Я пожал плечами и поискал взглядом, куда можно насыпать ягод из лукошка. Медр словно угадал мои мысли, сорвал с дерева ворох листвы, что-то шепнул, и неопрятная куча превратилась в глубокую зелёную тарелку. Я наполнил её до краёв, и в ту же секунду медр растаял в воздухе, будто мираж, навстречу которому делаешь шаг.
«Слава жрецам, я выполнил приказ Синего», подумал я и вспомнил, как перед самым появлением медра решил, что мои мысли услышали жрецы. Я сипло засмеялся. Меня не нашёл отец, меня никто не искал из Синих или Фиолетовых. Я готов был броситься в пасть волкам, чтобы из-за меня не наказали семью, но я никому не нужен.
Смех сменился слезами. Хотелось уснуть и проспать неделю. Только кто мне позволит? Может, развернуться и самому найти волков? Но тогда зачем меня спас хозяин леса? Я зацепился за мысль о медре и удерживал её в голове, словно во рту сладкий леденец.
Лёгкая надежда осушила слёзы, и я из последних сил зашагал прочь из леса.
Глава вторая
Мир Аркуса
Наш домик стоял на окраине деревни, но никто из Синих не ленился прийти в него, чтобы дать нам поручение. Вот и сейчас к нам пришёл шестидесятилетний Синий Артур. Браслеты у деда, папы, мамы, сестры и у меня сразу засветились фиолетовым светом, обручье Артура испускало яркий синий свет.
Картошка подошла, сказал Артур, средний и младший Фостеры, идите копайте. Анна, сделаешь мне массаж. И аккуратно, я спину потянул.
Отец кивнул и молча вышел из дома. Я поспешил за ним. Не завидую сестре! Мять и гладить этого противного старика! Лучше уж картошку копать.
Я заметил, что многие Синие, увидев Фостера-древнего, почему-то отводят глаза. И никогда ему ничего не приказывают, хотя другие Фиолетовые старики пахали до самой смерти. Надо будет его спросить, чем он заслужил тихую старость. А Фиолетовые и вовсе с ним никогда не заговаривали, хотя относились с большим уважением.
Первым, чему учили детей, после того как они начинали говорить «мама» и «папа», был порядок цветов в радуге. Не то чтобы в Аркусе все были ценителями природных красот нет. Каждый обязан знать, к какой касте он принадлежит, кем управлять и кому подчиняться.
Самым простым способом запомнить порядок цветов в радуге была присказка: «Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан». Первая буква в этих семи словах совпадала с первой буквой названия цвета. Каждый красный, охотник оранжевый, желает жёлтый, знать зелёный, где голубой, сидит синий, фазан фиолетовый. И именно сомнительная честь носить браслет самой низшей, самой тусклой фиолетовой касты досталась мне.
Но над всеми цветами главенствовала Белая каста. Ведь именно из белого света получаются разноцветные лучи радуги. Белые жрецы, наши отцы и хранители, на улицах не появлялись. Они жили и правили из Храма в столице, куда имели доступ только Красные.
Ходили слухи, что некоторые Красные становились Белыми. Эти сплетни порождали сотни мечтаний и баек о смене касты. Особенно среди моих одноклассников. Болтали, что за особые заслуги перед Аркусом или высшими кастами человека могут раз в жизни сделать на один цвет ярче. Я в это не верил, хотя и сам любил помечтать о синем браслете.
Хулиганы и бунтари могли бы плевать на кастовую систему, но она держалась не только на вековых традициях. Радужная сфера дарила столько магической энергии каждой касте, сколько та могла принять, но ещё один артефакт Радужный жезл сдерживал Хаос и контролировал людей мира Аркуса, словно злой надсмотрщик. Где он никто не знал.
Когда рядом находились люди одной касты браслеты всегда оставались тусклыми. Но стоило приблизиться друг к другу двум людям соседних каст, как их обручья начинали ярко светиться. А запястье низшего частенько ещё и жгло. Разговаривать слуги с господами могли, только когда Яркие что-то спрашивали. Иначе страшная боль. Именно этим и занимался столетия подряд Радужный жезл не позволял ворваться в мир Хаосу бесцветности.
