Что ты делаешь?
Она опустилась на колени и приблизилась к моему уху.
Тихо, прошептала она, и я почувствовал прикосновение ее языка. А потом Анна расстегнула мне джинсы и толкнула меня на кровать.
Сердце бешено заколотилось в груди, а по всему телу разлилась истома. Я остановил взгляд на табличке, висящей над кроватью она была деревянной, и на ней крупными буквами старательно вырезано слово «ЛЮБИ!».
Спорить я не стал.
* * *
Матильду я невзлюбил с самого начала.
Она в точности соответствовала идеалам Сэла: темные волосы, кожа бледная, как лунный свет. Ее красота бросалась в глаза, но сама она ее будто и не осознавала. Лора называла ее «элегантной до жути», и она обладала тем качеством, какое часто встречается у француженок, умеющих эффектно себя подать, не показывая, как именно они этого добились. Словно это не стоило им ни малейших усилий.
Гардероб Матильды состоял из черных узких джинсов, ботинок в байкерском стиле и пушистых оверсайз-свитеров с открытой спиной, которые она обычно носила, беззастенчиво обнажив плечо. «Прикройся, а то простынешь!» часто говорил ей я, будто обеспокоенный дядюшка. Хотя и сам понимал, до чего нелепо звучат эти слова. Вместо ответа Матильда только вскидывала бровь.
Чувство юмора отсутствовало у нее напрочь. Даже если Сэл откалывал какую-нибудь особенно удачную шутку и все кругом просто валились от смеха, она продолжала сидеть, подобрав под себя обнаженные лодыжки, а на лице у нее отчетливо читались скука и превосходство. Меня чуть ли не до бешенства доводила мысль о том, что человек, одержимый чисто внешней стороной вещей, способен относиться к самому себе с такой серьезностью.
Мы были единственными курильщиками в нашей компании. Казалось бы, это могло нас сблизить, и еще разговоры с глазу на глаз, которые мы вели в своих изгнаниях на улицу, но даже здесь она ухитрялась заткнуть меня за пояс.
Фу, ну и вонь! говорила она всякий раз, стоило мне только закурить, и размахивала руками, словно отбиваясь от незримого врага. Ох уж эти англичане, вечно дымят, как фабричные трубы! Merde[3]. Всех нас перетравите.
Потом она принималась изготавливать самокрутку.
А ты в курсе, что от самокруток не меньше дыма, а, Матильда?
Oui, oui[4], Николя, отвечала она с тоской в голосе.
Мы всегда звали друг друга не иначе как полными именами, вот только в моем она вечно опускала последнюю «с» на французский манер, и потому оно звучало каким-то неполноценным. Вечно ей надо было подчеркивать свое превосходство.
Хотя религией, мягко скажем, Матильда не увлекалась, она носила на шее старинные четки. Коричневые, но у каждой бусинки свой оттенок и при взгляде на эти четки я вспоминал накидки, покрывавшие сиденья в дедушкиной машине, когда мы были еще маленькими. Крест серебряный, изысканно украшенный, и на моей памяти Матильда не раз сидела с выражением бескрайнего презрения на лице и поглаживала распятого Иисуса. Как-то раз я смотрел фильм, где монахиню задушили ее собственными четками. И сразу подумал о Матильде.
Будь с Тилли поласковее, просил меня Сэл. Ты ей очень нравишься, честное слово. Она в толк не возьмет, почему рядом с ней ты вечно выкидываешь какие-нибудь фокусы.
На Сэла Матильда действовала обезоруживающе. В ее присутствии он только и делал, что успокаивал ее и пытался соответствовать ее немыслимым стандартам. Я уже начал было подозревать, что она профессиональный гипнотизер, а временами даже спрашивал себя, не замешана ли тут черная магия. Ловил себя на том, что пристально слежу за ней, гадая, не ворожит ли она. Лора называла меня параноиком.
И что он в ней нашел? недоумевал я. Не считая очевидных эстетических достоинств, разумеется.
