Решением секретариата ЦК эта публикация была осуждена, автора рассказа взяли в ночь на 3 марта 1943-го, а наутро Сталин пришел к дочери, собиравшейся в школу, со словами: «Твой Каплер английский шпион, он арестован!»[75]
Освободили Каплера только 11 июля 1953 года к тому времени, когда безутешная А. успела уже дважды побывать замужем. Сначала (19441948) за А. Морозовым, студентом МГИМО и тоже, кстати сказать, евреем, на что Сталин отреагировал фразой: «Сионисты подбросили и тебе твоего первого муженька»[76]. Затем (19491952) «без особой любви, без особой привязанности, а так, по здравому размышлению»[77] за Ю. Ждановым, сыном партийного сановника и кандидатом в сановники. А дальше Дальше браки, романы, сердечные увлечения пошли чередою, и, судя по всему, отнюдь не филология и литература, а именно они составляли главное содержание ее жизни. А., в частности, попыталась отбить А. Синявского у его жены М. Розановой, познакомилась с Д. Самойловым, и Б. Грибанов вспоминает, как в одно прекрасное утро он в телефонной трубке услышал «хихикающий голос Дезика: Боря, мы ЕГО трахнули! (Дезик употребил другое слово, более емкое и более принятое в народе). А я-то тут причем? возмутился я. Нет, нет, не спорь, я это сделал от имени нас обоих!»[78]
Связь с Синявским оказалась скоротечной, случайная вроде бы близость с Самойловым перешла в изматывающе долгий роман, но и он закончился ничем[79]. Как ни к чему не привели и попытки А. вести напряженный интеллектуальный диалог по переписке с И. Эренбургом (1957), с В. Солоухиным (1960) в ней и тут увидели не столько собеседницу, сколько дочь Сталина. Так что «Светлана, по существу, личность трагическая, обреченная всю жизнь нести крест своего происхождения»[80], принимает решение прилюдно исповедоваться: в мае 1962 года проходит обряд крещения в православной церкви, а летом следующего пишет книгу «Двадцать писем к другу», адресуя ее университетскому профессору физики Ф. Волькенштейну, но настаивая, «чтобы каждый, кто будет читать эти письма, считал, что они адресованы к нему»[81].
Слухи о том, что «Св. Сталина написала воспоминания об отце», ползут по Москве, однако, 16 мая 1965 года помечает в дневнике А. Гладков, «эту рукопись пока читали немногие и достать ее трудно»[82]. Сама же А. продолжает служить в ИМЛИ, ведет себя более чем законопослушно, и даже известно, что, процитируем фразу из решения Политбюро ЦК, зимой 1966 года «на одном из партийных собраний в Институте мировой литературы им. Горького она выступала с резкой критикой Синявского и Даниэля, опубликовавших за границей свои клеветнические книжки»[83].
Неясно поэтому, как сложилась бы ее жизнь дальше, но 19 декабря 1966 года А. вылетает в Индию, чтобы над водами Ганга развеять прах своего скончавшегося в Москве гражданского мужа Браджеша Сингха, а 8 марта 1967 года является в американское посольство в Дели с просьбой о политическом убежище.
Власть попыталась оперативно купировать скандал, уже 13 марта опубликовав заявление ТАСС, где вполне миролюбиво сказано: «Как долго пробудет С. Аллилуева за рубежом это ее личное дело»[84]. Однако «Двадцать писем к другу» начинают полностью читать по «Свободе», фрагменты книги появляются едва ли не во всех мировых СМИ, ускоренно готовятся отдельные издания как по-русски, так и в переводах Скандал, словом, разрастается, так что 3 августа Политбюро принимает решение разослать по компартиям особое информационное письмо, отметив в нем и то, что «Аллилуева является слепым орудием в руках пропагандистского аппарата США», и то, что ее
проявившаяся в раннем возрасте психическая неуравновешенность вместе с эгоизмом стремлением осуществить свои желания любыми средствами привели позднее к явно патологическим наклонностям, прежде всего сексуального порядка[85].
