хихикала со Стеллой Заффаро за соседним столом, словно у нее не было никаких забот, когда письмо Вито лежало рядом и ему не хватало лишь рта, готового до бесконечности рассказывать о снеге, тишине и горах, Фрэнки не могла есть.
Гекль опять зачерпнула полную ложку.
Фрэнки, когда ты начнешь работать на кухне, можешь проследить, чтобы нам давали еду получше этой?
Все девочки, переведенные в коттедж для старших, получали какую-нибудь работу в приюте. Большинство ждало этого с нетерпением, но Фрэнки сейчас трудно было чего-то ждать с нетерпением.
А что не так с едой? спросила Лоретта. Мне кажется, все нормально.
Ты бы даже подошву съела, заметила Фрэнки.
Если хочешь есть, то ешь, что дают, сказала Лоретта. А если не хочешь, я заберу.
Фрэнки подвинула ей тарелку.
Разве тебе не нужны силы? спросила Гекль.
На вкус как теплая слюна.
Лоретта стремительно работала ложкой, но от этих слов остановилась.
Большое спасибо.
На здоровье, отозвалась Фрэнки.
Так или иначе, мне нужны силы, сказала Гекль.
Для шитья? уточнила Лоретта. Боишься, что не поднимешь катушку ниток?
Не понимаю, почему ты жалуешься, Гекль, заметила Фрэнки. Ты же любишь шить.
Простыни и наволочки это все, что тут шьют, ответила девочка. Кому понравится шить простыни с наволочками?
Откуда ты знаешь? спросила Лоретта. Ты еще даже не начала работать. А как бы тебе понравилось работать со мной в прачечной? Помнишь, как пару лет назад у одной девочки рука попала в каток для белья?
Гекль содрогнулась.
Я слышала, руку передавило, как сосиску.
То-то же. Прекрати жаловаться. Самое худшее, что с тобой может случиться, это уколешься иголкой. А Фрэнки может отхватить себе всю руку мясницким ножом.
Спасибо, сказала Фрэнки.
Лоретта подняла тарелку с теплой, как слюна, овсянкой, словно богатая леди, провозглашающая тост.
Не за что.
* * *
Лоретта была права. Кухня оказалась огромной и забитой мясницкими ножами размером с топор. Кастрюли походили на ванны, а холодильники на отдельные коттеджи, словно кухню построили для семьи очень голодных великанов. С десяток девочек драили кастрюли, крошили овощи, чистили картошку и помешивали какое-то варево. Была даже пекарня с огромными бочками, наполненными мукой, сахаром или порошком для пудинга, а также стеллажами для хлеба и пирогов. У Фрэнки слюнки потекли от одной только мысли о стеллажах, заполненных свежеиспеченными пирогами.
Вся кухня, как объяснила заправляющая здесь пухленькая монахиня, делилась на отделы: для монахинь, младенцев, мальчиков и девочек.
Потому что, согласно диетическим ограничениям и рекомендациям, каждый отдел готовит и подает разную еду, сказала сестра Винченца.
Когда она говорила, из-под ее апостольника выдавливались мягкие подбородки, которые напоминали подходящее дрожжевое тесто.
Сестра поставила Фрэнки в пару с девушкой постарше по имени Розали. Розали идеально подходила для работы на кухне: такая же крупная, как и вся здешняя утварь. Широкое румяное лицо, руки как молоты, на голову выше всех в кухне, включая сестру Винченцу. Фрэнки подумала, что, если бы не одежда, то Розали казалась бы такой же большой и прекрасной, как богини на картинах.
Меня прозвали Чик-Чик, сказала Розали, когда сестра отошла.
За что? поинтересовалась Фрэнки.
Розали-Чик-Чик подняла левую руку: средний палец был короче остальных на фалангу.
Отчикала, пояснила она. Кровь залила все мясо, которое я резала.
Мясо выбросили?
Ты с луны свалилась? Промыли, и стало как новенькое. Она усмехнулась. А кончик пальца так и не нашли. Наверное, он попал в рагу.
Вот почему у рагу такой ужасный вкус, сказала Фрэнки. Слишком много пальцев.
Чик-Чик дружески хлопнула девочку по голове.
А ты нормальная, Фран-чес-ка.