А разве не за это мужчины любят женщин в девяноста процентах случаев? парировала Лора. Да и потом, Сэл последнее время держится молодцом. Видел его зрачки вчера? Он явно завязал с таблетками, а значит, это общение идет ему на пользу!
Сэл и впрямь стал меньше пропадать на тусовках и поумерил страсть к наркотикам. Я не спорил с тем, что это прекрасно. Но знал и то, что истинная причина кроется в том, что Матильда требует, чтобы он не отходил от нее ни на шаг, восхищался ею и готовил ей ужины, которые она потом выблюет в унитаз. У положительного следствия была вполне себе негативная причина, и принять это я никак не мог.
Я пытался поговорить с братом.
Я люблю ее, признался Сэл, уставившись в свой стакан с пивом. И это чистая правда, черт побери. Никогда еще этого не говорил. И уж точно не чувствовал.
Он совсем потерял голову я видел это по глазам.
В ваших отношениях она тебя подавляет, сказал я. Может, будешь посдержаннее проявлять свои чувства?
Сэл озадаченно посмотрел на меня:
То есть?
Не стоит раскрывать перед ней душу нараспашку, пояснил я и, поднеся сигарету к губам, глубоко затянулся. Не хочу, чтобы она тебя ранила. Только и всего.
Говоришь, я рядом с ней становлюсь другим человеком, сказал он. Так и есть. Рядом с ней мне хочется стать лучше, стать таким, каким она меня хочет видеть. Но разве это плохо? Пытаться быть лучше? Разве не такой должна быть любовь?
Я пожал плечами. Мы допили пиво.
В ту ночь, когда Лора уснула рядом со мной, я внимательно всмотрелся в ее черты. Светлые волосы разметались по подушке и казались почти черными. Она лежала отвернувшись, и в оконном стекле отражался силуэт ее тела, которое мерно приподнималось и опадало. Каждое ее движение было привычным, как тиканье знакомых часов. Я немного полежал наедине с мыслями о ней. А потом не о ней, и наконец закрыл глаза.
Лето 2003
Расскажи, во что ты веришь, попросил я.
А зачем?
Хочу понять, что для тебя реально.
Мы сидели на каменистом побережье мыса Дандженесс, а над нами белело пропитанное влагой небо. В то время мы виделись буквально каждый день, как будто чувствовали, что конец уже близок. Но на работе старались избегать друг друга. Слухи о нас вспыхнули мгновенно, точно лесной пожар, которому только и нужно, что легкий ветерок, и его уже не остановить, но я и сам этого желал. Это стало чем-то вроде бонуса к тому, что происходило между нами, когда мы наконец оставались наедине. Теперь, заключая Анну в объятия, я острее и ярче ощущал каждое ее прикосновение это было сродни лихорадке, от которой совсем не хотелось лечиться.
А здесь, на Дандженессе, нас не знал никто.
Что для меня реально? Анна зачерпнула пригоршню камешков. Я и сама вот уже девятнадцать лет как пытаюсь это понять.
Что будет после смерти?
Анна заерзала. Я почувствовал, что ей неуютно, и даже подумал, не сменить ли тему, но, сказать по правде, куда больше мне тогда хотелось усугубить ее смятение.
В Библии сказано Она глубоко вдохнула. В Библии смерть называют крепким сном. Однажды на земле разгорится страшная война под названием Армагеддон, и все усопшие воскреснут в раю.
Я кивнул, как будто хоть что-нибудь понял.
И когда случится этот Армагеддон?
В Библии сказано, что мы живем в последние времена, так что он может начаться в любой момент.
И даже завтра?
Она кивнула со смущенной улыбкой:
Когда я была маленькой, взрослые говорили, что школу я не закончу, потому что конец света случится раньше. Говорили, что я не успею выйти замуж и родить детей, потому что к тому моменту уже воцарится новый мир.
Я вскинул брови:
Ничего себе.
