Через час, а может и меньше, каша была готова. Обернув чугунок почти чёрным полотенцем то ли от грязи, то ли от сажи, она вытащила его из печи и поставила на стол. Сняла крышку, и мягкий аромат каши разнёсся по всей комнате. Достав из погреба кувшин с молоком, она вылила примерно стакан в чугунок и стала перемешивать, стараясь достичь густоты сметаны, время от времени добавляя молоко. Закончив перемешивать, разложила кашу по блюдцам, которых было ровно девять, и они рядком стояли тут же на столе. В каждую она аккуратно положила ровно по одной столовой ложке каши и только затем разнесла блюдца по разным частям комнаты. Что самое интересное, кошки знали свои блюдца, и каждая сидела на полу возле своего места и терпеливо ждала своей очереди. Получив завтрак кошки начали есть. Убедившись, что все они едят, старуха, вернулась к столу и положила себе каши в почти такое же блюдце, что и для кошек, лишь чуточку больше. Чугунок с оставшейся кашей, прикрыв крышкой, убрала в печь и только потом села есть. То ли каша была вкусная, то ли от воспитания кошки съели всю выданную им порцию. Облизываясь и умываясь лапами, они сидели возле своих блюдец и терпеливо ждали, когда хозяйка закончит завтракать. Для себя баба Валя не ограничилась кашей. Она вскипятила в электрическом самоваре воду и, бросив в стакан щепотку сухой травы из банки, которая стояла рядом, заварила чай. Пока трава настаивалась, она, собрав с пола блюдца, принялась мыть посуду, хотя эта процедура мало чем напоминала мытьё. Из самовара она налила в блюдце немного воды и, поболтав её по блюдцу, выплеснула в ведро, которое служило ей и ночным горшком. Так поступала она в зимние месяцы, в летние и весенние же выплёскивала в раскрытое окно. Помыв своё блюдце, старуха принялась мыть таким же способом кошачьи, не забывая ставить их на полку, что висела на стене возле стола. Когда с мытьём посуды было закончено, старуха, подойдя к двери и сняв крючок с петли, распахнула её.
Кошек как ветром сдуло. Они выскочили во двор и растворились в заснеженных зарослях. Летом они гуляли до вечера, возвращаясь лишь часов в семь. Как по команде, в нужное время собирались на крыльце и терпеливо ждали, когда старуха их впустит на ночь в избу, где их ожидал ужин из оставшейся каши. Зимой же гуляли от силы пару часов и возвращались. Старуха впускала их, и они потом весь день просиживали на своих местах, практически не общаясь друг с другом.
Старуха вернулась к столу и, добавив одну чайную ложку сахара в стакан, села пить чай. За столом она сидела на своём привычном месте возле окна. Летом, бывало, отодвигала занавесочки. Вся улица разом открывалась её взору. Сегодня занавески отодвигать не стала. Заснеженная улица была пустынна, а колонка её не интересовала, воды с запасом набрала со вчерашнего вечера. Попивая чай, Валентина придвинула к себе тетрадку в клетку, на половину, исписанную аккуратным почерком.
Глава 2
Если в летние и осенние дни баба Валя частенько пропадала на своём кладбище, то зимой по большей части оставалась дома с кошками. Если и выходила, то только в магазин или за водой. Никто из односельчан даже в мыслях не смел предположить, что баба Валя рассудительная, склонная к размышлениям особа. Сосед Сергей, который снабжал бабушку тетрадями и ручками, догадывался, чем занимается баба Валя, но спросить напрямую, чтобы подтвердить свои догадки, не решался. А баба Валя действительно писала писала воспоминания. Зимой, долгими вечерами, вспоминая свою жизнь она аккуратно описывала её в тетрадке, со всеми подробностями. Не ленясь, описывала события давно минувших лет, проживая свою жизнь заново в который уже раз. Она ничего не придумывала. Писала, как было, лишь давая собственную оценку происходящему. Сейчас была зима, и сегодня было всё, как всегда. Старуха взяла шариковую ручку и начала быстро строчить.