Уже подготовленный план разослать это письмо еще и по партийным организациям в стране реализован не был, так что советскому населению оставалось удовлетворяться либо слухами, либо перепечатками из тамиздата. Что же касается Запада, то его интерес к кремлевской принцессе очень быстро остыл, и новые книги А. «Только один год» (1969), «Далекая музыка» (1984), «Книга для внучек» (1991) прежнего успеха уже не имели.
А. мечется по миру, выходит замуж за английского архитектора У. Питерса, но вскоре и с ним расстается, сохранив за собой, впрочем, имя Ланы Питерс, непоправимо портит отношения со всеми своими четырьмя детьми от разных браков и, разочарованная в так называемом «свободном мире», на неполные два года (19841986) даже возвращается в СССР, чтобы, разочаровавшись еще и в нем, вновь уехать в США уже навсегда.
Умерла она в доме престарелых городка Ричланд, что в штате Висконсин, была кремирована, а где захоронена неизвестно. Ушла, значит, забытой всеми? Да нет, и в желтой прессе о ней пишут по-прежнему, и сериалы о ней снимают. Книги А., впрочем, читают тоже, так как, сошлемся на мнение А. Твардовского, в них, может быть, «содержание малое, детское, но в этом же и какой-то невероятный, немыслимый ужас этого кремлевского детства и взаимоотношений с отцом»[86].
Соч.: Двадцать писем к другу. Нью-Йорк, 1968, 1981; То же. М.: Известия, 1990; Книга для внучек: Путешествие на Родину. Нью-Йорк, 1991; То же. М., 1992; Дочь Сталина. Последнее интервью. М.: Алгоритм, 2013; Один год дочери Сталина. М.: Алгоритм, 2014; Далекая музыка дочери Сталина. М.: Алгоритм, 2014; «И не надо встречаться, Дезя» <Письма С. Аллилуевой Д. Самойлову> // Новая газета. 2019. 1 ноября; 20 писем к другу. Последнее интервью дочери Сталина. М.: Родина, 2021.
Лит.: Гругман Р. Светлана Аллилуева. Пять жизней. Ростов-н/Д.: Феникс, 2012.
Амальрик Андрей Алексеевич (19381980)
Сын известного историка, А. в 1960 году, естественно, тоже поступил на исторический факультет МГУ, где уже в следующем году ему, как он вспоминает, в КГБ «любезно предложили писать общие отчеты о настроении интеллигенции». А. «так же любезно отказался, на чем дело и кончилось»[87].
Эту несговорчивость стоит запомнить. Потому что, подав в 1963-м студенческую курсовую работу, где дерзко разоблачались общепринятые тогда теории о призвании варягов на Русь, А. и тут, еще одна цитата, «предпочел быть исключенным из университета и расстаться с надеждой стать историком, но не исправлять ничего в работе, которую я сам считал правильной».
Пошли годы самообразования он много читал, начал и сам писать, запуская в вольное хождение собственные стихи, абсурдистские пьесы и очерки, стал своим в кругу писателей и художников-нонконформистов, а главное свободно, и даже бравируя этим, общался с иностранными дипломатами и журналистами. Что, разумеется, взято было на заметку его опять пробуют вербовать[88], насылают дружинников, вызывают в милицию и на Лубянку, угрожают
В 1965 году эти угрозы были приведены в действие: 14 мая А. арестовывают, после месяца пребывания в тюрьме осуждают по знаменитому указу о тунеядстве на 2,5 года ссылки и в июне этапируют в село Гурьевка Кривошеевского района Томской области. Пробыл он там, правда, благодаря хлопотам друзей и хорошему адвокату, всего год с небольшим, но ума холодных наблюдений и сердца горестных замет хватило на книгу «Нежеланное путешествие в Сибирь», заведомо неприемлемую для советской цензуры.
Внештатная работа для АПН, куда, по словам В. Войновича, «его направили кагэбэшные кураторы, в расчете на исправление»[89], скоро становится невозможной. А. работает почтальоном, а его несговорчивость, о чем уже шла у нас речь, умножается непримиримостью: как по отношению к власти, любое сотрудничество с которой он для себя исключает, так и по отношению к тем, кто, втайне власть порицая, не вступает с нею в открытую борьбу. «Иногда мне кажется, что советская творческая интеллигенция, то есть люди, привыкшие думать одно, говорить другое, а делать третье, в целом явление еще более неприятное, чем режим, который ее породил», сказано в Открытом письме оставшемуся на Западе А. Кузнецову (Дейли телеграф, 24 ноября 1969).
