Обращаясь к Семену, Милка спросила:
Ты так и не обнаружил себя?
Нет.
Почему?
Семен пожал плечами. Ответ был очевиден.
Вы сами в пятнадцать-семнадцать лет на многое ли были способны? Миллион желаний и миллиард комплексов.
Что теперь думаешь делать? спросил Паша.
Я слышал, она все еще работает в нашей школе. Сколько ей сейчас чуть-чуть за пятьдесят, молодая еще, на пенсию рано.
И?
Семен оглядел друзей с хитрым прищуром.
Хочу пойти и объясниться. Знаете, мне приятно думать, что я, наверно, действительно чем-то ей помог, но те дурацкие письма были важны и для меня. Я увидел в ней настоящую красивую и умную женщину, сумел что-то разглядеть, а мне было-то пятнадцать лет всего, голимый пубертат В общем, вы поняли.
Семен поискал глазами официанта.
Чур, мы с тобой! заявила Милка. Сто лет не заходила в школу.
Это даже не обсуждается, согласился Сеня, родео так родео.
Ох, думы мои тяжкие, простонал Вася. Пашка отвесил ему легкий дружеский подзатыльник.
Итак, очередная первая суббота октября. Было пасмурно, недавно прошел дождь. Не очень приветливая погода для романтических встреч спустя годы разлуки.
Школа располагалась в двух шагах от дома родителей Семена. Воспользовавшись случаем, Сеня заглянул к ним, выпил чаю с тортом. Для своего возраста а им было уже за семьдесят старики держались неплохо, хотя Семен заметил в нише буфета в гостиной два больших контейнера с лекарствами. Мать отшутилась, а отец прикрылся газетой. Сеня понял, что подробных рассказов о болячках не дождется, Гармаши никогда не кичились толщиной медицинских карт, как многие пенсионеры. На прощание мама всучила Семену пакет с пирожками с капустой, которые как раз утром напекла. «Ты бы предупредил заранее, что ли, посетовала она, я бы побольше приготовила».
С этими пирожками и большим букетом кроваво-алых роз Семен и появился на крыльце школы, где его ожидали друзья.
А мы уже начали думать, что ты соскочил, сказал Пашка, взглянув на часы.
Ты что, я целый год этого ждал. Просто к своим заглянул, извините.
Ребята выглядели непривычно торжественно. Милка нарядилась в синее обтягивающее платье, поверх которого накинула плащ, Василий облачился в серый деловой костюм, только без галстука. Сеня охнул таким он видел друга редко, лишь в видеороликах с банкетов, куда Васю иногда приглашали. Пашка же остался верен себе, на нем были белая толстовка, джинсы и кожаная косуха.
Ты звонил насчет Иринушки? спросила Милка. Она точно на месте?
Ну, как бы должна быть
Сеня смутился. Он не звонил и не интересовался. Отчасти причиной тому была его давняя привычка не задавать лишних вопросов он даже дорогу не спрашивал у прохожих, если случалось заблудиться, всегда предпочитал искать ее самостоятельно, но на самом деле он просто оставил для себя лазейку: если зайти с улицы без звонка, есть шанс никого не застать. Вряд ли ребята будут настаивать на второй попытке, он с чистой совестью скажет, что сделал все от него зависящее. Просто «лошадь» оказалась более норовистой, чем он ожидал.
Ладно, разберемся, сказал Паша. Айда на штурм.
Они вошли в здание. Это был трехэтажный кирпичный особняк шестидесятых годов в форме буквы «П», недавно претерпевший капитальный ремонт. Снаружи школа выглядела бледновато, а внутри все было шик-блеск: отличный паркет, отделка, жалюзи на окнах, кое-где натяжные потолки. Паша присвистнул.
Кто у них сейчас директор? поинтересовался он. Кто-нибудь из бывших преподов?
В любом случае пробивной малый, сказал Вася. Или малая.
В здании было тихо. Шли уроки. На подходе к лестнице ребят остановил охранник седовласый пухлый мужичок в коричневой форменной одежде. «В школах вообще другие бывают? задумался Сеня. Помоложе, например, и покрепче». Впрочем, мысль эта посетила его мимоходом. На самом деле ему было не до охраны, он волновался в ожидании возможной встречи. Интересно, какая она сейчас, его Иринушка?
