Хм. Умно говоришь, сразу и не понять. Я о другом. Ты на себя посмотри. Сущий скелет, ребра торчат, да и одежа на тебе Ладно, чего об этом толковать, скажу только одно: я, Иван, добро помню.
Немного отдохнув, мы поднялись с земли и неторопливо пошли, если я правильно понимал, огибая полустанок и село по большой дуге. На месте нашего отдыха остались, зарытые в землю, клочки записки, врученные мне Макаром Коноплей.
Глава 3
Хозяин принес нам в подвал кувшин с водой, бутылку самогонки, кружки, еду и пару свечей.
Благодарствую, дядька Никифор, поблагодарил его Оглобля. Ты только Кольку
Убежал уже, с этими словами люк захлопнулся.
Мой напарник по бегству зажег свечи, потом на перевернутом деревянном ящике организовал обеденный стол. Нарезал сало, лук, хлеб, потом достал из чугунка картошку. При виде еды у меня рот сразу наполнился слюной.
Еще теплая. Бери.
В ответ я мог только кивнуть головой, так как уже жевал кусок хлеба с копченым салом и одновременно чистил вареное яйцо. Федька посолил крупную картофелину и откусил сразу половину, потом забросил в рот ломтик сала и хлеба. Несколько минут стояла тишина, мы жадно ели.
Будешь? кивнул он на бутыль самогона, стоящую на полу.
Я отрицательно покачал головой, продолжая есть. Федька пожал плечами (типа, как хочешь), и плеснул себе в алюминиевую кружку. Выпил. Сморщился.
Ух, зараза! и захрустел луком.
Снова налил, но пить не стал, а вместо этого крупно посолил уже очищенное яйцо и стал жевать вместе с хлебом. Какое-то время ел, потом неожиданно за метил:
А ловко ты с краснопузыми справился. Одного в рыло, а на другого мужика толкнул. Как у тебя так ловко вышло?
Я пожал плечами, не переставая жевать.
В тюрьме научился драться?
Жизнь научила, тихо сказал я.
Федька насмешливо хмыкнул, опрокинул в рот содержимое кружки, потом заел салом с луком.
Из какого скита будешь, старовер?
Нашего скита больше нет, а значит, и названия нет.
Чего так?
Сожгли скит, а людей побили.
Красные сволочи, даже божьих людей не пожалели. Эх, да что тут говорить! Всю жизню нашу наизнанку вывернули!
Он снова налил в кружку самогонки, выпил, после чего стал жадно есть. На словах вроде проявил сочувствие, вот только ни в глазах, ни в голосе у него даже намека на чувство не было. Федька снова налил самогон в свою кружку. Выпил, крякнул.
Эх! Хорошо пошла, и от удовольствия даже замотал головой. До самой души продрала.
Видно, взял его самогон, так как настороженность из глаз бандита исчезла, и чувствовалось, что он расслабился.
Сало хорошее, желтое и душистое. Чуешь, духовитое, с травками. Сразу видно, что хозяин делал, от души, он закинул в рот ломтик сала, хрустнул луковицей, прожевав, продолжил. Эх! Сейчас бы расстегайчику, да чтоб дымился еще, с визигой или черными грибами, да кабанятинки копченой. От селянки домашней тоже бы не отказался. Накрошить туда копченостей да хлебную корку чесноком намазать. А дух какой от нее несет не передать!
Я налил себе воды из кувшина. Перекрестил свой стакан, выпил, тем самым снова привлек внимание подвыпившего Оглобли:
Ты, старовер, как тут, у нас, оказался?
Из леса вышел, раненый. С рысью пересеклись наши пути-дорожки. Когтями посекла, да я еще к этой беде ногу вывихнул. С трудом выполз к железной дороге, а там добрые люди подобрали, не дали умереть. Пролежал какое-то время в больнице, только на ноги стал, как пришли милиционеры и сказали, что я беглый и забрали с собой.
Слышал я от Семки, что ты вроде как контра. Правда это?
Вот у своего Семки и спрашивай, буркнул я.
Не мой он. А так да, наш он, из села, только в милицию подался. Он еще сказал
Не суди и не судим будешь, перебил я Оглоблю. Грех мой неизбывен, зато и отвечу перед Господом.
