Столыпинское переселение затронуло наиболее активную часть российской деревни: за Урал ехали люди с повышенной социальной мотивацией, мобильные, но вовсе не чуждые завистливой враждебности к коренным сибирякам, для которых владение десятком-другим голов крупного скота являлось нормой. Таким образом, в Сибири и на Дальнем Востоке не только стремительно пополнялся слой разбогатевших хозяев, но и взрывным образом подскочила численность тех лиц, кто был не в состоянии быстро поднять свое хозяйство до зажиточного уровня, существовал батрачеством и жаждал силового имущественного уравнения. Например, в Канском уезде, ставшем в 1919 году одним из центров антиправительственного сопротивления, переселенцев было 76%389. И для «свежих» переселенцев стремление поживиться в условиях резкого ослабления государственных и моральных устоев за счет богатого казачества, крестьян, горожан, а также «инородцев» оказалось серьезнейшим побудительным мотивом участия в красном повстанчестве.
Постепенное размывание патриархальных устоев во второй половине XIX века разрушало привычные семейные и общинные связи, значительно повысило уровень конфликтности и уголовной преступности. Уже в предреволюционные годы тревожно выглядела эскалация насилия в конфликтных ситуациях между сельскими обществами и властью. Так, в 19081916 годах в Томской губернии «в 70 случаях, т. е. в каждом четвертом, волнения сопровождались нападением или сопротивлением» по отношению к властям. Если в 18611904 годах в этой губернии зафиксировали один случай массовых выступлений, то в 19081916 годах более десяти, с 29 погибшими из числа полицейских, чинов лесной стражи, сельских старост и других представителей администрации (еще 89 было ранено или избито); крестьяне же потеряли убитыми 13 и ранеными 14 человек390. Таким образом, жестокость народная значительно превосходила государственную.
Мировая война стала детонатором нараставшего бунта низов. Слабая буржуазная прослойка оказалась атакована массами, жаждавшими уравнивания; между тем даже в зажиточной Сибири перед Первой мировой войной численность средней и крупной буржуазии составляла всего 60 тыс. человек391. Многочисленные демобилизованные и дезертировавшие солдаты к 1918 году во многих деревнях основная часть трудоспособного мужского населения были средой, легко превращавшейся в радикально настроенную и крайне агрессивную толпу. С лета 1914 года волна солдатских бунтов стала соединяться с частыми городскими погромами со стороны низов392.
Такая социальная поляризованность в сочетании с обильным уголовным элементом, всегда готовым объединиться в шайки и чутко реагирующим на любое ослабление правоохранительной системы, рождала в социуме напряжение, чреватое анархическим взрывом. «В октябре 1916 года петроградец С. Облеухов писал В. М. Пуришкевичу: Меня в ужас приводит настроение улицы. <> Улица превратилась в клуб, где недовольство и возмущение объединяет всех и вся. Нужна только малейшая искра, чтобы начались поголовные погромы»393.
Сильно отягчало ситуацию присутствие огромной прослойки маргинализированных профессиональных и полупрофессиональных революционеров: к началу 1917 года в России имелось много более 100 тыс. человек, проникнутых идеей разрушения и прямо причастных к террористическим организациям эсеров394, анархистов и большевиков, причем подавляющая их часть находилась на свободе. Эти личности, и идейные, и беспринципные, но одинаково напитанные энергией отрицания, смешались с уголовниками и различного рода авантюристами, составив кадры революционного элемента. Численность профессиональных уголовников подскочила в результате мартовской амнистии Временного правительства, когда на свободу было выпущено около 90 тыс. осужденных (почти три четверти от числа всех содержавшихся в местах лишения свободы), включая около 15 тыс. бандитов, убийц, грабителей. Количество убийств по стране увеличилось в революционный период в 10 раз, а бандитских нападений и грабежей в 14 раз395. Свою роль в радикализации социума сыграло и наличие примерно 0,5 млн психических больных396.
Ряд особенностей коммунистической партии (радикализм программы, жесткая внутрипартийная дисциплина, значительная доля молодежи, люмпенов и маргиналов, агрессивная субкультура и др.) являлись своеобразным коэффициентом, увеличивающим степень влияния большевиков на социальные процессы397. Левые эсеры, впоследствии активно работавшие в ВЧК-НКВД, были не менее радикальны, чем большевики, и тоже разделяли идеи глобальной социальной чистки. Приказ командующего большевистскими армиями, воевавшими с войсками Центральной рады, эсера М. А. Муравьёва, отданный 4 февраля 1918 года перед штурмом Киева, среди прочего гласил: «Войскам обеих армий приказываю беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и врагов революции»398. Нарочито расплывчатый термин «враг революции» позволял максимально расширить число подлежавших уничтожению.