Фрэнки, поправила она, но Чик-Чик уже шла к кладовке.
Иди сюда, покажу, где хранится рис и еще всякая ерунда.
Вскоре Фрэнки поняла, что сестра Винченца имела в виду под «диетическими ограничениями». Монахини получали хорошую еду потому, что они монахини; младенцы получали хорошую еду, потому что они младенцы; а всем остальным давали отбросы.
Значит, так, Фран-чес-ка. Эй, ты слушаешь? Будем готовить рис. Это делается так: берешь одну из больших кастрюль Чик-Чик схватила за ручку огромную черную кастрюлю и сунула под кран, чтобы наполнить водой. Вот, смотри теперь, какая тяжелая.
Фрэнки попыталась поднять кастрюлю и чуть не уронила.
Чик-Чик рассмеялась.
Нормально, ты привыкнешь. Скоро станешь такой же здоровой, как я.
Вряд ли, усомнилась Фрэнки. Ты больше моего отца.
Она надеялась, что не обидела девчушку, но Чик-Чик было нелегко обидеть. Она опять рассмеялась.
Тащи сюда тот мешок с рисом, крошка Фран-чес-ка.
Фрэнки схватила большой мешок за оба угла и потащила по полу.
Так и будешь звать меня Франческой?
А почему бы и нет? Смотри, берешь этот нож и разрезаешь мешок вверху, вот так.
Пальцы береги, сказала Фрэнки.
Чик-Чик опять захихикала.
А ты прикольная. Ладно, когда вода закипит, берешь этот мерный стакан, набираешь рис и сыплешь в воду. Потом накрываешь, ждешь сорок пять минут, и рис готов. Все поняла?
Конечно, ответила Фрэнки.
Тогда приступай.
Фрэнки под присмотром Чик-Чик открыла мешок и сунула в него мерный стакан. Роясь в рисе, девочка заметила что-то странное. Некоторые зернышки шевелились.
Э Чик-Чик!
Да, Фран-чес-ка?
Это плохой рис.
Что ты имеешь в виду?
Посмотри. Вряд ли рис должен сам шевелиться
Чик-Чик, прищурившись, посмотрела на рис.
Тебе попалось несколько личинок, вот и все. Вот эти, белые, маленькие.
Значит, надо взять другой мешок?
Что? Чик-Чик опять рассмеялась, словно Фрэнки отколола презабавнейшую шутку. Нет, другого мешка риса нету! Этот пожертвовали хм не помню, кто его пожертвовал, но больше у нас нет. В том-то и дело. Так что сыпь этот. Личинки всплывут, и ты просто их соберешь, ясно?
Фрэнки уставилась на нее, а Чик-Чик опять расхохоталась. Фрэнки никогда не встречала людей, которые бы так много смеялись, особенно над такими вещами, как отрезанные пальцы и червивый рис.
Чик-Чик забрала у Фрэнки стакан с рисом и опрокинула в воду.
Пока-пока, червячки! пропела она и помешала червивый суп длинной деревянной ложкой. Видишь? Они уже всплыли. Эти ребята долго не протянут в горячей воде.
Следующую четверть часа Фрэнки вылавливала из кастрюли личинок, думая о том, как теперь вообще сможет есть. Потом Чик-Чик показала, как готовить тушеную говядину. В мясе блестели бугры жира, а картофель напоминал темные камни, которые дети пинали во дворе. Они налили «постума»: настоящего кофе детям не давали.
Наконец Фрэнки потеряла терпение.
Как они могут кормить нас такой гадостью? На свалке и то можно подобрать лучше!
Чик-Чик оглянулась на сестру Винченцу, но та была занята орала на девочку, рассыпавшую сахар. Разве они не знают, что сахар им пожертвовали и нет ни одной лишней крупинки?
Чик-Чик махнула Фрэнки, чтобы та шла за ней в другой отдел кухни: для монахинь.
Глянь сюда.
Она подняла крышку большой кастрюли. Там в собственном соку тушилось первосортное коричневое мясо, а запах стоял такой, что у Фрэнки закружилась голова. В другой кастрюле было картофельное пюре. В третьей зеленая, как трава, фасоль. Чик-Чик озорно улыбнулась, отчего стала похожа на хэллоуинскую тыкву с прорезями для глаз и рта, и взяла ложку.
