Ответила она не сразу; сперва вернула мне пустую тарелку и отпила мутноватого чая. Я опустился на край кровати и посмотрел на нее. Она по-прежнему лежала, укутавшись в мое одеяло и приподнявшись на локте.
Ты и сам знаешь, что ни одного, заметила она, слизнув пятнышко кетчупа с запястья. Ты же в курсе моей ситуации.
Я кивнул. Сделал вид, что и впрямь обо всем знаю.
А о разбитых сердцах говорить совсем не хочется, добавила Анна, теребя край моей футболки с Тупаком, которую она беззастенчиво надела перед тем, как мы наконец улеглись спать, пока я разглядывал ее тень на стене своей спальни. Может, лучше будем жить настоящим?
А можно задать тебе один вопрос?
Она вскинула бровь.
А что, если бы тебя застали в моей постели?
Она опустила взгляд на свои руки.
Ничего хорошего.
Но ведь ничего такого не было.
Анна села.
Для тебя да. А в моем мире вот этого всего, она обвела выразительным взглядом смятую постель, достаточно, чтобы устроить скандал.
Как жаль, что тогда я своим двадцатидвухлетним умом так и не понял истинного смысла этих слов. Не понял, что тот риск, на который она ради меня идет, не что иное, как признание в чувствах. Если б я мог вернуться в тот день и убедить себя быть к ее словам внимательнее, может, мы бы и не истратили попусту столько лет. Говорят, что человек славен не словами, а делами, но еще говорят «если бы молодость знала, если бы старость могла». А ведь начало всем этим дурацким поговоркам дали чьи-то сожаления.
Начало девяностых
Те три раза, когда мне посчастливилось мальчишкой побывать на матчах «Арсенала», глубоко врезались мне в память. И пускай брали меня лишь потому, что в последний момент выяснялось, что кто-то из взрослых не может пойти, а продавать билет уже слишком поздно, да и соперники у «Арсенала» не бог весть какие мощные скажем, «Норвич» или «Шеффилд Уэнсдей», но всякий раз на подходе к стадиону, когда толпа начинала сгущаться, папа брал меня за руку и протаскивал вперед.
Папа всегда покупал у парнишки, стоящего на углу, номер «Гунера»[2], и потом, когда на середине игры он вместе с другими взрослыми исчезал за пивом, оставив меня в одиночестве, я успевал прочитать журнал от корки до корки. И когда мы шли домой и лакомились картошкой фри, я сыпал цитатами вроде «Неудачи преследуют Райта по пятам» или «Кэмпбелл ни на что не годится, очередной любимчик Грэма, только и всего». Ну и так далее. Уж не знаю, справедливы ли были эти слова, но порой папа в ответ пожимал плечами или даже одаривал меня едва заметной улыбкой.
Завернув за угол, на Арундел-Гроув, мы сразу замечали в окне, за белыми занавесками, лицо Сэла, приникшего к стеклу. Но пока мы шли к дому, пока я со своими взрослыми спутниками с хохотом заходил в прихожую, он успевал отскочить. Я ерошил ему волосы, он недовольно бурчал: «Отвали!» а потом я во всех подробностях описывал ему события последних трех часов. И переживал их заново.
* * *
Сэл никогда не говорил вслух о том, как ему хочется тоже побывать на матче. А папа ни разу не предложил ему билета.
Лето 2003
Мы были совсем разными. И сам не знаю, почему нас влекло друг к другу. Она терпеть не могла музыку, которая нравилась мне, а я не питал особой слабости к андеграундным гитаристам, которых она просто обожала, ко всем этим сальным волосатикам в потрепанных конверсах и со шнурками на запястьях. Кино нам тоже нравилось разное, а учитывая, что работали мы в кинотеатре, это несовпадение во вкусах часто давало о себе знать.
В то лето я подрабатывал в аппаратной заправлял пленку, включал проектор в начале каждого сеанса. Охотников до этой работы было немного: в комнатке чересчур шумно и темно, к тому же у нас в штате хватало подростков, которые воспринимали работу как одну из возможностей потусоваться. А в аппаратной не подурачишься, как, скажем, за стойкой кинобара или за чисткой экрана в кинозале. Работа киномеханика не терпит небрежности, требует умения и внимательности к мелочам.