Я хотел встретиться с Гаем и рассказать о лесных приключениях. Но вместо этого я втыкал в землю лопату, поднимал куст картофеля, затем обтирал клубни от грязи и складывал в мешок. И почему не придумали заклинания для выкапывания картошки? Хотя зачем, когда есть толпы Фиолетовых? На ум пришли ездовые собаки. Пожалуй, мы так же, как и они, себе не принадлежим. Собак либо заставляют тянуть упряжку, либо неделями держат на цепи. Хотя нам такой роскоши не позволяют. Мы тянем упряжку день за днём.
В худшем случае поговорим с Гаем в учебный день. Я хмыкнул: «худший случай» наш постоянный образ жизни. Будем сонные тащишься десять километров до школы через поля и холмы времени для рассказа «Ежовые ягоды» хватит. Дома за него отругали, сказали, что слишком далеко зашёл. О своём спасителе я проговорился только деду, когда родителей не было дома.
Он многому может научить, сказал Фостер-древний, нисколько не удивившись, что хозяин леса спас его внука.
Он мне понравился, но нёс о магии какой-то бред.
Дед только улыбнулся.
Из размышлений меня вывел рык Синего господина Артура:
Шевелись, Фостер, если не хочешь работать ночью!
Я взвалил мешок на плечо и чуть ли не бегом понёс его к подвалу работать ночью я не хотел.
* * *
Настал любимый день недели учебный. Жрецы рекомендовали в этот день более ярким кастам дать возможность Тусклым детям сходить на занятие. Пожалуй, это единственный закон, который в первые годы учёбы вызывал у меня неподдельное уважение. Позже я услышал, как один Синий, который хотел заставлять детей работать и в учебный день, разговаривал с другим. Та болтовня испортила впечатление о благородстве закона Белых жрецов, наших отцов и хранителей.
Почему мы должны давать этим сорванцам отдыхать? спрашивал первый. Почему Белые жрецы, наши отцы и хранители, хотят, чтобы эти Фиолетовые нелюди учились? У них даже Синий учитель есть!
Второй усмехнулся и ответил:
Чтобы они потом лучше прислуживали нам. Так что пускай учатся.
После услышанного лицо первого прояснилось, и он сказал:
Теперь я спокоен. Воистину мудрость Белых безгранична. И, словно строчку из любимой песни, повторил: Чтобы лучше прислуживали нам
В учебный день в школе собирались Фиолетовые ребята из четырёх деревень. Школа находилась в самой большой из них, и нам с Гаем приходилось вставать затемно и два часа идти до школы, чтобы не опоздать на урок. У нас было два учителя, один Фиолетовый, другой Синий. Второму мы вопросов задавать не могли, потому только слушали, опустив головы. Зато Фиолетового порой заваливали таким количеством вопросов, что он продолжал отвечать на них, даже когда урок давно закончился. Ни он, ни мы этой задержки не боялись.
Вот и сейчас, идя к дому Гая сквозь утренний туман, я придумывал вопросы, которые задам учителю. Друг меня уже ждал, отчаянно зевая. В руках он держал сумку, в которой наверняка, кроме перьевой ручки и единственной тетрадки, лежали второй и третий завтраки, а заодно и предобеденный перекус. Еду мой пухлый друг любил. Он говорил: «В любой непонятной ситуации ешь».
Опаздываешь, вместо приветствия наехал на меня Гай.
Не опаздываю, возмутился я, ты раньше вышел.
Надоело дома сидеть, тут же признался Гай, все храпят, сопят, окна позакрывали мне дышать нечем. Выкладывай, что у тебя в лесу случилось?
Встреча с хозяином леса происходит не каждый день, потому я с рассказом не торопился. Вначале я пожаловался, как вчера лично накопал десять мешков картошки, как Анна пять раз мыла руки и просила меня понюхать их с вопросом: «Не пахнут ли они Синим дедушкой Артуром?»
Он и к нам приходил, но нас уже милый Генри занял до самой ночи томатный сок делали, сказал Гай.