Вот не надо мне этого! Семка еще сказал, что ты в побег не один ушел. Куды остальных девал? с наглым и тупым любопытством продолжал давить на меня опьяневший Федор.
Они леса совсем не знали, вот и не выжили.
Правильно! Мне еще батька с малолетства талдычил: выживает сильный! Или ты, или тебя. Считай, ты благое дело сделал.
Нельзя так говорить. Грех это большой лишать жизни человека.
Ерунду мелешь, Ванька! Ты вон в лесу жил и слыхом не слыхивал, что в Рассее творилось. Белые генералы с красными комиссарами задрались. Кучу людишек положили, а ты жалеешь каких-то душегубов.
Какие-никакие, а они люди, Федор. Любая человеческая душа она божья.
Божья! Бог! А кто его видел?! Вон в народе уже говорят, что нет никакого бога! Что это один обман!
Не хочу слушать эту ересь бесовскую! Все, я спать ложусь.
Хозяин разбудил нас на рассвете, только светать начало. Вышли во двор, где нас уже ждал курносый парнишка, лет пятнадцати.
Санек, здорово, поздоровался с ним бандит. Как батька?
Все хорошо. Этот с тобой? подросток кивнул на меня.
Со мной.
Пошли, сказал-скомандовал непонятный паренек.
Выйдя из села, мы скоро углубились в лес, после чего шли по какой-то малозаметной тропке. Дойдя до поляны, остановились, чего-то или кого-то ожидая. Похоже, нас контролировали.
Моя догадка оказалась верна, так как спустя минут двадцать к нам присоединилось двое вооруженных людей. Вышли из-за наших спин, почти неслышно, по-звериному. Поздоровались с Оглоблей, бросили на меня настороженные взгляды.
Все чисто, Сашка, сказал один из них парнишке. Можем идти.
Потом была скачка на лошадях, и спустя пару часов мы оказались в бандитском лагере. Судя по всему, это когда-то был хутор богатого хозяина, от которого осталась только тень большого хозяйства. Фруктовый сад, заросший травой огород, остатки разбитых ульев. Я не знаток крестьянского хозяйства, но пристроек и сараев рядом с домом было не меньше пяти, не считая навеса с коновязью, где было привязано около трех десятков лошадей. Несмотря на запустение, дом и строения выглядели довольно крепко, за исключением местами поваленного забора да одного наполовину разобранного сарая. В глубине двора виднелся потемневший сруб колодца. Недалеко от забора лежала «домашняя мельница» каменные круги с дырками посередине, а рядом с ними валялось лопнувшее долбленое корыто.
У ворот стояла запряженная тачанка с «максимом». В ней, развалившись, сидел бандит. Мимоходом отметил, что лента в пулемет была уже заправлена, хоть сейчас открывай огонь. Чуть дальше стояла легкая повозка без коня, с двумя большими колесами. Прислонившись спиной к одному из колес, сидел верзила с винтовкой. Я даже немного удивился, увидев почти революционного матроса, в клешах и в тельняшке, накрест опоясанного пулеметными лентами. Вот только бескозырки на нем не было. Он придерживал одной рукой стоящий прикладом на земле ручной пулемет, а во второй у него была дымящаяся папироса. Рядом с ним стоял бандит, у которого за широким офицерским ремнем торчал маузер, а из-за голенищ до блеска начищенных добротных сапог тускло поблескивали серебром рукояти кавказских ножей.
«Ишь ты, какая тут экзотика».
Бандиты, кучками или поодиночке, расположились по всему двору. Здесь были офицерские френчи, и солдатские гимнастерки, накрест опоясанные пулеметными лентами, и лихо заломленные фуражки и кепки.
Оглоблю встретили одобрительными криками и грубыми шутками, а на меня только бросали любопытные взгляды. Такое отношение было мне понятно: сейчас человек, а через десять минут покойником станет.
Федька, иди, тебя атаман зовет.
Как только Оглобля скрылся за дверью, парнишка повернулся ко мне, затем, кивнув на лавочку у дома, сказал:
Посиди здесь. Матвей, пригляди за ним.
Один из бандитов отделился от компании и сел на завалинку рядом со мной.
Прошло совсем немного времени, как из дома вышел Федька, нашел меня взглядом, затем мотнул головой в сторону входа:
Чего сидишь? Иди к атаману.
Я вошел в дом. В горнице за столом сидели два человека.