Разумеется, мы пробуем еду. Надо же убедиться, что приготовлено как надо. Кто же захочет есть испорченные блюда?
Она зачерпнула картофельное облако и протянула Фрэнки.
Как только та поднесла ложку ко рту и на языке взорвался вкус сливочного масла и соли, в смежном с кухней коридоре раздался шум. Вопль, глухой стук и в распахнувшуюся дверь влетел темноволосый паренек. Его толкнули так сильно, что он проскользнул по полу и остановился у самых ног Фрэнки. Когда он поднял карие глаза из-под козырька кепки и улыбнулся Фрэнки разглядела полные губы и раскрасневшиеся щеки, она почувствовала себя полуобнаженной русалкой, выброшенной на берег и бьющей хвостом.
Фрэнки резко вдохнула, втянув картофельное пюре, и закашлялась. Она кашляла и кашляла, не зная, сможет ли вообще когда-нибудь дышать.
Утопленница
Когда-то и я встретила такого парня.
И с тех пор не могла дышать.
Вороний принц
Моего парня звали Бенно. Первый слог начало поцелуя, когда губы вытягиваются в трубочку, но еще не разомкнулись. Второй слог как сладкий фрукт. Если мне не спалось, я повторяла его имя снова и снова только для того, чтобы чувствовать это слово во рту.
Парня Фрэнки звали Сэм. Правда, у него не было времени представиться. Пока она отчаянно кашляла, а Чик-Чик била ее по спине, сестра Винченца гонялась за ним по всей кухне и била ручкой сковороды. Он выскочил за дверь, а втолкнувшие его сюда хулиганы смеялись и восторженно вопили.
Ты в порядке? спросила Чик-Чик, когда мальчишки убежали, а кашель Фрэнки стих.
Кто это был? спросила Фрэнки.
Мальчишка? Кажется, его зовут Сэм. А что?
Фрэнки пожала плечами и опять кашлянула.
Просто так.
Чик-Чик загадочно улыбнулась.
Он хорошенький.
Хорошенькими бывают девочки, сказала Фрэнки, хотя она была неправа.
Тогда симпатичный.
Может быть.
На самом деле Фрэнки не знала, что мальчишки могут быть хорошенькими или симпатичными. Это казалось невозможным: с их шерстяными штанами, чумазыми лицами и огромными клоунскими ступнями. Она опять закашлялась, стараясь спрятать лицо, ставшее мокрым и горячим, словно она постояла над кастрюлей с тушеной говядиной.
Ай-ай-ай, проговорила Чик-Чик. Похоже, кому-то будет что сказать на исповеди в конце недели.
Ты о чем? Я ничего не сделала.
Пока что, заметила Чик-Чик.
* * *
Пару недель спустя Фрэнки думала о словах «пока что», торопясь по коридору в лазарет. Эти короткие слова казались такими большими и весомыми. Они отдавались эхом в ушах, пульсировали в венах: «пока что», «пока что», «пока что». Фрэнки бежала так быстро, что чуть не потеряла сверток с едой, который прятала под свитером. Она прижала его крепче, надеясь, что монахини не увидят выпуклости и не услышат хруста оберточной бумаги. Она почти добралась до лазарета, когда ее окликнули.
Франческа Мацца!
Фрэнки повернулась, прижав к себе локти, как обычно делаешь, когда замерзаешь или когда болит живот. Сестра Джорджина притаилась в темном коридоре, словно огромная летучая мышь. Она что-то держала. Доску для резки хлеба. Фрэнки не хотелось знать, зачем монахине этот предмет.
Сестра потерла костяшки пальцев о доску.
Ты куда?
Иду в лазарет к Лоретте, хочу ее подбодрить. У нее ветрянка. Я не заражусь, потому что уже переболела.
Кто разрешил тебе посещать лазарет в такой час?
Сестра Берт.
Сестра Бертина, поправила монахиня.
Сестра Бертина, таким же точно тоном повторила Фрэнки.
Сестра, прищурившись, посмотрела на Фрэнки, пытаясь понять, не дурачит ли та ее. Фрэнки не дурачила, кто угодно мог понять, что она и правда хочет побыстрее уйти к Лоретте. Я это видела. Сестра Берт разрешила, а кроме того, вечер холодный, ужин только закончился, что ей еще делать?