Значительная часть общества под влиянием большевистской, левоэсеровской и анархистской пропаганды желала насильственного передела собственности, сочувственно воспринимала идеи не только экспроприаций и дележа «награбленного», но и социальных чисток. Идея таких кампаний по физическому истреблению «врагов» витала в воздухе, подкрепляясь авторитетом большевистских вождей, их заявлениями (от раннего высказывания Ленина об «очистке земли российской от всяких вредных насекомых» до предсмертных его слов вроде «очистим Россию надолго» и «мы еще вернемся к террору»), популяризировалась в прессе и постоянно реализовывалась в самых устрашающих формах.
Идею классового противостояния большевики не привнесли извне. Они только укрепили и развили, четко сформулировали и оформили то, что присутствовало уже в определенном слое городских и сельских жителей. «Лидеры советской власти являлись носителями того антибуржуазного сознания, которое было широко распространено в разночинской массе населения»399, давшей много революционных активистов. Большевики как никто, если говорить словами О. Мандельштама, «считали пульс толпы и верили толпе». Они оседлали анархическую стихию разбуженной черни и, хотя сами нередко страдали от ее необузданности, постепенно все более уверенно растравляли и направляли эту разрушительную мощь против бесчисленных врагов своего режима. Н. Н. Берберова писала, что «сермяжный демос шел в историю, сметая все на своем пути»400. Белый генерал констатировал, что в 1917 году «народное море кипело волнами зависти, жадности и беспросветного шкурничества темных масс. Этим элементам революции вторили гибкая подлость и недоумие людей более образованных, но по тем или иным соображениям примыкавших к революции»401.
Историк С. Б. Веселовский фиксировал в дневнике 20‐х годов: «Взбунтовавшиеся низы снесли все начисто, не разбирая правых и виноватых, доброе и дурное. В своем существе наша революция глубоко реакционное движение. В основе ее злоба первобытного, ленивого и распущенного дикаря против дисциплины и субординации»402 Ной Жордания указывал на черты «низовой» архаики, скрывавшиеся под новой политической формой: «власть советов это шаг назад, к дореволюционной деревне; это реакция мужика и мужиковатых рабочих против современной формы правления, против западной политической культуры»403.
Крестьянский «черный передел» в европейской части страны в 1917 году уничтожил помещичье хозяйство и, вкупе с кровавыми расправами толпы над офицерами и жандармами сразу после Февраля, показал большевикам огромный потенциал ненависти низших классов к высшим. В Лохвицком уезде Полтавской губернии было разграблено имение известного экономиста М. И. Туган-Барановского, причем его семья рассказывала, что «местный Совет нанял баб, чтобы они рвали и жгли библиотеку»404. Мужики стремились разорить городских хозяев начисто, чтобы те никогда уже не вернулись.
С марта 1917 года из лесничеств Алтая в Барнаул шли сообщения о захвате казенных и казачьих земель крестьянами, об их отказе платить за аренду земли405. Лесничие Алтайского округа фиксировали полное игнорирование закона Временного правительства от 1 июня 1917 года о лесопользовании: «Крестьяне упорно захватывают казенные земли и леса или, что чаще делают, делят их по душам, рубят и везут. Лесничий за попытку противодействовать этим захватам был арестован и препровожден при пакете в Барнаульский Совет солдатских и рабочих депутатов»406.
В конце октября 1917 года атаман одного из казачьих поселков станицы Верхне-Алейской жаловался в Войсковую управу Сибирского казачьего войска на окрестных крестьян: «Нет никакой возможности охранять лес похитители собираются шайками. При преследовании их, они набрасываются с топорами Крестьяне не понимают никаких распоряжений начальства не делать захватов чужих земель и губления лесов. Но эти отщепенцы, крестьяне разоряют [страну] внутри, а дети ихние и братья самовольствуют на фронте»407
В городах тоже бушевали толпы; правительство теряло нити управления. В Калуге местные большевики, пользуясь своим влиянием на полковые комитеты гарнизона, 2021 сентября 1917 года провели без всяких правил досрочные выборы совета солдатских депутатов. Итогом стали его большевизация и отмежевание от Совета рабочих и крестьянских депутатов. Отказавшись выполнять требования властей, солдатский совет игнорировал боевые приказы об отправке маршевых рот на фронт, под угрозой погромов вымогал деньги у частных лиц, силой освободил из тюрьмы четырех преступников-анархистов и сместил ее начальника408. На основе подобных эпизодов М. В. Шиловским и другими высказано мнение о том, что четкого двоевластия в 1917 году на местах не существовало, а было многовластие различных государственных и самодеятельных структур, таких как правительственные комиссары, комитеты общественной безопасности, советы, городские думы, земства, партийные комитеты409.