Тебе, наверное, очень странно такое слышать.
Выходит, все умершие воскреснут, ну а дальше-то что?
Анна ответила не сразу:
Их ждет вечная жизнь в раю. У нее не будет конца.
Что ж, здорово, одобрил я. Это по мне. А в чем суть этой самой войны Этого Армагеддона?
Это битва добра со злом, пояснила Анна, не глядя мне в глаза. Те, кто жил в истине и благочестии, выживут и попадут в рай, а те, кто творил зло, погибнут.
Я задумчиво почесал подбородок.
А что такое «благочестие»?
Анна закрыла раскрасневшееся лицо руками:
Чего ты от меня вообще хочешь, черт возьми? Библейских толкований и проповедей?
А ты разве не ради них стучишься к людям в двери?
К незнакомцам, уточнила она. Отрабатываю положенный час и все, свобода. Не заставляй меня этим еще и в выходные заниматься.
Я думал, тебе это важно.
Важно. Она взяла камень и сжала в ладони. Вот только я всю свою жизнь изгой, ни на кого вокруг не похожий. И совсем не хочу об этом думать рядом с тобой.
Посреди пляжа стояла деревянная палатка с голландской дверью, обе створки которой были распахнуты в ожидании посетителей. Я оставил Анну на камнях и поспешил к домику, чтобы купить нам чего-нибудь попить. Внутри на пластмассовом стуле восседал старик-продавец, спрятавшись за цветастой обложкой какого-то таблоида. На голове у него была фетровая шляпа, слегка сдвинутая на затылок, и этим он напомнил мне дедушку.
Я прочистил горло. Он поднял взгляд и опустил газету. Почувствовав, что он не особо расположен болтать, я отвернулся и стал смотреть на море, пока он наполнял два пластиковых стаканчика чаем.
Я вернулся к Анне, всю дорогу чувствуя на себе ее внимательный взгляд. Солнце отыскало прореху между облаками и осветило крошечный островок на каменистом пляже, где она сидела. Мне вдруг подумалось до чего это странно, что она никогда не сможет взглянуть на себя моими глазами.
Мы неспешно пили чай и смотрели на безмятежное море.
А знаешь, какой ты? спросила она, немного помолчав.
Я взглянул на нее.
Ты от мира сего.
Это как?
«И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек»[5]. Ты от мира сего и приносишь с собой одно только разрушение.
Я допил остатки чая.
Получается, я погибну в этом самом Армагеддоне?
Анну мои слова не позабавили.
А как сделать так, чтобы не быть «от мира сего»? спросил я.
Надо стать одним из нас.
То есть все как у католиков, продолжил я, припоминая, как к нам в школу приходили священники. Надо пить кровь Христову и искупать свои прегрешения? Думаю, я справлюсь.
Никакой крови! поправила меня Анна. И переливания под запретом, не забывай. Кровь священна. Это символ жизни, и никто не вправе отнимать и даровать ее, кроме Господа.
Я закурил.
Звучит интересно. Совсем другой мир. Может, станешь моим учителем?
Кто, я? переспросила Анна и рассмеялась. Боюсь, у меня и для ученицы квалификации маловато!
Я переложил сигарету в другую руку, подальше от нее.
Судя по тому, что ты рассказываешь, у вас там все под жестким контролем.
Пожалуй, так. У нас очень много правил.
И в то же время ты производишь впечатление свободного человека. На коротком поводке тебя не держат.
Я тебе что, собака?
Нет, конечно, со смехом возразил я. Я к тому, что ты ведь сейчас здесь, со мной. И работаешь с толпой этих, как их там, «от мира сего».
Примечания
1
Любимый (фр.). Здесь и далее примечания переводчика.
2
«Гунер» фанатский журнал, посвященный футбольному клубу «Арсенал». Упомянутые ниже Райт, Кэмпбелл и Грэм игроки и тренер этой команды.
3
Мерзость (фр.).
4
Да, да (фр.).
5
Ин. 2: 17.