Здравствуй, гость незваный. Садись.
И вам здравствуйте, добрые люди, я перекрестился на иконостас, висевший в углу, чем вызвал грубую ухмылку у одного из бандитов, а затем сел на лавку. Один из них мне стал понятен сразу. Уголовник. Взгляд жесткий и цепляющий, да и смотрит исподлобья, словно волк.
«Он-то зачем здесь?» спросил я сам себя.
Главарем банды был плечистый мужчина лет сорока с открытым крестьянским лицом и с недоверчивым и острым взглядом матерого хищника. Мне нередко доводилось встречаться с подобными волкодавами во время своей службы наемником, так этот был из той же породы.
О Семене Торопове мне уже доводилось немало слышать, как хорошего, так и плохого. Он был местной легендой, если к нему было применимо это слово. Одной из основных черт Торопова была расчетливость. Она была в его движениях и его мыслях. Он не знал слова «логика», но при этом мог отлично выстраивать логические цепочки и делать правильные выводы. Первая мировая война помогла ему найти профессию солдата, бойца, воина. Два Георгия за храбрость. Партизанская война против Колчака и интервентов дала ему командирские навыки, научила работать с людьми. У него везде были свои глаза и уши.
Он был отличным красным командиром до того момента, пока не узнал, что его младший брат был расстрелян чекистами как кулак и контрреволюционер. Красный командир решил, что после такого предательства ему с советской властью не по пути, и стал красным бандитом. Он сдал командование отрядом и, несмотря на требования и угрозы начальства, которое не хотело терять такого перспективного командира, ушел, а спустя четыре месяца в Красноярском уезде появилась банда с главарем по кличке Левша. Он не трогал местных жителей, зато продотряды и бригады агитаторов просто исчезали. Сколько у него было в банде людей и где были его стоянки, толком никто не знал, зато у атамана везде были свои глаза и уши. Несколько раз Красноярск отправлял усиленные отряды на его поимку, но все они возвращались ни с чем.
Федор рассказал немного о тебе. Старовер, говоришь. Дай-ка гляну твой нательник, старовер.
Я неторопливо достал из-под нижней рубашки нательный крест и приподнял его вверх. Атаман одобрительно кивнул, и я спрятал свой крестик.
Он сказывал, что ты беглый и в тюрьме сидел. Так это?
Вам зачем?
Не крути со мной, парень. Раз спрашиваю, значит, надо, да и помни: твоя жизнь в моих руках.
Я тяжело вздохнул, затем коротко рассказал свою историю.
Складно баешь, да вот только проверить я тебя не могу, а значит, и веры у меня к тебе нет. Может, ты засланный? А то тут у нас был один такой, неделя как закопали.
Я к вам не набивался, зло буркнул я. Так получилось.
Не набивался, вот только это ничего не меняет. Вот мне, к примеру, на душе спокойнее будет, ежели тебя за огородом закопают.
Не побоитесь такой большой грех на душу взять? Не отмолите ведь!
У меня, малый, столько этих самых грехов Да что об этом говорить. Осип, поговори с Ванюшкой!
Тут ухмыльнулся сидящий рядом с главарем урка:
Сидел, говоришь? А кого из сидельцев знаешь?
Кого знаю, а кого нет.
Не крути, сучонок. Я тебе не фраер, а вор. Так кого знаешь? жестко надавил голосом вор.
Пришлось сделать вид, что поддался, и начал перечислять:
Бритву знал, Черепа, Петлю. Еще Шило
Погодь. Опиши Бритву.
Высоты, наверно, как ты, в плечах малость пошире. Седые виски. Шрам вот здесь, я показал на себе пальцем. Нет трети левого мизинца.
Похоже, знаешь или тебе его описали. По фене ботаешь?
Не говорил и не буду. Дурные слова тянут за собой злые мысли и пачкают душу. Не нужно это человеку.
Амбал для отмазки? Взять смехом на характер? Влепить скачок? Ну! Быстро!
Вор, несущий краденое. Сыграть перед потерпевшим честного человека. Обворовать квартиру.
В дежку долбили?
Нет на мне срама мужеложства. Мне Савва Лукич помог, увидев вопросительный взгляд вора, пояснил. Граф.
Граф? Он что, еще не помер? в голосе вора прозвучало удивление.