Большевиками урок растущей народной ненависти был отлично усвоен и всемерно пропагандировался. Чекист М. Я. Лацис откровенно писал об обстановке конца 1917 первой половины 1918 года: «В те дни объявить гражданина врагом народа было равносильно присуждению к смерти. Революционное правосудие не было еще введено в рамки советского аппарата. Каждый революционно-настроенный гражданин считал своей высшей обязанностью расправиться с врагами народа»410.
Как это выглядело в глубинке, говорит такой факт. Жители деревни Кочановки Льговского уезда Курской губернии убили в начале 1918 года старого князя Николая Владимировича Гагарина и его зятя, офицера-капитана Чабовского, перебили любимых княжеских собак и зарыли всех убитых вместе с собаками в саду411. По подсчетам С. В. Леонова, с 25 октября 1917 по февраль 1918 года, по неполным сведениям, в ходе антирелигиозных акций было убито свыше 120 представителей церкви и мирян; в Воронеже, Туле, Нижнем Новгороде и городах помельче были расстреляны или разогнаны крестные ходы412. Волнения в Сормове в марте 1918 года начались с похорон видных местных эсеров Чернова и его жены, убитых красногвардейцами413. «Известия» весной 1918 года одобрительно писали: «Беспощадная гражданская война принимает все более и более широкие размеры Беднейшие крестьяне села Смирнова решили в борьбе с кулаками применить террор. После того как было убито 12 кулаков, остальные пошли на уступки»414
Высказано обоснованное мнение, что первоначально террор носил еще стихийный, «инициативный характер» и что «большевики делали ставку на народный (пролетарский) террор снизу, что могло ошеломить их противников куда серьезней, нежели юридически более или менее обоснованное насилие со стороны власти»415. Однако с первых дней работы советские вожди требовали именно насилия. В телеграмме от 26 ноября 1917 года главному комиссару Черноморского флота Совнарком требовал: «Действуйте со всей решительностью против врагов народа»416.
Среди жителей Сибири, географически сильно оторванной от России и связанной с центром тонкой нитью единственной железнодорожной магистрали, прежде всего сельское население восприняло крушение царской власти и последующие перевороты как возможность совершенно забыть об исполнении каких-либо обязательств по отношению к государству. Большевики и их союзники использовали пассивность крестьянства для сосредоточения усилий по строительству аппарата большевистской диктатуры в городах. Сопротивление мыслящего класса вызывало сильнейшую неприязнь победителей. В Омске железнодорожных чиновников заставили приступить к работе под угрозой расстрела, а 120 человек были преданы суду революционного трибунала. На Кольчугинском руднике совдеп на угрозу забастовки служащих ответил объявлением, что «если кто-то из служащих не выйдет на работу, то будет разыскан и немедленно брошен в шахту». На Анжерских копях местный совет арестовал весь технический персонал, который был освобожден только после вмешательства губернских властей, опасавшихся полной остановки работ. Ачинский уездный съезд учителей, отказавшийся признать советскую власть, был в конце мая 1918 года распущен местным совдепом, а 14 делегатов арестованы и отправлены на только что возникший Чехословацкий фронт для рытья окопов417.
Вожак черемховских шахтеров анархист А. Н. Буйских непринужденно замечал, что после захвата власти в Черемхово они применяли к своим критикам «оздоровляющий рецепт» «10 или 15 дней заключения в собачьем ящике»418. Желающих не только арестовывать, но и уничтожать своих противников было более чем достаточно. Мемуарист В. Чащин так вспоминал о председателе Верхнеудинского совета В. М. Серове, убитом белыми: «За контрреволюционную деятельность было решено арестовать около 200 человек офицеров и прапорщиков. Плохая бы их участь ожидала, но Василий Матвеевич и тут стал на защиту их, стараясь миновать крови, и медлил в отношении ареста и довел тот список до 30 человек, да в сущности и последние 30 человек не были арестованы»419. Тем не менее есть сведения, что большевики к лету 1918 года успели ликвидировать около 150 жителей Верхнеудинска420.
Практика сибирских коммунистов в конце 1917 и веснойлетом 1918 года затронула в большей степени города и окрестные территории, подвергшиеся первым значительным конфискациям имущества, чрезвычайному обложению, реквизициям продовольствия, а также прямым грабежам и арестам. Уже в конце 1917 года в Прибайкалье сетовали на действия «разных самочинных групп», которые «в далеких деревнях, в двухстах верстах от железной дороги, организовывали из солдат, возвратившихся с фронта, фронтовые комитеты, комитеты солдатских депутатов, вводили налоги с одной целью вознаградить вернувшихся с фронта за понесенные ими убытки»421. Как вспоминал лидер Каменского совета Алтайской губернии И. В. Громов, в этот период в уезде из‐за самозахватов земли переселенцами «нередко происходили драки и убийства»422.