"Мне ничего не надо от вас, Киара Марэ" слышу в голове стальной голос. Почему он так сказал? Разве я отвечаю за выходки брата? Разве я виновата, что рождена Марэ?
Вода придала мне сил и помогла взбодриться. Поднявшись в комнату после купания, я надела легкое шифоновое платье и взяла зонт.
Послышался стук и вошла Пея.
Ты приготовила то, что я просила? спросила я нянюшку.
Да, чаонинг, лекарства сложены в сумку отвечала Пея, но все же не советую вам этого делать. Господин Марэ будет недоволен, если узнает, что вы ходили в рабочие линии.
Парамит для меня и Джии значит очень много. Я не могу оставаться безучастной, когда она больна. Отец поймет.
Натянув перчатки, спустилась вниз и пошла к реке. Там за мостом, начинались рабочие линии. Так назывались деревянные хижины крытые жестью, в которых жили работники. Пея шла за мной, держа в руках небольшую кожаную сумку. Туда были собраны те лекарства, которые могли помочь Парамит. Честно говоря, я не знала что с ней, поэтому взяла на глаз.
Первое время, когда отец только стал плантатором, он заботился о работниках, о своих кули, как их здесь называли. В первые несколько лет он строил им хорошие добротные хижины, а не жалкие лачуги, в которых жили работники с других плантаций. Но с тех пор прошло немало времени, многие хижины пострадали от ураганов и гроз и требовали ремонта, а у отца не было теперь ни средств ни желания делать его. Со времен он стал считать, что излишняя доброта и забота лишь развращают кули и лао, они не ценят это и только хуже начинают работать.
Поднявшись по утоптанной дорожке, с горами мусора по обе стороны, я уже почти дошла до хижины, где жила Парамит с родителями, как вдруг услышала какой-то душераздирающий крик. Он шел из-за деревьев вверху и разлетался на всю округу. Крик боли, крик страдания. Я вздрогнула.
Пея, что это?
Но нянюшка молчала, потупив взор.
Чаонинг, нужно уходить, произнесла она, хмуря брови.
То есть как это уходить? недоумевала я. Что это за крик? Словно какого-то убивают.
По лицу Пеи ничего нельзя было понять. Поэтому я стала взбираться по дорожке наверх, в сторону, откуда слышался крик. Чем ближе я подходила, чем отчетливее были слышны удары. Какого-то избивали! Перед распахнутой хижиной на коленях стоял парень со связанными руками. Это был Донг, жених Парамит, я сразу узнала его. А над ним возвышался надсмотрщик Чао Конг и размашисто со свистом бил парня по спине, виднеющейся в разодранной рубахе. С лица несчастного капала кровь, голова разбита, губы запеклись в корки. От этого жуткого зрелища мне стало плохо, затошнило.
Вокруг стояли кули, в их черных блестящих глазах застыла покорность и какой-то животный страх.
Прекратите! кричу, вне себя. Но мой голос тонет в стонах Донга.
И вдруг откуда-то с боку выбегает Парамит и бросается на колени перед Чао Конгом. Я не узнала свою любимую лао, она сильно похудела, так что на лице остались лишь большие прекрасные глаза, лихорадочно блестевшие. Она молила надсмотрщика прекратить избивать Донга. Но тот, равнодушно толкнув ее ногой, продолжал истязание парня.
Гнев обжег мои глаза, я подбежала и крикнула на вьетнамском:
Немедленно прекратите, это приказ!
Видимо не ожидая услышать родную речь, Чао Конг замер и перевел на меня свои страшные глаза-щелочки.
Почему вы избиваете этого человека? кидаю я грозно, наступая на него. Вы что, не видите, что он вот-вот умрет.
Надсмотрщик ухмыляется, он снова жует табак.
Почему не отвечаешь, когда с тобой говорит госпожа?
И тогда он сплевывает табак прямо мне под туфли и говорит:
Этот кули пытался сбежать, за такое забирается жизнь.
Что за ерунду он говорит? Донг добросовестный работник, он бы никогда не стал этого делать.
Я приказываю перестать его избивать. Вернется отец и сам разберется с ним.