Я там работала одно время, рассказала Анна, когда я поделился с ней своими планами. Тогда еще показывали «Как важно быть серьезным». Я неправильно склеила пленку, и сцены шли не в том порядке, в каком нужно, но заметили это только через неделю! Помню, мне тогда кто-то сказал: «Все должно быть совсем не так! Либо режиссер перевернул Уайльда с ног на голову, либо вы что-то напутали!» Она расхохоталась. После этого меня оттуда выгнали. Но я ни капельки не расстроилась. Шутка ли по восемь часов сидеть в кромешной тьме! Я себя настоящим вампиром чувствовала, честное слово!
Я во тьме чувствовал себя уютно. Слабые лучики света пробивались в аппаратную из окошек, выходящих в кинозалы, и я видел затылки зрителей кто-то из них ел попкорн, а кто-то и вовсе задремывал. Им не было никакого дела до моего существования, но их удовольствие во многом зависело именно от меня. Порой невидимость это сила.
Прежде чем показывать фильм широкой публике, его полагалось отсмотреть целиком и ставить на бумаге галочку каждый раз, когда на экране появится черная, как след от сигареты, метка сигнал, что пора зарядить следующий фрагмент пленки. Такие вот предварительные просмотры устраивались поздним вечером, после последнего сеанса, а поскольку подростки предпочитают ночной образ жизни, смотреть кино приходили и те, у кого был выходной.
Анна нередко оставалась на такие показы. Если фильма ждали и он обещал стать кассовым, в зале яблоку было негде упасть, а вот артхаусные картины мало кого интересовали. Чаще всего мы смотрели их вдвоем.
В их числе была и картина «Вдали от рая», действие которой разворачивалось в американском захолустье 1950-х годов, история о домохозяйке и ее супруге, тайном гее. Подавленные чувства, запретная любовь. На мой вкус фильм оказался чересчур мелодраматичным, и, когда в зале зажегся свет, я презрительно фыркнул и сказал:
Ну вот, целых два часа жизни коту под хвост!
Анна посмотрела на меня с неподдельной обидой.
Что ты такое говоришь? воскликнула она. Фильм просто чудесный!
Как я уже сказал, мы с ней были очень разные. И постоянно спорили, точно пожилая супружеская пара. Она отличалась задиристым нравом, и мы частенько спорили с ней до хрипоты, снова и снова, пока пальцы не льнули к коже, а губы не встречались в поцелуе. Мне даже нравилось, что у нас было мало общих интересов. Получалось, что нас тянет друг к другу скорее инстинктивно, и это притяжение нельзя расписать на бумаге или соотнести с каким-нибудь алгоритмом. Лишь интуитивное ощущение, чувство, знание. То, что случается раз в жизни.
Однажды в кинотеатре устроили вечер классического кино, на котором обещали показать «Новый кинотеатр Парадизо». Вечер назначили на среду, а накануне, во вторник, Анна поменялась сменами с кем-то из коллег, чтобы посмотреть со мной эту картину. Как мы и предвидели, больше никто на предпоказ не пришел.
В фильме речь идет о пожилом киномеханике, который работает в кинотеатре на Сицилии, а ему помогает деревенский мальчик. Священник требует перед показом выреза́ть все сцены с обнаженкой и даже поцелуями. Из-за этого фильмы зачастую превращаются в полную нелепицу. А когда киномеханик умирает, мальчик, успевший уже превратиться в мужчину, возвращается в деревню и получает кинопленку, оставленную ему старшим товарищем. Он смотрит ее и плачет. Она вся состоит из вырезанных любовных сцен. Эдакий сувенир из другой жизни.
Когда на экране показывали эту сцену, Анна потянулась ко мне и взяла меня за руку. Я посмотрел на нее и в неверном свете увидел слезы у нее на щеках.
Фильм был красивый. Мальчика звали Сальваторе. Мне это особенно понравилось.
После того как «Кинотеатр Парадизо» показали широкой публике, я разобрал киноленту и рассовал части фильма по кофрам. Но перед этим я разложил любовную сцену на склеечном прессе и отрезал пару кадров. Мне хотелось украсть по кусочку каждого поцелуя, но я понимал, что получится заметно, и ограничился только двумя. Отреза́л я осторожно, потом снова склеил ленту, а похищенные поцелуи спрятал в карман.