Милым Генри в деревни называли торговца, который, казалось, вовсе не умеет разговаривать. Только кричать, орать, голосить но не разговаривать. Милым он был не больше, чем я толстым. Но прозвище прицепилось, когда одна Синяя бабуля сказала, что в жизни не встречала человека милее нашего Генри.
Мы прошли мимо последнего дома и обошли по широкой дуге кладбище, где возвышались не только могильные камни и памятники, но и настоящие древние склепы. Днём старый погост, куда никто не ходил, смотрелся, как заброшенный двор полуразрушенной крепости. А свежие могилы на новом кладбище и вовсе напоминали только посаженные грядки.
Но сейчас, в предрассветных сумерках, кладбище выглядело жутко. А стоило всмотреться в редеющий от первых лучей туман, как начинало казаться, что кто-то бродит между древних склепов в поисках успокоения. Или развлечения. Я всегда думал, что быть мёртвым очень скучно.
Наконец я приступил к истории о медре. Чем больше я рассказывал, тем кислее становилось лицо Гая. Когда я распинался о белой шерсти, как у медведей, живущих среди вечных снегов, и зубах, словно у огромного бобра, Гай меня перебил:
Всю неделю сочинял? Что за тухлый бред бесцветного?
Собака твоя бесцветная, буркнул я и замолчал.
Минут десять мы шли молча. «А я поверил бы Гаю, если б он рассказал мне подобную историю?» думал я. И решил: «Поверил бы».
Гай достал булку с изюмом и фляжку с компотом. Сделав один глоток, чтобы смазать дорогу для нелёгкого путешествия булки, Гай откусил приличный кусок.
Снова лопаешь? недовольно спросил я.
Гай тыкнул меня пальцем в ребра и, сглотнув, произнёс:
Я и за тебя, Марк, ем, чтоб ты от голода не сдох. Сквозь одежду кости торчат.
А по-моему, ты ещё и за тех двух свиней трескаешь, которых завёл твой отец, ответил я. Ты и в Цертус не верил, пока не увидел его. Теперь всё непонятное надо показывать, чтобы в это поверили? Может, и Белых жрецов нет, раз ты их не видел? А? Вот Радужного жезла точно нет ведь его никто не видел. Только в книгах про него написано.
Марк, но откуда в нашем лесу взялось существо, которое говорит по-человечески да ещё и колдует? Но это же
Знаю! перебил я друга. Тухлый бред бесцветного Спасибо! Тогда объясни, откуда взялся Радужный жезл?
В школе говорили
А если бы в школе говорили про медра, то ты был бы уверен, что он есть?
Ну, знаешь
А когда друг клянется, что видел, всё равно бред?
Гай аж остановился.
Марк, я рад, что тебя не съели волки. И верю в твоего кедра.
Медра, поправил я и замолчал. Не Гай, а гад он. Вечно ничему не верит.
Мы поднялись на высокий холм, откуда был виден каждый дом деревни. Однажды мы с Гаем их пересчитали. У меня получилось двести два, а у него двести три.
Деревянная школа стояла на окраине, чтобы чужие ребята не бродили по деревне. Отдельным забором из листовой жести была отгорожена площадка для практических занятий, где мы тренировались в разрушающей и опасной магии. Правда, ничего страшнее замораживания одуванчика я не видел; «опасная магия» не для Фиолетовых. И хотя многие жаждали практики, выходили мы на неё пару раз в год.
Фиолетовые ученики по двое-трое подтягивались к школе, всего в классе было с полсотни. Мы поздоровались с одноклассниками на этом наше общение закончилось. Сидим на одних и тех же уроках, и ладно. Фиолетовая каста вообще отличалась молчаливостью. Приказывать некому, вспоминать о выполнении чужой работы или строить планы на будущее глупо.
Толпа росла. Гай заглянул в сумку, но начинать третий завтрак не стал.