Тонкие губы Чао Конга изогнулись, и он произнес на редком диалекте "глупая девчонка", видимо, уверенный, что я не пойму, но он ошибался, и я, выхватив плетку из его рук, ударила его по щеке. Из рассеченной кожи закапала кровь.
Негодяй! Мой отец покарает тебя. Уж я об этом позабочусь.
Меня всю трясло от отвращения и негодования. Сердце колотилось. Сверля стальными глазами, Чао Конг медленно провел рукой по ударенной щеке, еще раз сплюнув, развернулся и зашаг прочь.
Парамит стояла на коленях и беззвучно плакала, остальные кули попрятались в хижины, испуганно выглядывая из-за дверей.
Чаонинг! Госпожа! кинулась ко мне перепуганная Пея. Что же вы наделали?! Хозяин будет в ярости, если узнает об этом.
В ярости? дивилась я. Этот Чао Конг чуть не убил Донга. Давно ли у нас доводят до такого состояния кули за провинности?
Темное лицо Пеи стало еще темнее, в глазах застыл ужас и растерянность.
Ох, госпожа, очень давно. Такие наказания для работников применяются хозяином уже больше года, если не дольше.
Я застыла. Почему я не ничего об этом не знала? Словно жила в другом мире. Но почему отец стал так жесток с работниками? Раньше конечно телесные наказания тоже имели место быть, но никогда людей не избивали до полусмерти.
Пойдем, произнесла я и стала помогать Донгу подняться на ноги. Пея, помоги! приказала я, чувствуя, что сейчас рухну под тяжестью его тела. Нянюшка заохала и подхватила парня под другое плечо. Парамит, все это время находящаяся в шоковом состоянии, вдруг очнулась и подскочила к нам. Краем шарфа она, плача, начала вытирать лицо жениха.
Конечно же мы не смогли унести его далеко, поэтому решили положить его на траву, в стороне от дороги, где мне показалось было не так грязно.
Перевернув Донга на живот, я стала осматривать его спину. На ней не осталось живого места, из глубоких ран, оставшихся после жесткой плетки, сочилась темно-бордовая кровь.
Нужна чистая вода, чтобы промыть. Парамит, принеси! сказала я девушке. Специально, чтобы вывести ее из оцепенения. Она подскочила и понеслась к колодцу и быстро принесла жестяной чан, полный воды.
Следующий час мы втроем потратили на промывание ран и их бинтование.
Почему Чао Конг это сделал? спрашиваю Парамит. Твой жених и правда пытался сбежать?
На лице Парамит отразилось такое глубокое отчаяние и горе.
Простите меня, чаонинг! Простите! зарыдала она, закрывая лицо худыми руками.
Ладно, забудь, самое главное, чтобы он выжил после такого.
Отдохнув немного, мы втроем доволокли наконец-то Донга до хижины Парамит и положили на простое ложе, покрытое тряпками. Отец с матерью Парамит, прижавшись друг к другу, испуганно выглядывали из-за угла.
Я приду завтра, проверить раны и сменить повязки, говорю Парамит, а пока надо много поить его, чтобы восстановить потерю крови. Хорошо бы и врача вызвать, задумалась я на мгновение. Пея, я хочу позвонить доктору Пересу. Пойдем.
Но Парамит кинулась на колени передо мной.
Прошу, чаонинг, не делайте этого! Прошу!
Рыдала она.
Если вы позовете им врача, госпожа, тогда их наказание будет еще хуже, произнесла бесстрастно у меня за спиной Пея.
Моя мать однажды сказала нам с Джией, что мы не знаем настоящего мира. Мы живем будто две дочери раджи в замке из розового мрамора, а в это время за стенами стоит стон и плач несчастных и отверженных. Я прожила двадцать лет на плантации, но по сути не знала, как оно устроено, что стоит за услужливыми лицами лао и кули, приносящих мне еду, расчесывающих мои волосы, подающих мне перчатки.
К ужину вернулась Джия, и я все ей рассказала.
Теперь, когда потрясение прошло, меня мучает мысль, Джи, говорила я ей. Не совершила ли я чего-то, что только навредит Парамит и Донгу?
Джия молчала, печально глядя перед собой. Кули принес записку от отца, он возвращается завтра. Завтра решится судьба этих несчастных возлюбленных, а, может быть, и моя.