Помер. Спустя полгода, как меня закрыли. Все эти полгода я за ним ухаживал.
Славный медвежатник был. Земля ему пухом, он задумался на минуту, потом поднял на меня глаза. Раз Графа хорошо знал, тогда скажи мне: какую он в молодости кликуху имел?
Фомка.
Знаешь. С кем на рывок пошел?
Череп, Шило, Костыль, Бугай и Крест.
А вышел один? тут старый вор как-то хищно усмехнулся.
Я промолчал.
Ладно, не говори. Все, разговор закончен. Атаман, обратился он к главарю. Сидел он. Зуб даю.
Хорошо. Иди, главарь какое-то время задумчиво смотрел на меня, потом сказал. Все так, но нет к тебе у меня веры, старовер. Вроде все складывается, а сдается мне, что двойное у тебя нутро. Вот я сижу и думаю: может, все же прикопать тебя от греха подальше?
Спросил он сам себя, а глянул с прищуром на меня. Самое интересное, что он меня сейчас не на испуг брал, а просто размышлял вслух о том, что со мной делать: убить или оставить жить? Я же лихорадочно просчитывал свои возможности, пытаясь понять, хватит ли у меня сил уложить этого бугая, завладеть оружием и попробовать уйти через распахнутое окно, выходящее на заросший огород. По всему выходило, что нет, но умирать как баран под ножом мясника я не собирался.
Матвей! вдруг неожиданно закричал главарь. Матвей!
В следующее мгновение в горницу ворвался бандит с револьвером в руке, явно готовый пристрелить меня. Помимо револьвера у него за поясом был заткнут обрез, а еще висел штык-нож. Судя по скорости его появления, он зашел в дом, как только вышел урка, и тихо стоял, ожидая команды. Теперь мне было понятно, чем была вызвана спокойная расслабленность атамана. Очередная бандитская проверка. Он, видно, уже ловил других на такой крючок. Сердце мое дрогнуло и на долю секунды замерло, словно в ожидании своей дальнейшей судьбы. Сдаваться я не собирался, а только подобрался, готовый ко всему, как атаман неожиданно спросил своего подручного:
Телегу на пасеку собрали?
Сделали, как ты сказал, атаман.
Заберете парня с собой.
Я облегченно выдохнул воздух. Сердце радостно застучало в ребра, крича: «Живой! Ты живой!» Я вышел из дома, радуясь солнцу, теплому ветерку и даже бандитским мордам, которые сейчас рассматривали меня.
Матвей подвел меня к двум бандитам, которые с ленивым интересом оглядели меня.
Что с ним? спросил один из них, молодой русый парень с озорными голубыми глазами и пшеничными усами.
Заберете его с собой ответил Матвей.
Иди к той телеге, парень, сказал мне другой бандит, кивком головы показав направление.
Подойдя к запряженной повозке, я сел. Бандиты тем временем перекинулись словами, после чего один из них сел на коня, а другой на телегу.
Через пару часов медленного путешествия мы приехали на пасеку. Крепкий дом, большой сад и пасека на три с лишним десятка ульев. Мне дали краюху хлеба, открытую банку мясных консервов американского происхождения и кувшин воды, после чего заперли в подполе. Это говорило о том, что убивать меня не собирались, а просто решили изолировать. Зачем? Мне это было неизвестно, а гадать не имело смысла.
Спустя какое-то время напряжение меня отпустило, и я неожиданно для себя заснул. Проснулся оттого, что захотел в туалет. Постучал в дверь. Спустя несколько минут щелкнул замок, и дверь открылась.
Выходи, мил человек! послышался хозяйский голос.
Солнце уже садилось. Быстро прикинул, что сидел взаперти не меньше шести-семи часов. Огляделся моих стражей не было.
Нет их, понял мои взгляды хозяин пасеки. Давно уже уехали. Сказали, чтобы я к закату тебя выпустил. Есть хочешь?
Хочу.
Заходи в избу.
Хозяйка налила мне густого супу, покрошила туда немного копченого мяса, дала кусок хлеба. После того как поел, передо мной поставили кружку чая на травах и горбушку, намазанную медом. Честно говоря, я рассчитывал на второе, но больше ничего не получил, зато на дорогу хозяева вручили мне небольшой кусочек сала, два ломтя хлеба и несколько вареных картошин.