Полсотни тусклых матово-фиолетовых браслетов ярко засветились, приветствуя вышедшего из-за угла Синего учителя. Его обручье, казалось, било светом прямо в глаза. Все, как по команде, почтительно склонили головы. Преподаватель достал из кармана плаща ключ и привычно вставил его в амбарный замок. Щёлкнуло, и кривая дверь со скрипом открылась сама собой. Счастливый затхлый воздух из школы ринулся на свободу, а любопытный уличный, наоборот, решил рассмотреть каждый уголок старого здания изнутри.
Мы, словно выводок утят за уткой, двинулись за учителем. В большом классе стояло двадцать широких парт. Дети начали рассаживаться на привычные места, Синий открыл окно.
Многие сидели по три человека за партой, хотя мы с Гаем четвёртый год оставались вдвоём на первой парте. Мало кто любил учёбу настолько, чтобы сидеть вплотную к учителю. Я шутил, что толстяка Гая принимают за двоих. Но на прошлом занятии к нам подсела Алиса, которая раньше всегда сидела одна на последней парте. Я узнал, что она живёт в соседней деревне и ей переться до школы ещё дальше, чем нам.
До этого я никогда не общался с одноклассницами: побаивался их. Гай был уверен: раз у меня есть сестра я должен быть экспертом по девчачьим заморочкам. Но в первую очередь все мы были Фиолетовыми.
Я хотел, чтобы Алиса снова села рядом со мной, но совершенно не знал, о чём с ней заговорить.
Привет, тихо сказал я, когда Алиса проходила мимо.
Привет, ответила она и остановилась. Тёмные волосы легкой волной падали на плечи, шею закрывал высокий воротник-горло красного джемпера, в голубых глазах я рассмотрел любопытство.
Я придвинулся ближе к Гаю, и Алиса правильно истолковала мой жест села рядом. «Предложу Алисе ходить на уроки вместе», решил я. На миг это показалось труднее, чем отбиться от стаи волков.
Учитель отошёл от окна, и разговаривать дальше стало невозможным. На прошлом уроке он рассказывал нам о волшебных травах, которые могут спасти от яда, заражения крови и заменить некоторые заклятия. Я был готов назубок рассказать всё, что поведал нам Синий. Да ещё дополнил бы сведениями из книг и рассказов деда. Я очень хотел показать, что Фиолетовые дети ничем не глупее Синих.
Учитель не стал нас спрашивать и сегодня. Было только слышно, как дышат полсотни ребят. Иногда мы с Гаем шутили, что если бы на урок не пришло ни одного человека, то Синий всё равно рассказал бы стульям и партам, как использовать заклятия.
Преподаватель повторял одно и то же каждые два месяца, словно мы были непроходимыми тупицами. Вот и сейчас в который раз он начал рассказывать, как создаются заклинания.
Чтобы совершить любое волшебство, говорил он, требуется создать внутри разума мыслеобраз, расположить браслет и объект заклинания на одной линии и произнести высвобождающие слова. Обручье возьмёт положенную вам силу из Радужной сферы и совершит колдовство. Некоторые заклятия требуют, чтобы мыслеобраз был заключён в мыслеформу перед произнесением высвобождающих слов.
Учитель обвел класс взглядом и, вздохнув, словно мы ничего не поняли, зарисовал последовательность создания заклятия в виде блок-схемы. Дальше настала очередь определений.
Мыслеобраз это картинка действия, мысленный образ волшебства, который необходимо представить, чтобы задать магической силе направление. Например, вы хотите остудить воду. Нужно представить, как поверхность воды покрывается корочкой льда, учитель снова побуравил учеников взглядом. С мыслеформой всё гораздо проще. Это форма, в которую вы облекаете мыслеобраз. Это может быть маленький шар, если вы во что-то стреляете, а может быть щит, если пытаетесь от чего-то защититься. Высвобождающие слова словесная формулировка заклятия, позволяющая взять силу из Радужной сферы и сотворить мыслеобраз в реальности. Естественно, высвобождающие слова и мыслеобраз должны соответствовать друг другу. Нельзя представлять огонь и при этом пытаться остудить воду заклинанием алгор. На сегодня всё.
Синий учитель вышел из класса. Стоило затихнуть звуку его шагов, как одноклассники зашушукались друг с другом. Я посмотрел на Алису и немного смутился она разглядывала меня.