***
Я не хотела ехать в Вьентьян смотреть игру в поло. Утром я проснулась от страшной головной боли, и еще, когда закалывала брошь на платье, уколола палец, а мама всегда говорила, что это плохая примета.
Поехали со мной, Киара, уговаривала Джи. Что мне там делать одной без тебя?
Ты будешь с мистером Томпсоном, а не одна, говорю, смотря в даль на зеленую долину под домом.
Джи взяла меня за руку и умоляюще взглянула.
Прошу, Киара, не оставляй меня. И потом, тут ее глаза озорно сверкнули, ты же знаешь, что капитан одной из команд Эдвард Фейн? Неужели ты не хочешь вновь увидеть его?
Хочу! Или нет?
Не знаю, Джи, я итак в сильном смятении, подношу руки к вискам и сжимаю, чтобы перестало стучать. Мне страшно представить, что будет, когда отец вернется и узнает обо всем.
Не волнуйся, Киара, каким бы жестким не казался нам отец, я уверена, он любит нас и желает добра.
Нам да, а Парамит и Донгу?
Джи повела меня наверх и сама выбрала для меня наряд, драгоценности, и даже зачесала мои волосы, так как я люблю, на боковой пробор, и захватила с одной стороны гребнем, но уже серебряным с золотой эмалью.
Через полчаса приехал мистер Томпсон и мы отправились в столицу на поле для конного поло, где уже собралась вся белая элита Лаоса.
Мистер Томпсон взял нас с сестрой под руки по обе стороны от себя, и мы вступили под навесы, под которыми тянулись длинные ряды белых сидений.
Наряженные дамы в шляпках и с веерами, весело болтающие друг с другом, изысканные мужчины в светлых костюмах, французские офицеры в черных или белых кителях с золотыми погонами на плечах, бегающие туда-сюда лао с подносами. Нас с сестрой обдало ароматом различных духов, сигар, цветов, и среди всего этого разнообразия запахов доносился еще один конского навоза. Я взглянула на зеленое поле. Две команды по четыре игрока уже стояли полностью экипированные за деревянными ограждениями. Мои глаза сразу нашли Эдварда Фейна. Он сидел на золотисто-гнедой лошади, его крепкие мускулистые ноги в высоких сапогах до колен уверено обхватывали бока животного. Он сидел в седле спокойно и легко, как сидят только первоклассные наездники. В правой руке он сжимал высокую клюшку из бамбука.
Поставил десять тысяч пиастров на этого малого, улыбался мистер Томпсон, подавая нам с Джией запотевшие бокалы с холодным лимонадом.
Так много, господин Томпсон! удивилась Джи.
Я верю в этого парня, развел руками американец. Побывав на тренировках в их конном клубе, я могу ручаться, никто лучше Эдварда Фейна не владеет техникой хвостового удара на полном галопе.
А вторая команда, кто? спросила Джи.
Французы, Мишель Клер капитан. Тоже отличные ребята, но не хватает дерзости, а без этого в поло не выиграть. Лошадь умное животное, и всегда чувствует, кто сильнее.
Мне было неинтересно слушать про другую команду. Какое дело мне до них? Все мое внимание, все чувства, все мысли были устремлены к Эдварду.
В один миг я забыла обо всех тревогах, об отце, о Парамит и ее женихе. Я вдруг ярко и остро ощутила, как тосковала по Эдварду все эти дни. Когда он мне стал так дорог? Когда я стала так нуждаться в нем?
Его лицо в тени шлема было так красиво, он улыбался, разговаривая с другими игроками, весело и непринужденно смеялся. Он был совсем другим. Ни капли той ярости, что искажала его лицо, когда он бил Джона Картера. Интересно, вспоминал ли он обо мне? Или его неприязнь к моему брату, к моей семье убила те слабые ростки симпатии, что успели прорости в нем? Теперь я даже жалела, что раскрыла свою личность так рано. Может быть, стоило выдать себя за одну из лао нашего поместья? Может быть, стоило подождать, пока он не влюбиться в меня сильнее? А потом что? Начинать отношения со лжи? Простил бы мне Эдвард? Такой гордый, такой высокомерный. Джи однажды сказала, что если мужчине по-настоящему нравится женщина, он будет готов простить ей многое. Но, о великий Будда, как заставить этого мужчину полюбить меня? Чтобы он вновь смотрел на меня, как в первый день нашей встречи. Ошеломлено, страстно, неистово.