Куды? спросил мужичок.
Туды! в тон ему ответил Паша, указывая большим пальцем наверх. Мы учились здесь, идем в кабинет географии, у нас важная встреча. Видите, даже цветы несем.
С кем встреча?
Как думаете, спросила Милка, обворожительно улыбаясь, с кем можно встречаться в кабинете географии?
Мужичок почесал щеку.
Я полагаю, с учителем географии.
Точно!
Васька тем временем отвлекся. Его взгляд блуждал по стене коридора, на которой в два ряда висели портреты отличников. Когда-то и он мечтал здесь висеть, но не сложилось. Троечник он и есть троечник, и это даже не школьный титул, это карма. Он и по сей день жил как троечник ни вверх, ни вниз
Так что, мы пройдем? поторопил охранника Пашка.
Да мне не жалко, ответил тот, но там нет никого.
Разве? Пашка подошел к той же стене, где висели портреты, ткнул пальцем в большой щит с расписанием уроков. Вот же, суббота, четырнадцать ноль-ноль.
Мужик махнул рукой.
Устарело, скоро перепишут. Вам кого конкретно надо-то? Может, я подскажу.
Тут подал голос Семен, держащий в руках нелепый розовый букет и еще более нелепый пакет с пирожками, который источал невероятно вкусные запахи.
Нам бы Афанасьеву Ирину Григорьевну. Она еще работает здесь? Вы вообще ее знаете? Может, у нее сейчас другая фамилия
Мужичок отреагировал странно: он снова почесал щеку, зачем-то посмотрел на расписание, вздохнул.
Знать-то знаю точнее, знал.
В смысле? не поняли ребята.
Охранник вернулся к своему столу, на котором стояли кружка с парящим кофе и приготовленная к заварке китайская лапша. Кажется, мужичок потерял к посетителям интерес.
Что не так? взволнованно спросил Сеня.
Умерла она, ребятки. От короны, язвити ей в душу. Месяц назад, в конце августа, кажется. Прощались тут во дворе, вся школа провожала. Хорошая была женщина
Семен безвольно опустил руки. Розы уткнулись в пол, печальные и уже никому не нужные.
Первой к нему подошла Милка. Положила руку на плечо, потом склонила и голову.
Сенечка, мне очень жаль.
Паша подошел с другой стороны, забрал у Семена пакет с пирожками, похлопал по спине, но ничего не сказал.
Вася же просто раскрыл рот.
Охранник смотрел на них с неподдельным сочувствием.
Любили ее, ребят?
Один из нас точно, ответил Паша. Где ее похоронили, не знаете?
Знаю, я был на кладбище. На Преображенском она, по шоссе на Кременкуль. Сейчас нарисую.
Мужичок открыл ящик стола, вынул лист бумаги и ручку. К нему подошел Вася. Охранник принялся рисовать и объяснять.
Семен стоял с поникшим букетом роз, глядя на лестницу. Лицо не выражало ничего, было абсолютно каменным и белым, как простыня. Его «лошадь» оказалась не просто слишком норовистой, она с насмешливым ржанием ускакала далеко в чистое поле, размахивая хвостом.
Ладно, пойдем, тихо сказал ему Паша, когда листок с нарисованной схемой был у Васьки на руках. Пойдем на воздух, старик.
Сеня позволил себя увести, но двигался как зомби.
Они долго стояли на крыльце. Прозвенел звонок с урока, из школы высыпала детвора. Семен молча смотрел куда-то вдаль. Никто его не тревожил, хотя каждому хотелось что-то сделать, как-то проявить участие.
Выпить бы сейчас, наконец произнес Сеня. Только не в кабаке. У меня тут пирожки вот с капустой мама испекла
Милка крепко обняла его и долго не отпускала. Паша нервно закурил. Васька отвернулся и зашмыгал носом.
На могилку к ней, наверно, съездим в понедельник, предложила Милка. А сейчас поехали ко мне. Я, правда, работаю завтра с девяти, но ключи вам оставлю, если что.
Друзья побрели к Пашкиному «шеви», припаркованному за воротами.
Мимоходом о кризисе идей
Современные литераторы (и киношники) давно уже не заморачиваются поиском оригинальных сюжетов. Я-то точно не заморачиваюсь, потому что таковых просто не осталось. Современные литература и кино уже не ищут ответов на вопрос «ЧТО?» Во главу углу ставится вопрос «КАК?»