После окончания моей смены Анна отвезла меня домой, и мы еще немного поласкали друг друга на заднем сиденье. Прежде чем выйти из машины, я сунул руку в карман и достал отрезанные кадры. В ответ на мою просьбу Анна послушно протянула руку, и я, вкладывая в ее ладонь кусочки пленки, внимательно следил за выражением ее лица, чтобы навсегда оставить его в памяти, а потом поспешил мимо подсолнухов к входной двери.
* * *
Спустя пару недель я повел ее знакомиться с друзьями. Дело происходило в обычный воскресный день в самом обычном пабе; погода выдалась знойная, и потому завсегдатаи высыпали на улицу, в пивной сад.
В глубине души я очень боялся этого дня. Я много раз представлял, как пройдет разговор, какими взглядами обменяются присутствующие, как парни воспримут Анну, как воспримет их и меня! она, когда все случится. А может, этого дня и вовсе не будет, твердил я себе. Может, я ухитрюсь прожить всю свою жизнь без этой встречи.
Но однажды вечером, когда мы, отработав общую смену, доехали до моего дома и я после двадцати минут ласк и поцелуев вышел из машины, она посмотрела на меня с водительского кресла и сказала: «Хочу познакомиться с твоими друзьями. Устрой нам встречу». А потом ударила по газам и уехала.
Два дня спустя я выполнил ее просьбу.
В паб мы вошли с привычной очередностью. Сперва она, а потом, десять секунд спустя, я. А вдруг внутри сидит кто-то из знакомых, сказала она. Давай я сперва загляну и проверю на всякий случай. Потом она кивнула мне в окно в знак того, что можно смело заходить внутрь и не бояться стоять рядом с ней.
Мы взяли себе выпить, и Анна вышла следом за мной в пивной сад, куда вели двойные двери. Все уже сидели там смеялись, курили, неприглядно раскрасневшись от полуденной жары. Когда мы появились в поле их зрения, несколько парней приветственно подняли стаканы с пивом.
Всем привет! Это Анна! объявил я, присаживаясь за самый дальний из длинной вереницы столиков. Анна, а это все.
Она робко улыбнулась и села рядом со мной, подобрав ноги так, что они оказались аккурат вровень с моими.
Так вот она какая, эта знаменитая Анна! послышалось сзади, а потом между нами уверенно вклинилась рука. Очень рад знакомству. Дэз.
Анна пожала руку, вскинув брови.
О, я тоже о тебе наслышана! Приятно познакомиться. Она скользнула взглядом по слову «Ибица», вытатуированному у него на кисти по букве на каждой костяшке. Незабываемое было путешествие, должно быть.
Будет, поправил ее Дэз. Я только в ноябре поеду.
Анна удивленно округлила глаза:
Ты не бывал на Ибице, но набил тату заранее? А вдруг там окажется паршиво?
Он пожал плечами.
Ну уж этого мы никак не допустим, скажите, парни? Он поднял стакан с пивом, и ребята одобрительно зашумели.
Я решил коротко ввести Анну в курс дела.
В канун Нового года Дэз напился до чертиков и в приступе хмельной рефлексии решил, что набить тату в честь грядущей поездки отличный способ задать себе правильный настрой на предстоящее тысячелетие. Недаром говорят «живи моментом».
Классика! воскликнула Анна и чокнулась с Дэзом.
Вот только за неделю до поездки Дэз сломал ногу, и все уехали без него, добавил я и подмигнул ему. В этом году вот опять собираются, чтобы татуировка даром не пропадала.
Анна рассмеялась было, но осеклась, смущенно взглянув на Дэза:
Извини. Смех тут, наверное, не уместен.
Еще как уместен, сказал я, закурив сигарету. Мы все вдоволь об этом нашутились. Но вообще, Дэз, я верю, что в этот раз у тебя все пройдет замечательно. Не переживай.
А сам ты не поедешь? спросила у меня Анна.
Дэз поставил свой стакан на стол и схватил меня за плечи да с такой силой, будто специально хотел оставить синяки.