Его место отныне в диссидентской среде, в которой он, при подчеркнутом сохранении собственной независимости[90], широко использует свои контакты с иностранцами, добровольно взяв на себя обязанности «офицера связи»: становится одним из тех, кто передает за границу «Меморандум» А. Сахарова и иные материалы правозащитников, участвует в подготовке «Хроники текущих событий» и ее распространении, составляет, вместе с П. Литвиновым, сборник о «процессе четырех» (А. Гинзбурга, Ю. Галанскова, В. Лашковой, А. Добровольского). А главное 4 июля 1969 года отсылает в Голландию собственный трактат «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», который после издания в декабре Фондом имени Герцена заставляет говорить о себе мир.
И власть свирепеет: арестованного 21 мая 1970 года А. по этапу направляют в Свердловск, где 12 декабря приговаривают к трем годам исправительно-трудовых работ[91]. А дальше Дальше растянувшаяся еще на четыре с половиной года каторжная одиссея: пересыльные тюрьмы и следственные изоляторы, лагерь на Колыме, обвинение в распространении сведений, порочащих советский строй, в местах лишения свободы, новый, уже в августе 1973 года, приговор к новому трехлетнему сроку, голодовка, которую А., подвергаясь пыточному принудительному кормлению, держал 117 дней, так что вынудил-таки заменить лагерь на ссылку в той же, впрочем, Магаданской области
Рассказывая об этом опыте в изданной уже посмертно книге «Записки диссидента», А. вспоминает и о «великодушных» предложениях покинуть СССР по израильской визе. Они повторились и после его возвращения из ссылки в мае 1975 года.
Долго вы еще будете нас за нос водить?! сказал мне знакомый еще по Магадану майор КГБ Пустяков. Мы вам даем месяц на размышление: или делаете заявление с отказом от книг мы его с вашей статьей опубликуем в Труде, или подавайте заявление в Израиль через две недели мы вас выпустим, или тут он, разведя руками, посмотрел на меня: третий вариант был ясен и без слов[92].
Эмигрировать А. тем не менее не хотел, и еще год, занятый активной правозащитной деятельностью, прошел, пока он все-таки подал заявление на выезд, ибо, как сказано в «Записках диссидента»,
кто сопротивляется этой системе в СССР, тот продолжает борьбу с ней и за границей, недобровольный выезд предпочтительнее, чем долгие годы тюрьмы. Кто же вообще хочет разорвать с этой страной, имеет полное право[93].
Четыре года, прожитых на Западе, наполнены у А. неустанной работой: он читает лекции по всему миру, отдельными книгами издает в Амстердаме, а затем в Лондоне свои пьесы, статьи и открытые письма, собирает воедино давние разыскания о роли норманнов в создании древнерусского государства, пишет по новым материалам книгу о Григории Распутине А эмигрантской среды, верный своим правилам неуступчивости и независимости, чуждается, публично конфликтуя, например, с такой влиятельной в зарубежье фигурой, как редактор «Континента» В. Максимов. Так что и на Сахаровские чтения, которые должны были пройти в Мадриде в ноябре 1980 года, А. не пригласили, да к тому же и испанской визы у него не было. И тогда, рассказывает В. Белоцерковский, А. «решил попытаться пересечь границу по какой-нибудь проселочной дороге, на которой нет пограничного поста, и в Мадриде на Слушаниях добиться слова, а в случае неудачи провести свою пресс-конференцию»[94].