Раз уж сестра Бертина разрешила, то я должна тебя отпустить. Монахиня шагнула вперед; ее глаза горели, как угли. Но не думай, будто я не спрошу ее, чтобы убедиться, не собралась ли ты прошмыгнуть самовольно.
Фрэнки отступила назад, при этом стараясь быть достаточно храброй, чтобы стоять на своем.
Да, сестра.
Если обнаружу, что ты мне лжешь, ты пожалеешь, что повстречалась со мной.
Глупые слова, потому что Фрэнки не знала ни одного сироту, который не пожалел бы о встрече с сестрой Джорджиной.
Да, сестра.
Сестра Джорджина еще секунду или две удерживала взгляд Фрэнки, а затем ушла по коридору, словно какая-нибудь королева. Фрэнки ощутила зарождающуюся головную боль. Она поклялась себе, что, когда станет взрослой женщиной и обретет свой дом, она вернется сюда в красивом костюме, шляпке и туфлях в тон. И в белых перчатках. Найдет сестру Джорджину и расскажет ей все, что о ней думала: что сестра просто задира, не лучше тех мальчишек, что слоняются по улицам и отбирают сладости у малышей. И Фрэнки плевать, если придется до конца своих дней после каждой исповеди миллион раз повторять «Аве, Мария».
Почему так долго? спросила Лоретта, когда Фрэнки наконец пришла в лазарет. Утром я дочитала книгу и весь день умираю от скуки.
Она почесала красную сыпь на лице.
Мне не разрешали прийти, ответила Фрэнки. А потом по пути сюда я наткнулась на сама знаешь кого.
Самая скверная монахиня во всем приюте, заметила Лоретта.
И не говори. Фрэнки огляделась, проверяя, не смотрят ли на них, и вытащила сверток. Вот, это тебе.
Лоретта взяла подарок и потрогала обертку. Фрэнки нарисовала на ней детей с ветрянкой.
Мне нравится, как ты рисуешь, сказала Лоретта. Спорим, когда-нибудь твои работы будут висеть в музеях?
Фрэнки не представляла, каким образом лица с ветрянкой могут попасть в музей.
Так ты будешь разворачивать?
Не кипятись. Лоретта развернула бумагу, стараясь не порвать, и ахнула, увидев, что внутри. О, Фрэнки! Как ты это достала?
Есть способы.
Я могу съесть это за один присест, но не хочу, чтобы меня видели.
Она оглянулась на медсестру Фриду и ее помощницу Беатрис, которые мерили температуру у других больных детей.
Фрэнки подвинулась к подруге, заслоняя ее от медсестры.
А так?
Чудесно!
Лоретта взяла из пакета сандвич с ростбифом и откусила, при этом закатив глаза чуть ли не на затылок. Фрэнки могла бы прихватить пирожных, но Лоретта предпочитала сладостям мясо. Еще лучше было бы достать тефтелей, но в приюте их не готовили даже для монахинь. От тефтелей ее мысли перескочили на отца, на то, что он уехал, бросив ее и Тони. Фрэнки тут же выкинула эти мысли из головы и стала думать о парне. Сэм Появится ли у нее когда-нибудь возможность с ним поговорить? А потом она подумала, сможет ли справиться с дыханием, чтобы вообще что-нибудь сказать. И подумала о словах «пока что».
Фрэнки, эй!
Что?
Ты уставилась в никуда. Прямо как сестра Берт, когда читает книгу. Наверное, она читает больше, чем я.
Это невозможно, сказала Фрэнки. Какую книгу ты дочитала сегодня утром?
«Аню из Зеленых мезонинов».
Фрэнки понятия не имела, что такое мезонин, но не собиралась спрашивать.
И про что она?
Про сироту.
Зачем читать про сироту, разве тебе их здесь мало? удивилась Фрэнки.
Это другая сирота. Она попадает в дом к хорошим людям и
Лоретта замолчала и покачала головой, как будто ляпнула что-то такое, в чем придется исповедаться. С подбородка у нее капал сок. Она вытерла его пальцами и облизала их.
Вкусно!
Рада, что тебе понравилось, потому что мне, наверное, придется много раз повторить «Отче наш».