Бедняжка Ник боится летать, правда ведь, сыночек? Да он скорее обоссытся, чем сядет в самолет!
И тут Анна сделала то, чего я никогда не забуду. Не пряча руки под стол, она потянулась ко мне и сжала мою ладонь. Мы уже не раз целовались в укромном полумраке машины, на темных парковках и по неприметным углам. Но сейчас она впервые коснулась меня у всех на виду, и точно так же я себя и ощущал в тот момент. У всех на виду. Совершенно уязвимо.
Осторожнее, Николас, заметил Дэз, указав в нашу сторону рукой с зажатой между пальцев сигаретой. Ты ступил на скользкую дорожку.
Я так понимаю, у тебя девушки нет? спросила Анна.
В интонации, с какой она произнесла слово «девушка», было что-то такое, отчего я крепче сжал ее ладонь.
У меня-то? переспросил Дэз и хохотнул. Мужчины они как пчелы. Зачем привязываться к одному цветку, когда есть целый сад? Главное ведь получить мед. А если будешь вечно над одним и тем же цветиком кружить, меда тебе не видать.
Как по мне, параллель с комарами тут больше подойдет, заметила Анна.
Что? удивленно переспросил он.
Анна хлопнула руками в воздухе и смела мертвое насекомое с края стола.
Прошу прощения, сказала она. Продолжай.
Комочек пепла сорвался с кончика сигареты Дэза и упал прямо ему в стакан с пивом, но он этого даже не заметил, потому что не сводил изумленного взгляда с Анны. Челюсть у него отвисла, как у глупой собаки, а Анна с улыбкой подняла на него глаза.
Да уж, дружище, не завидую я тебе, сказал Дэз, похлопав меня по спине, и поспешил обратно в паб, к игровым автоматам.
Я видел, что парни ее не понимают. Материться она умела не хуже их всех, но в некоторых компаниях на нее нападала робость, которую со стороны легко было принять за снобизм. Иногда она брала на себя инициативу, направляла разговор, высказывалась с легкостью истинного эксперта в вопросах общения. А порой сидела молча и слушала, не принимая в разговоре участия и только изредка улыбаясь. Не уверен, что она замечала за собой эту противоречивость натуры, которую она сама и являла миру, а может, замечала, но не обращала на нее особого внимания. Впрочем, кто вообще сказал, что я ее видел в истинном свете, а она себя нет?
Так или иначе, когда наблюдаешь за человеком в большой компании, он предстает тебе совсем другим. Случалось, что она плясала на столе, а на следующий день робко пряталась в тени. Стоило мне подумать, что я ее понял, как она исчезала и превращалась в совершенно нового человека и мне приходилось начинать все по кругу.
Иначе с Анной было невозможно.
* * *
Долгие годы Стелла заполняла разверзшуюся пустоту, и я ей в этом доверял безоговорочно.
После того, что случилось, именно она продолжила мамину традицию отмечать наши дни рождения в «Макдоналдсе». К тому моменту мы уже давно переросли все эти хеппи-милы, но Стелла была неумолима. Мы с Сэлом садились за один из столиков среди розовато-бежевых стен и ждали, пока она принесет поднос, груженный стаканами с колой и пакетиками с картошкой фри, а потом с аппетитом принимались за еду, слушая тетушкины истории.
Особенно мне нравился рассказ о том, как маму не пустили в один бар в Ист-Энде, куда лицам младше двадцати одного года вход строго-настрого запрещен. Через неделю после знакомства они с папой договорились там встретиться, и мама со Стеллой, которым тогда исполнилось девятнадцать, попробовали проникнуть внутрь, но у входа их развернул вышибала. Стелла попыталась взять его обаянием, но, когда ничего не вышло, высказала все, что о нем думает, нисколько не стесняясь в выражениях. Мама утащила ее за угол, и, когда к тетушке вернулось самообладание, спокойно показала ей прореху в сетчатом заборе, окружавшем пивной сад. Стелла наотрез отказалась проникать на территорию не через входную дверь, а иными путями, а мама приподняла подол платья и пролезла в дыру. После этого, по словам тети, ее было уже не остановить.