Какая всё-таки странная штука жизнь. Ничего-то в ней не бывает зазря. Вот, к примеру, меня взять. Когдато я с бабушкой спасла еврейских беженцев. Это во время войны было. Всё, что могли, сделали. Ну, спасли так спасли. Да нет, оказалось не всё так просто. Одна из спасённых Стелла Яковлевна, она ровесница бабушки, поди, была. Добрая, умная оказалась женщина, прямо на зависть, чего только не знала и не умела. И меня всё пыталась уму разуму научить. И говорю-то я не так, и ничего-то не знаю. Вечерами она мне истории всякие рассказывала. Говорила, сказки тебе уже поздно слушать, а вот историю с географией самое то. Я ведь только при ней грамотно писать обучилась. Она мне слово скажет нарочно неправильно, с ошибкой, то есть, а я ей должна по буквам правильно сказать. Хорошая была женщина, что сказать. И главное, она меня научила азам бухгалтерии. Кто бы знал, что знания эти я потом использую. Всё по порядку расскажу.
Прошло время. Судьба так сложилась: пришлось мне одной растить детей. Выучиться не было возможности. И надо тому случиться, у нас в районном центре открывают ОРС отдел рабочего снабжения, и все торговые точки в соседних сёлах: столовые всякие, буфеты стали подчиняться единому контролю. То есть буфетчицы, заведующие столовых, магазинов из соседних сёл и деревень обязаны стали сдавать отчёты в бухгалтерию этого самого ОРСа. А все эти поварихи, буфетчицы малограмотные были люди, и я, конечно, вместе с ними: что говорить, к тому времени лишь школу вечернюю окончила. Работала в колхозе простой колхозницей, правда, смышлёная была это точно. Меня председатель то учётчицей ставил, то к себе в контору приглашал. Я там всякие подсчёты за него делала. Никто не жаловался, значит, правильно. Так вот, оказалось я, в отличие от других, кое-какими знаниями по бухучёту владела. И тут-то, когда в деревне ОРС создали, мои знания по дебету кредиту и понадобились. Стала я этим буфетчицам, поварихам по вечерам у себя дома, после основной работы в колхозе, делать за них отчёты, которые они благополучно сдавали в бухгалтерию. Такто. Оказалось, не зря меня Стелла Яковлевна бухгалтерии обучила. Именно этому, а не чему другому. Вначале хотела просто математикой со мной позаниматься, а потом подумала и сказала следующие слова: Бухучёт, основы которого я тебе сейчас расскажу, сможет помочь тебе заработать на хлеб при необходимости. Некоторые бухгалтера только этими знаниями и владеют. Я до войны знавала таких. И ничего. Безбедно, я тебе скажу, жили.
Как в воду глядела. И кто мог подумать, что её слова будут пророческими. А ведь так и случилось. Я одна растила троих. Люди, которым я отчёты делала, мне были благодарны. Я им помогала, они мне: кто продуктами, кто даже деньгами. Так-то.
Помню одну буфетчицу. Дай Бог вспомнить, как её звали Лариска, кажись. Работала в каком-то селе, не припомню. Увёртливая была бабёнка, каких поискать. Если курица у неё портилась, пахнуть начинала, она её не выкидывала. Мякоть пропускала через мясорубку, добавляла говядину, чеснока побольше и, смешав фарши, делала котлеты. Один раз и мне привезла. У меня никто есть не стал. Я её спрашиваю: берут? Ещё как, говорит, берут под это дело Каждый крутился, как мог, и я в их числе тоже крутилась.
И всётаки при СССР мы неплохо жили. Конечно, кто был грамотным, побойся Бога, Валентина. Тебе ли хвастаться? Кроме школы, вечерней ты ничего не кончала. А те, кто выучился: институты, техникумы позаканчивали те точно неплохо жили.
Старуха тяжело вздохнула.
Один мой неверный шаг и жизнь под откос пошла.
За дверью послушалось мяуканье.
Вернулись, бабушка положила ручку и пошла в сени ко входной двери. Распахнув её, увидела перед собой всех девятерых своих кошек.
Вернулись, вновь повторила старушка и отойдя в сторонку, добавила. Входите, чего уж там. Быстрей! Избу остудите.