Игра началась. Игроки замахали клюшками. Защитник, Лидер, Центровой, Нападающий названия позиций. Зрители бурно и шумно реагировали на каждую атаку, на каждый забитый гол в ворота противника.
Дамы смеялись, попивая шерри и лимонады со льдом, обмахиваясь веерами. Мужчины то и дело что-то яростно выкрикивали прямо у меня над ухом. Я же сидела, вся замерев, едва дыша, со вспотевшими ладонями. В какой-то момент лошадь под Эдвардом на галопе подогнула ногу и завалилась на бок, роняя всадника на землю. Я вскочила и закричала, чувствуя что сейчас потеряю сознание.
Киара, успокойся, дорогая, гладила меня по руке Джи, с болью и тревогой смотря на меня.
Мисс Киара, все будет хорошо, сейчас он просто поменяет лошадь. Эдвард крепкий малый, вторил ей мистер Томпсон с другой стороны.
Они просили меня снова сесть, но я не могла, я была словно вся на иголках. Наконец к Эдварду действительно подвели новую лошадь. Он легко и быстро вскочил в седло, за мгновение переходя в галоп.
Он помчался к воротам, центровой быстрым движением клюшки перебросил ему мяч, и Эдвард, ловко обойдя французского защитника, ставшего прямо поперек ему, перебросил под брюхом лошади противника мяч, и тот угодил точно в ворота.
Все вскочили, аплодируя и восхищаясь красотой удара. Это был конец последнего чаккера, а значит команда Эдварда победила.
Да уж, англичанин выигравший в конном поло какая банальность, бормотал кто-то рядом. Видимо, бедняга ставил на французскую команду.
После чествования победителей начался фуршет. Заиграл духовой оркестр, публика высыпала на зеленю поляну, залитую солнцем, на котором стояли белые столы, заставленные блюдами с едой, закусками и напитками.
Эх, вот удача! мистер Томпсон радовался выигрышу словно большой ребенок, так что Джи, очарованная его поведением, рассмеялась.
Вон там выдают вкуснейшее мороженое с папайей, предлагаю пойти и попробовать, весело предложил он.
Вы идите, а я посижу здесь, произнесла я. После матча сестра сразу же повела меня в тень и усадила на стул, мистер Томпсон даже умудрился достать успокоительные капли у какой-то мадам. Благодаря их заботам, сердце перестало так часто биться, а руки дрожать. Этот матч чуть не довел меня до обморока.
Киара, точно не хочешь пойти с нами есть мороженое? спросила меня Джи, заглядывая в глаза.
Я улыбнулась.
Нет, Джи. Хочу просто остаться в тишине и отдохнуть, отвечала я. Идите без меня.
Джи еще помедлила, но потом мистер Томпсон взял ее за руку, и она пошли к белому столу, на котором стояли хрустальные вазочки с мороженым и нарезанными кусочками папайи с тертым кокосом. Мне хотелось это мороженое. Но я видела глаза мистера Томпсона, он мечтал остаться с Джи наедине, и я предоставила ему такую возможность.
Люди ходили мимо меня. С кем-то я здоровалась. Разговорилась со старыми знакомыми, недавно прибывшими из Ханоя. Но мои глаза искали совсем другую фигуру, и через пару мгновений наконец нашли. Там сразу за поляной, ближе к полю среди шумной толпы я увидела Эдварда. Он снял шлем, и его каштановые волосы упали ему на лоб. Он смеялся, болтая с Талой Вилар.
Можно подумать, он флиртует с ней, мрачно пробормотала я, отпивая воду из бокала, пахнущую успокоительными каплями.
Вдруг кто-то встал надо мной.
Мадмуазель Киара Марэ? спросил юноша, улыбаясь.
Я подняла глаза. Привлекательное загорелое лицо, высокие скулы, кучерявые волосы. Одет он был в форму для игры в поло.
Да, а вы? спрашиваю, немного растерявшись.
Я Мишель Клер капитан команды.
А, вы же проиграли, бросаю я, не подумав, и тут же виновато прикусываю губу. Простите.