И все вроде бы получилось, но, рассказывает уже Л. Алексеева,
под Гренадой[95] на узком шоссе <они не заметили> встречного грузовика может быть, они немножко его задели, ну не так, чтобы была авария Но у него борт был обшит такими тонкими железными полосками. Видно, эта полоска немножко отставала, и когда ее задели, то она оторвалась и пробила стекло и попала ему в сонную артерию. Если бы она немножечко иначе И никто в машине не пострадал, машина не пострадала. А он вот так вот на руль склонился и все. Говорили, что КГБ подстроило этого не может быть, такие вещи нельзя подстроить. Это действительно авария, причем даже не из-за его плохого вождения, а просто такой вот страшный случай[96].
Останки А., погибшего в возрасте всего 42 лет и реабилитированного только в 1991 году, покоятся на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем.
Соч.: Записки диссидента. М.: Слово/Slovo, 1991; Распутин. М.: Ex Libris, 1992; Норманны и Киевская Русь. М.: Новое лит. обозрение, 2018.
Лит.: Дойков Ю. Андрей Альмарик: Документальная биография (19381980). Архангельск, 2019.
Андреев Даниил Леонидович (19061959)
Второй сын знаменитого Леонида Андреева и заочный крестник еще более знаменитого Максима Горького[97] был явно рожден для сверхъестественно больших замыслов. Еще ребенком он сочинил огромную эпопею, действие которой разворачивалось в межпланетном пространстве, а поступив после гимназии на учебу в Высший литературно-художественный институт имени Брюсова (1924)[98], взялся за роман «Грешники».
Одно за другим шли и мистические прозрения, когда перед юным А., как он вспоминал позднее, бытие открывало вдруг
такой бушующий, ослепляющий, непостижимый мир, охватывающий историческую действительность России в странном единстве с чем-то несоразмерно бóльшим над ней, что много лет я внутренне питался образами и идеями, постепенно наплывавшими оттуда в круг сознания[99].
Надо ли говорить, насколько оскорбительно тусклой в сравнении с этими видениями выглядела послереволюционная проза жизни, где поэту-визионеру приходилось сводить концы с концами сначала на гонорары, которые поступали от все более редких изданий книг его отца, потом на скудную, естественно, зарплату сотрудника заводской многотиражки «Мотор» (1932)[100] или еще более скудные заработки художника-шрифтовика.
Разрыв между «бездною горнего мира и бездною слоев демонических» становится все более удручающим, мечты об «Индии духа», «Святом Граале» и «Небесной России» все настойчивее и А. о своем духовном опыте безостановочно пишет стихи, поэмы, трактаты, начатки романов, каждое из собственных сочинений понимая как «прорыв космического сознания», а в 1937 году приступает к работе над романом «Странники ночи», задуманным и как «эпопея духа», и как портрет интеллигенции в самые неласковые для нее годы.
За А., надо думать, послеживают, но не трогают: его произведения, если и попадают под всевидящее око, то кажутся до смешного безумными, а образ поведения, вроде привычки всегда и везде, даже по снегу ходить босиком[101], безвредным. И в армию в октябре 1942 года его тоже взяли на общих основаниях как нестроевого, так что, приняв участие в прорыве ленинградской блокады, А. служил и писарем, и в погребальной команде, и санитаром в госпитале, пока уже в 1945-м не был снят с воинского учета как инвалид 2-й группы.
Что дальше? 4 ноября 1945 года женитьба на Алле Ивашевой-Мусатовой, которой суждено будет стать не только спутницей А., но даже его апостолом. И тот самый роман «Странники ночи», конечно, который, по свидетельству А. Андреевой, он «начал писать заново буквально с первых строк»[102] и который, обогатившись опытом войны и послевоенной действительности, в самом деле стал теперь уже антисоветским.
Поэтому 23 апреля 1947 года за А. пришли. 27 апреля пришли за женой, как придут потом за всеми их родственниками, всеми друзьями, кто не только читал роман, но хотя бы просто слышал о его существовании. И потянулись полтора года следствия спасибо, что долгого, так как 26 мая власть в приступе милосердия временно отменила смертную казнь[103], и 30 октября 1948 года Особое совещание при МГБ СССР вместо расстрела приговорило А. к 25 годам тюрьмы, а его «подельников» к заключению на срок от 10 до 25 лет в исправительно-трудовых лагерях. Что же касается романа, то он, как и все конфискованные у А. рукописи, был сожжен.