Впустив кошек, писать больше ничего не стала. Вернулась к столу, чтобы взять тетрадь. Она была исписана полностью. Для пущей уверенности пролистала. Убедившись, что чистых листков не осталось, взяла и направилась к печи, захватив с собой по пути табурет. Поставила напротив топки. Открыла и бросила в огонь тетрадь. Сама села на табурет и долго просидела, наблюдая, как листок за листком сгорают описанные ею воспоминания. А в голове крутились одни и те же мысли: Жизнь моя одно мгновенье. Прошла, и только воспоминания остались. Словно и не жила
На следующий день баба Валя, покормив кошек, стала собираться в продуктовый магазин. Она подошла к большому старому сундуку, что стоял в углу. Сундук был неказистым, даже некрашеным. Открыла. В нос ударил резкий, сильный запах средства от моли. Им, не жадничая, она перекладывала всё, что хранила в сундуке. Летом это были валенки, но сейчас их в сундуке не было. Зима, как никак, и они с первым снегом были извлечены и стояли у входа. Мужская ушанка, старая, потёртая, со скатанным от долгой носки мехом, сейчас тоже висела на гвозде у входа. Её, как и валенки, она надевала, чтобы занести дрова или вынести помойное ведро, которое служило и ночным горшком. В сундуке теперь лежало только зимнее пальто. На вате, с воротником из искусственного меха. Пальто было в пятнах, и где старуха их посадила, она и сама уже не помнила, отродясь пальто не чистила, а носила уже лет так тридцать. Когдато пальто было толстым, но сейчас вата скаталась, шерстяная ткань верха потеряла цвет и красоту. И, как результат, пальто выглядело жалко. Разные по цвету пуговицы придавали ему ещё более удручающий вид. Достав пальто, старуха одела его и пошла к выходу. Там, сняв с гвоздя дырявый, изрядно поношенный шерстяной шарф, обвязала им горло и только затем застегнула пальто на все пуговицы. Ушанку одела поверх платка. Сунула ноги в валенки, взяла холщовую сумку и вышла. Дверь с внешней стороны давно как не запирала, лишь с внутренней на крючок. Старуха спустилась с крыльца вниз и, взяв санки, направилась к калитке, чтобы пойти в магазин. Таща за собой санки, она, опустив голову, медленно шла по натоптанной дорожке. Когда пришла, в магазине никого не было. Одна продавщица Людмила сидела за прилавком и красилась.
Здравствуйте, тёть Валь. За продуктами? Продавщица вскочила, засуетилась.
Здравствуй. Напомни, Людмила, зачем я ещё к тебе в магазин приходила? сказала сурово.
Женщина весело засмеялась.
Да, ладно вам, тёть Валь, не обижайтесь. Что хотели?
Всё по списку, старуха протянула листок бумаги. Я не обижаюсь.
Заметив, что Людмила остановилась и слушает её, быстро добавила.
Не отвлекайся, не отвлекайся. Это я сама с собой разговариваю.
Людмила носилась по магазину, наполняя мешок. Через некоторое время, в который раз пробежав глазами список, сказала.
Баб Валь, вот, кажется, всё по списку положила. Может ещё что хотите? Свежие пряники получила, конфеты.
Нет. Считай.
Тут дверь в магазин открылась, и вошла женщина, жившая недалеко от бабы Вали.
Фу! В нос ударило, дышать нечем. Даже если б спряталась, догадалась бы, что это Валентина. Людмила, я на улице подожду, женщина вышла и демонстративно захлопнула за собой дверь.
Тебя, Катерина, тоже за три версты видать. Вернее сказать, узнать твой поганый язык, баба Валя, вздохнула.
Не обращай внимания, тёть Валь. С тебя продавщица назвала сумму.
На, вот, старушка протянула Людмиле деньги, завёрнутые в грязный носовой платок. Возьми, сколько надо. Я буду укладываться.
А, между тем, на улице Катерина собрала возле себя несколько человек. Эта худая, с испещренным морщинами лицом старуха была известна в селе как Кудесница, Дырявый рот и Чёрная вдова. Но по имени её никто не звал. Звание Кудесница она получила за умение вязать удивительные по красоте рисунка платки. И сейчас на голове у неё был красивый белый пуховый платок. Узоры каждого её платка были особенными, неповторяющимися и все удивительной красоты. Никто в селе не мог повторить их. Кудеснице заказывали платки на все случаи жизни: и на дни рождения, и на свадьбы, и на подарки.