Взять, допустим, хрестоматийный пример «Терминатор». Какой-то железный дровосек отправляется из будущего в прошлое, чтобы там раздавить гипотетическую бабочку и изменить это самое будущее. Сколько таких историй вышло до «Терминатора» и после него?
Навскидку: «About time» Ричарда Кертиса (для тех, кто придумал русское прокатное название «Бойфренд из будущего», в аду приготовлена отдельная сковородка), «11/22/63» Стивена Кинга, «Пара из будущего» Алексея Нужного Миллион таких. Но почему мы снова и снова читаем и смотрим то, что уже много раз было? Почему мы снова покупаемся на боевики о хороших и плохих полицейских, читаем детективы, в которых убийца обязательно будет изобличен и пойман (скорее убит)? Ведь «наши все равно победят».
Всё потому, что нам интересно, КАК это будет. И вот здесь авторы должны проявить всю свою изобретательность, чтобы держать читателя/зрителя за грудки. И есть еще один важный нюанс.
Мне нравится сцена из «Нового человека-паука», где учитель литературы говорит ученикам: «Принято считать, что со времен Шекспира нам остались лишь двенадцать оригинальных сюжетов. На самом же деле сюжет всегда был только один: КТО Я?»
Вот где собака порылась.
Томка, дочь детектива
2011
О книге
Что это. Серия остросюжетных романов о жизни, дружбе и любви отца-одиночки и его дочки. Несмотря на романтический флёр, книги серии едва ли можно считать стопроцентно семейным чтивом. Истории полны «жести». Однако не лишены и педагогического эффекта.
Короче, частный сыщик и глава детективного агентства Антон Данилов в одиночку воспитывает шестилетнюю дочь Тамару. Жена и мать от них ушла. Томка подвижная, шустрая, невероятно жизнелюбивая и стрессоустойчивая девчонка. Занимается танцами, любит Майкла Джексона, тяжелый рок и фильмы ужасов.
В первой книге Антону попадается очень необычное дело, которое напрямую касается его семьи. Более того, оно переворачивает жизнь Даниловых с ног на голову, и очень важную роль в этой истории играет она дочь детектива.
За кадром. Из всего мною написанного «Томка» мне особенно дорога. Дело в том, что прототипом главной героини стала моя дочь Диана. Все словечки и ужимки Томки Даниловой позаимствованы у неё. Доча не в обиде, тем более что сейчас пишет вместе со мной.
Книги серии имели успех. Первый роман публиковался в газете «Комсомольская правда Челябинск» и однажды чуть не стал предметом судебного иска, когда я узнал, что сюжет одного из мини-сериалов канала «Россия» очень уж похож на мои сочинения (подробнее об этом в предисловии к роману «Томка вне зоны доступа»).
Вечер трудного дня
Суслик, ей-богу.
Раскидала ногами покрывало, засунула указательный палец в ноздрю и свистит оставшейся половинкой носа.
Иной раз удивляюсь, как у меня получилось. Отродясь чудес не совершал. Слыл сухим и жестким. Временами жестоким, пусть и без фанатизма. В душе лирик, снаружи терминатор. А что делать, служба такая. Дважды два четыре, солнце вращается вокруг земли, Буратино придумали под кайфом.
Но нет. Проросло.
И вот теперь сопит этот суслик на моей половине кровати, сунув палец в нос на целую фалангу, и видит сладкие сны, причмокивая от наслаждения. И завтра будет так. И послезавтра. И через неделю. Через год. До самого совершеннолетия, пока не явится на порог Принц На Белом Коне с безупречной родословной, которому я смогу вручить свою Принцессу с чистой совестью.
Но до тех пор каждые пять минут «Пап-чка! Пап-чка! Пап-чка!»
Моя жизнь мне давно не принадлежит.
Она принадлежит ей.
Без остатка
Черт, куда я задевал чеки на сандалики? Разорвались, недели не проходила.
Том!
Нет ответа.
Том!
Нет ответа.
Тамара!!!
Шелест журнальной страницы, вялый отзыв:
Пап, я занята.
Чем?!
Читаю.
Так увлекательно?
Ага.
