Язвил острее бритвы или жала,
Меня от лжи святой водой умыл.
Мне нравится ваш образ всегда черен,
Короткий спад волос и сильный нрав,
Быть может вы, опасный, злой Печорин,
Любви и ярости великий сплав
В (не)пристойнейшем заведении
Спелись два поэта пошел разнос,
Там рифма, там бокал разбитый,
Там перевернутый поднос,
Официант упал, убитый
Ему на труп немного роз!
Декадентъ
Я стал черно-белым, о, магия кино!
Холодное, грязное, черствое дно!
Цвет можно услышать, попробовать на вкус,
Но мне плевать, я не вижу свой курс!
Я стал неудобным непереваримым
Может дьяволом, может серафимом
Я очистился до грязи,
Снизошел до всякой мрази!
Я подвожу губы тенями твоей жены,
Я читаю ей стихи, дарю цветы,
Я не прячусь в шкафу, когда ты возвращаешься,
Я уже в её глазах, пока ты раздеваешься.
***
Не думайте, что женщины безвинны,
Если б узнали тех, которых я любил,
Увидели б моей души кончину,
Как женский бальзам слов меня чуть не убил!
Как за насмешкой следовал отказ,
А за согласием издевка,
Мне не помог и божий глас,
Едва не обняла веревка
Сальери и Моцарт
Ах, Моцарт подними бокал, и пей за здравие усопших,
Сними усталость пальцев на нотах хрусталя,
Großdeutschland! На небесах лики продрогших!
А в сердцевине опьяненная заря!
В трескотне похабного бара,
Средь играющих Паганини,
И в вертепе блестящего зала,
Ты как в золоченой могиле.
Сальери ведь тоже пьет и травится так же, как ты,
Но не берет яд с дьявола мзды!
Рука, привыкшая к клавишам больше, чем к женскому телу,
Куда-то взметнулась
По какому такому делу,
Она встрепенулась?
Опавшая листом с дрожащей осенней ветки,
Ищет себе пьедестал, хоть на потолке табуретки
Тебе!
Ma
courtisane
Лукавый взор, неспешный взгляд
И дьявола улыбка на лице
Твоим объятьям всякий рад
Забыться в ангельской пыльце
Наряд вульгарная, роскошная порода
Под ним же хрупкое, скульптура-тело
Ты лишь мгновение людского рода
И лишь для одного пригодна дела
Есенин
Есенин оттолкнул портвейн, полетели рюмки, бокалы,
Стол, опрокинулись книг стопок завалы,
Он крикнул: "Дорогая, где ром?!"
Айседора с перевязанной шеей шарфом:
"Вот, дорогой, самогон!"
"Какой к дьяволу самогон?! Я говорил ром!"
"Деревенский, дорогой, амбре, синдром
Твоих стихов, твоей мечты"
"Постой Но этот шарф ведь умерла ТЫ!"
"Ты пьян Сереженька, как пить дать
С меня, мертвячки, что уж взять?
Умри, скорей, за мною, вслед
Зачем тебе весь этот бред?"
Есенин стреляет в призрак жены
В шарфа белые, воздушные круги
"Уж да мертвецы живым враги"
Поэты
Смотрю, поэтов развелось! Что за притон?
Обжора, клубик, поэтический питон!
Скинуть бы вас в речку, с вашими стихами, сонетами,
Со словами любви и советами!
Выдайте мне Люгер, я постреляю всех,
Всю поэт-мелочь, что ждет похвал, чей путь успех;
Я засуну вас в огонь Нотр-Дам-де-Пари
И пламени скажу пали!
Поэтишки сейчас как разбегутся,
И головою в стенку разобьются,
Потом молва: зашиблен был за даму, на дуэли,
Честь отстоял! Ноктюрны уже спели!
Все пишут, кто по чем горазд, писульки продают,
И что, скажите, вам женщины за это (сердца) дают?
Статуя
Трещины ползут по голове и лицу,
Улыбка терзает и уподобляет лик демону, подлецу;
Есть лишь искусство, и растянувшийся вечности миг,
Солнца апогей или неясный блик?
Статуя смотрит, зеркало, вы так похожи,
Порой даже цветом пороков и кожи,
Мертвец и камень несчастного Давида
Отломанная рука говорит, какая ты гнида!
Трещины, шрамы, узор плетущейся татуировки,
Бездушный взгляд и холод прикосновения,
Недвижность и отсутствие сноровки
Тело взывает к похоти, желание меж грудей,
Вечность лишь жизни мгновение,
Любовь отсутствие идей
Viva decadenceъ
Viva темная любовь! Славься мрак и извращенье,
Оставь блаженное сомненье,
Прижмись ко мне и сладостно дыши!
Забудь кресты, оставь крещенье
И юбочку повыше подними
Разденься, проклиная целый мир,
Я вижу Декаданс отец твой и кумир!
Твой танец дикость молодой Вакханки,
А песня вожделенье зрелой самки!
Босиком по прохладной траве,
Внутрь прими мой отравленный дар,
И не думай о скорой зиме,
Зреет в лоне желания жар!
Девичьи плечи
Грустные, едва заметные, опущенные, девичьи плечи,
Мне кажутся засильем красоты,
На кожу капающий воск, затушенные свечи,
Опавшие с осенней ветки листы!
Все в них! И сексуальность форм, и уголья утрат,
Я говорю: "Сестра моя!" Ты говоришь: "Мой брат!"
"Безумная, темная гладь"
Безумная, темная гладь,
Тихий стон или крик, где-то вблизи,
Деревьев великая стать,
Среди них одиноко ползи!
Средь мрачных движений руки,
Увитой в ограде цветов,
Где мысли теченья реки,
Из тысячи тонущих слов!
Царапая камень надгробий,
Сочись перламутром слез,
Не ведай запретов, условий,
Идущий дорогою грез.
Насмешка дьявола неотличима,
От лая бешеной собаки,
Жена твоя непогрешима,
Бледна во мраке
Её насилуют черви, порок и похоть
Тебя лишь твои стихи, напиться сдохнуть?
Бал
В стразчатом блюде теплится кокаин,
Безбрежность перламутровая синь,
В темном владычестве траурных лент
Мерзкие дуновения апрельской жары,
Золотая оторопь льющийся свет
Взгляд возбужденной жены
Не различить, тьма быть может, сестры?
Пластинка жалко волочится на патефоне,
В углу кто-то бесформенный тихо стонет,
Вальс, убитый царапаньем старой, ржавой иглы,
Разговор, приказ, поцелуй: "не лги!"
Незнакомец в креслах, с трубкой меж тонких губ,
Глаза порочно горят или отражают,
Огонь ламп, прерываемый движением слуг,
Сами пьяны, и сами ничего не знают
Преломленное сияние хрусталя, красная жажда вина,
Надзор дальних звезд, занавесь слепого окна,
Как в преддверии неумолимой смерти, лоскута, сна;
Ткань ложится на обнаженную грудь,
Приставленный к коже нож, очерченный путь
Переливы в глазах незнакомца, опиум для гостей,
Запах замершего костра, вместо поленьев, костей
Постукивание, клокотанье
Присутствие, знанье
Бал к концу, ни один не поднялся,
Лишь тихий смешок с тонких губ
Сквозняком Сорвался
Я
Я Гумилев! С сиянием упадка той звезды
Что дремлет тихо, всюду путеводной