В молодости неказистая, худая, длинная как жердь, с грудью малолетки, она не пользовалась успехом у мужчин. После войны, когда мужиков по пальцам пересчитывали, так тем более. Но нашёлся и для Катерины жених. Неизвестно как заблудший в их края один солдатик. Так и хочется его так назвать, хотя война закончилась уже как лет десять, но этот солдатик, как будто застрял в том времени. Одетый в гимнастёрку, в штаны такого же качества с чемоданчиком, словно, он только что оставил окопы и идёт с фронта на побывку после многочисленных ранений. Контуженный, раненный в ногу, и оттого хромой, косящий на один глаз. В их деревне он сразу прижился. Где был и чем занимался раньше он, очевидно, поведал только председателю, потому как тот определил его на житьё к себе в дом и сразу взял под свою защиту. Следил, чтобы тот был всегда сыт, ухожен. Но в селе разве что утаишь, и жена председателя общительная, весёлая женщина проболтала крестнице, что Фёдор, так его звали, во время войны попал в плен, потом отсидел в лагере. Солдатика в селе стали называть уважительно Фёдор Иванович. Он оказался образованным, окончил до войны университет в самой Москве. Много знал. Пришёл в село с чемоданом полным книг. Библиотеки в их селе не было, и Фёдор Иванович взялся за открытие библиотеки. Испросив разрешение у председателя, в одном из уголков сельсовета, перегородив его обыкновенной занавеской, оборудовал читальный зал. Поставил стол, табуретки, этажерку для книг, сам её смастерил. Помимо образованности он ещё был и рукастым. Мог запросто и трактор починить, и пиджак сшить. На полках этажерки расставил свои книги. Их у него много набралось. Были сборники стихов Пушкина, Лермонтова, Маяковского, был и Марк Твен со своим Томом Сойером, но были и малоизвестные народу авторы, такие как Герцен, Добролюбов. Все вечера Фёдор Иванович проводил в своем красном уголке. На дом книги не давал, но охотно их читал сам своим посетителям. Это, конечно, в основном была ребятня. Уставшая от тягот войны, она жадно потянулась к знаниям, и с удовольствием слушала приключения Том Сойера, заставляя Фёдора Ивановича перечитывать им эту книгу снова и снова. Месяц спустя уже некоторые ребята с хорошей памятью могли пересказывать её по целым главам, устраивая соревнования по точности изложения. Катерину Фёдор Иванович приметил сразу. Она, конечно, не пряталась и сама часами крутилась в библиотеке, кроме неё захаживали и другие одинокие женщины, но выбрал он именно её. Вскоре они сдружились, и Фёдор Иванович переехал к Катерине полностью. Она жила со своей старой больной матерью, которая вскоре скончалась.
Сама директриса их небольшой вечерней школы на одном из заседаний райкома предложила назначить Фёдора Ивановича на должность директора вместо себя. Приехал председатель горкома и, ознакомившись с Фёдором Ивановичем лично, поддержал его кандидатуру. Так муж Катерины стал директором и перенёс свою библиотеку в школу. Из района прислали библиотекаршу. Сам Фёдор Иванович стал преподавать русский язык и литературу. Катерине, как жене директора, тоже перепало уважение селян. И любовь Фёдора, и уважение селян, чего не было раньше, сотворили чудо, и Катерина расцвела по-бабьи. Поправилась, грудь у неё выросла. Походка стала неторопливой. Теперь она не шла, а плыла, словно лебёдушка. Волосы в толстой косе перекидывала вперёд, большие глаза её горели счастьем. Теперь Катерина, не будь она замужем, была бы завидной невестой. Жили они с Фёдором душа в душу, никаких ссор. Но, помимо красоты, Бог обделил Катерину и женским счастьем. Прожив с Фёдором четыре года, она так и не забеременела. В одну из зим после этих лет совместной жизни Фёдор заболел воспалением лёгких и умер.