Ну-ка вслух давай!
Не буду.
Почему? Что ты читаешь?
Тут какие-то тёти и тити.
Так, положи на место, это мое!
Баба Соня говорила, что такие журналы читать нельзя ни детям, ни взрослым.
Если бы баба Соня в молодости читала такие журналы, я вырос бы в полноценной семье, а не с матерью-одиночкой.
Чего?
Ничего. Спать пора!
Я еще немного почитаю.
Я тоже посчитаю до трех, и ты кладешь журнал на тумбочку. Раз
Вздох. Даже не вздох рассерженный рев. Томка бросает свежий номер «Maxim» на мою прикроватную тумбочку и шлепает по полу босыми ногами. Прошмыгивает у меня за спиной, скидывает на пол трусики и вскоре исчезает за мутным стеклом душевой кабины. Включается вода, затем почти сразу начинается песня «Часики» Валерии. Она ее обожает, все время поет; текст, правда, местами прожевывает, но зато в нотах не соврала ни разу. У дочки поразительные музыкальные данные.
Я заканчиваю бриться. Тамара одновременно со мной выключает воду и открывает дверь кабины. Мордашка розовая, рот раскрыт в довольной улыбке. Не хватает двух зубов. Через прореху Томка высовывает кончик языка.
Пап, полотенце дай.
Протягиваю большое банное полотенце. Дочь пропадает в нем с макушкой, усиленно натирается. Помощи не просит, и это к лучшему, хотя мне порой очень хочется снова возиться с ней, как с пупсиком.
Вскоре она уже стоит передо мной в голубой пижаме с короткими штанишками.
Пап, я лягу с тобой?
Теперь уже я издаю рассерженный рев. Нет, вру стон. Мне не хочется, чтобы она спала рядом. Во-первых, я не высыпаюсь; она всю ночь ворочается, кладет ноги мне на грудь, делает немыслимые кульбиты, нередко попадая коленом в пах. Во-вторых, девочка не должна все время спать с отцом. Не так давно детский психолог популярно объяснила мне, чем это чревато. Даже не хочу повторять жуть.
Но я ничего не могу поделать, когда она смотрит на меня «честными глазами Кота В Сапогах». Она знает мои слабые места лучше меня самого.
Слушай, мышонок. Я присаживаюсь перед ней на колени и беру за ручки. Вообще-то ты не заслужила моего снисхождения сегодня.
В смысле?
В смысле ты меня огорчаешь.
Искреннее изумление:
Как?!
Бойкотируешь гимнастику.
Она задумывается. Выражение круглого личика становится еще более трогательным. Иногда ей не понятны сложные термины, но она старается думать.
Поясняю претензии:
Тебе не нравится гимнастика, Том?
Она опускает голову.
Нравится. Там канаты
Тогда в чем дело?
Не знаю. Томка пожимает трогательно плечиками, заглядывает мне в глаза снизу вверх, и я вижу, что тучка улетает. В общем, я все равно лягу с тобой, да?
Если прямо сейчас соберешь с пола своей комнаты все монетки и медальки, тогда я обещаю подумать.
Она тут же, сверкая пятками, удирает к себе. Вскоре из комнаты доносится звон монет, разбросанных ею час назад по полу. Томыч обожает старые монетки и медальоны, может возиться с ними часами, перекладывая из стопки в стопку, оттирая от пыли и жира. В ее коллекции есть все монеты советского периода, включая несколько юбилейных рублей, посвященных государственным праздникам, пара коллекционных серебряных долларов с изображением орла и кучерявой свободолюбивой женщины; есть даже один старинный медальон с изображением креста, переплетенного с буквой «М» (его подарила Марина, а ей самой он достался в наследство от кого-то еще), и целая пригоршня современных гривенников, от которых отказываются в магазинах. Некоторые раритеты Тамарка постоянно носит в узких джинсах, не желая расставаться с ними ни на минуту, но они все время выпадают из дырявого кармана. У меня никак руки не доходят заштопать дырку.
Судя по звукам, монеты отправляются на ночь в пластмассовую шкатулку. Через мгновение Томка вновь стоит передо мной. Выражение на лице как у собачки, ожидающей кусочек печенья. Не хватает виляющего хвостика.
Все сделала?
Да!
Тогда еще одно задание.
Томка кривится: