Один из членов отряда М. Х. Перевалова честно отмечал, что в селе Итат Мариинского уезда после разгрома красных наблюдалось «небывалое воодушевление». И неудивительно, ведь ранее этот же партизан с удовольствием вспоминал, как советские власти весной 1918 года взяли с торговцев Итата 80 тыс. рублей контрибуции и затем обстреляли, разгоняя, толпу стариков и старух во главе со священником, требовавших в «великий бывший четверг» освободить арестованных купцов810.
Аналогично относились к свержению советской власти в Новониколаевске, Тюмени, Тобольске, Ачинске, Минусинске, Красноярске, Черемхово А видная иркутская большевичка Е. П. Алексеева вспоминала, что неприязнь населения ощущалась и в последующие месяцы: «Мещанская публика бойкотировала большевиков. Я и муж жили на разных квартирах, ибо никто не хотел давать их нам»811.
Тысячи разбитых защитников Советов представляли серьезную угрозу для населения. Отступавшие и полностью деморализованные, красногвардейские отряды грабили и бесчинствовали. Пресса отмечала: «Бегут совдепы, бегут их защитники и проявляют свою храбрость и стойкость лишь в одном в грабеже и зверствах против беззащитного населения». Например, под Мариинском в июне 1918 года большевики ежедневно дезертировали десятками «и, рассыпаясь по деревням, грабили там», а «из города можно было наблюдать во время перемирия пьяных красногвардейцев, куролесивших за рекой»812. С конца лета 1918 года в Кольчугине стали действовать различные подпольные группы. Одна из них, возглавляемая известным в Кузбассе революционером Демьяном Погребным, состояла из его родственников, военнопленных и анархистов. Но местный профсоюзный работник и будущий чекист С. Г. Осокин называл группу Погребного «уголовной шайкой» хулиганов, вся деятельность которой сводилась к личной наживе813.
Газета «Алтай» сообщала полученные из Онгудая сведения о действиях Шебалинского отряда В. И. Плетнёва (позднее известного партизана и председателя Горно-Алтайского уездного ревкома) численностью 165 бойцов в районе станции Тельга: «Банда Плетнёва занимается грабежами и насилиями. Жители просят о скорейшей помощи». Вскоре отряд был целиком рассеян. В начале июля Каракорумская управа сообщала, что туземный отряд из 400 ойротов преследовал «пришедшие в горы красногвардейские банды Плетнёва»814. В июне 1918 года в селе Цветнополье Омского уезда крестьяне требовали от властей оружия для «самозащиты населения поселков от банд разбежавшихся красногвардейцев, производящих свои разбойные набеги с целью грабежа съестных припасов, похищения лошадей и т. п.»815.
Американский консул в Харбине в начале июля 1918 года сообщал госсекретарю США о многочисленных русских беженцах и 30 тыс. бурят, перешедших границу в Маньчжурии ради спасения от Красной гвардии и отрядов интернационалистов816. Беглые красногвардейцы нередко создавали уголовные шайки, грабившие и убивавшие горожан и тех, кто проезжал по трактам. В августе группа бывших красногвардейцев вместе с горнорабочими и крестьянами села Лебедянка ограбила служащего, который вез 60 тыс. рублей жалованья рабочим судженского рудника «Надежда»817. А на заседании военно-полевого суда, проведенном полковником Власовым 26 апреля 1919 года, были приговорены к повешению три бывших рядовых красноармейца А. В. Баранов, Н. С. Васильев, П. Л. Китаев за убийство четырех женщин и мужчины в Нижне-Тагильском Заводе (ныне город Нижний Тагил)818.
Откровенные мемуары оставил командир пулеметной команды 1‐й Барнаульской роты В. Ф. Кудряшёв. Роту во главе с П. Ф. Тиуновым (бывшим старшим унтер-офицером и столяром барнаульских мастерских) первоначально отправили в мае 1918 года из Барнаула на восток для борьбы с атаманом Семёновым. Кудряшёв, отступавший с этим отрядом из Иркутска до Сретенска, подробно поведал о нравах красногвардейцев:
Я помню, какая же была растерянность в Иркутске [после выступления чехов]. <> Все бегали, все суетились, сталкивались лбами, как бараны, звенели шпоры и раздувались галифе, но толку, повторяю, не было ни на грош. Наш командир отряда Тиунов здесь тоже разрядился почем зря, где-то достал себе маузер с прикладом и походную сумку (но без карты) и носился как дурень с торбою, прельщая собою иркутских проституток, за что потом ему и другим пришлось расплачиваться в Берёзовском (В[ерхне]-Удинск) госпитале819. Словом, это был самый из неудачных командиров, и я ни разу не видел его в боях, ибо он как-то «смывался», а его «примеру» следовал и его помощник Иовлев, и отряд наш барнаульский с громким лозунгом на красном знамени: «За власть труда умрем, но не сдадимся!» начал разлагаться.
Порядочное количество наших ребят в надежде, что с [отступившим атаманом] Семёновым делать нечего и, значит, скоро [все] вернутся домой, запасли целые мешки мануфактуры, чулок и прочей дребедени, и когда пришлось выступить против чехов по направлению Н[ижне]-Удинска оказались нагруженные как ишаки, пришлось брать подводы для посадки в вагоны Но уже с выступлением из Зимы в нашем отряде началось дезертирство и чуть ли не каждый день убывал человек <>
В Зиме наши силы были таковы: отряд барнаульцев, Центросибири, анжерцев, отряд черемховцев, и зиминцы тоже послали свой отряд; затем отряд мадьяр с командиром Лавровым вместе, пожалуй, составилось бы до 1000 бойцов. Но что это были за бойцы?.. Не буду отрицать, что из всей этой толпы 1/3 была людей, готовых беззаветно жертвовать своею жизнью когда угодно. Но 2/3 был всякий сброд, который был способен от грабежа к насилию и всему, чему хотите. <> Словом говоря, это был в большинстве сброд[,] банды люди принимались без разбора, и принимали каждого пришедшего и выдавали ему оружие820
Воспоминания интернационалиста К. Сойри о пребывании его отряда на станции Мысовая летом 1918 года свидетельствуют о том, что «в ряды красногвардейцев проникла масса уголовных элементов, которые стали заниматься грабежами, теряя тем авторитет среди населения». Отмечал он и массовое дезертирство, а также то, что омский отряд Ф. П. Лаврова из 800 бойцов самовольно бросил позиции у Верхнеудинска и «занимался грабежами»821. Обвинения Лаврова в неожиданном уходе с фронта повторяются во многих мемуарах и, по мнению П. А. Новикова, являются мифом более поздних времен, поскольку истинной причиной панического отступления красных стал внезапный прорыв войск подъесаула И. Н. Красильникова и 4‐го Томского полка через болотистую местность под Нижнеудинском, поддержанный атакой казачьего отряда.
Между тем один из мемуаристов, высоко оценивая военные способности Лаврова, проявленные в дальнейших боях после сдачи Иркутска, все же отмечал, что именно лавровские мадьяры ночью ушли от Култука, оголив левый фланг Прибайкальского фронта, а вслед за ними бросил позиции и отряд Каландаришвили. Оставшиеся после этого 2‐й Черемховский полк и всегда твердо сражавшийся китайский отряд были вынуждены быстро отходить от станции Култук. В полутора-двух верстах от Слюдянки панически настроенных черемховцев встретили «грубые крики и ощетинившиеся винтовки это оказались мадьяры. Лавров в центре их, лупит плетью красногвардейцев. <> Лавров решил восстановить фронт благодаря нагайке[,] и всех отступавших красногвардейцев он избивал плетью, ему помогали человек 56 мадьяр <> Что они хотели сделать. Положить [насмерть] опять здесь красногвардейцев, а самому со своим отрядом уйти»822. В последней оценке можно видеть пристрастность мемуариста (который затем не без оснований обвинял Лаврова в расправах над черемховцами в Монголии), однако не исключено и то, что он был прав, ведь анархисты действительно были рады спастись любой ценой. Так или иначе, но красный фронт ненадолго восстановили только под станцией Танхой.
Характеризуя моральный облик советских войск, другой мемуарист сообщал, что к стоявшей в Забайкалье, под Акшей, красногвардейской части, составленной из нескольких сотен рабочих станции Чита-1 и Черновских копей и громко именовавшейся «Красным фронтом 4‐го района» (командир бывший конторщик Черновских копей Удовенко), «примазалось много уголовного элемента и начались, под видом реквизиции, грабежи [окрестных бурят]. Штаб повел с этим злом решительную борьбу, был расстрелян начальник разведки Хабаров, часть мародеров скрылась»823. Еще один партизан, говоря о том времени, когда советские войска откатились к Амуру, прозрачно намекнул на профессиональную непригодность крепко дружившего с бутылкой главкома красных войск Сибири П. К. Голикова: «Ввиду того, что у нас имело место пьянство, мы решили назначить командующим Лазо»824.
Пьянство в Красной гвардии было повсеместным: так, на Прибайкальском фронте, видя, что дела плохи, «мадьяры ударяются в пьянство и пьют очень крепко. Спирт мадьярам выдавался все время». Поскольку русские красногвардейцы были этого лишены и протестовали против такого ущемления, алкоголь стали «давать и [русским] красногвардейцам»825. Между тем предостерегавший опыт имелся: чуть ранее, в ночь на 26 июня 1918 года, казачий отряд Красильникова в ответ на глумление над пленными на станции Худоеланская зарубил после жестокого боя на станции Шеберта под Нижнеудинском по данным белой стороны 200 черемховских красногвардейцев и мадьяр, часть которых «поужинали с выпивкой и заснули, не выставив даже охраны». По чехословацким источникам, одних только мадьяр на месте боя было захоронено 114 человек826. Мемуарист, говоря об этом кровавом побоище, отмечал, что «много в то время погибло» черемховских рабочих827.
В конце июля 1918 года самых небоеспособных анархистов пришлось убрать с фронта, и они временно сосредоточились в Верхнеудинске, где базировались органы Центросибири. В советской литературе отмечено, что в первой половине августа анархисты во главе с Лавровым, Караевым и Пережогиным планировали арестовать руководителей-коммунистов и захватить золотой запас. В ответственный момент советский главком П. К. Голиков оказался пьян, поэтому руководил подавлением мятежа сам глава Центросибири Н. Н. Яковлев. Верные ему части арестовали бунтовщиков (Пережогин смог бежать), а отрядам Лаврова и Караева велели перебазироваться в район Троицкосавска828. Тогда же к Селенгинску выдвинулись бойцы Каландаришвили (до 3 тыс. человек) и Третьякова. Таким образом, анархистская часть красногвардейских войск, т. е. почти половина их, фактически была убрана либо дезертировала с фронта, что полностью отвечало интересам этой вольницы, образовавшей на линии ТроицкосавскСеленгинск свой собственный фронт, который не вел никаких активных действий и быстро разбежался829, стремясь скрыться за границу. Точно так же со всеми немалыми ценностями сбежал в Монголию и Троицкосавский совет.
Известно, что отступивший от Троицкосавска в Монголию отряд Н. А. Каландаришвили активно мародерствовал, награбив у бурят и казаков массу золота, серебра и царских ассигнаций, причем мемуарист из отряда Карандаша обвинял во всех проблемах криминальную часть остатков красного войска:
Настроение здесь резко изменилось. Появилось мародерство. Это было влияние уголовников они стремились пойти назад, попасть к белым, это влияние уголовников выражается также в недоверии руководству. <> Возьмите вы арест, если можно так выразиться, Третьякова, Третьяковой830, Блюменфельда. <> Говорили, что [С. С.] Блюменфельд забрал деньги и решил бежать из отряда. <> Получилась волынка в ночь: я был на заставе с пулеметом «Кольт». Появилась группа всадников. Это были свои. Они сообщили, что Блюменфельд забрал деньги и хотел бежать. Побежали туда. Там шум, гам, крики здесь уже появилось желание отобрать деньги и разделить. Некоторым были розданы облигации. На почве этих облигаций поднялась буза: а Николаевские [ассигнации] кому? А з[о]лото кому? Вот каково было влияние уголовников831.
Бывший гимназист, 16-летний В. П. Зотов, говоря о массовом мародерстве во время монгольского похода, спокойно констатировал: «Об этом знал весь отряд, ибо у нас грабежами все хвастались». С. Н. Ахвледиани, адъютант Каландаришвили, в 1914 году, по данным полицейской агентуры, работал в аптеке и имел связи с грабителями, доставляя им разные медикаменты и яды. Осенью 1918 года, отступая в Монголию и будучи казначеем отряда, ночью сбежал со всеми деньгами (250 тыс. рублей), но был выловлен казаками в селе Тунка и убит832.
Аналогично действовали, торгуя друг другом и думая лишь о разделе награбленного, в отряде Ф. П. Лаврова. Мадьяр Витман в начале 30‐х годов вспоминал:
Вечером, когда Форбат вернулся [с переговоров о разоружении] и сказал, что нас пропустят, если мы сдадим оружие, при чем золото и серебро останется у нас, кроме того[,] монголы нам дают документы, что мы являемся постоянными гражданами Монгольской республики. У нас были такие ребята, которые говорили, что нужно разделить золото и каждый получит по 10 фунтов. Лавров устроил собрание[,] и Форбат его арестовал. Форбат говорил, что нужно отдать оружие, а Лавров говорит, что не нужно, к нам скоро прибудут наши товарищи и мы продвинемся вместе с ними. Но оказалось, что приближается Семёнов и Ан[н]енков833. <>
Сами мы тоже не соображали. Мы думали, что нужно разделить золото. Мы предложили, что нужно отдать [китайцам] оружие, а золото останется у каждого на руках. В этот же вечер поставили охрану к Лаврову. Лаврову удалось уговорить охрану из кавалеристов, что если мы останемся, то мы все погибнем Когда сменился патруль, то обнаружили исчезновение Лаврова834.
Но вскоре беглеца схватили каландаришвильцы, которые сначала согласно приказу своего командира планировали судить его трибуналом. Однако почти сразу один из отрядников-артиллеристов, мстя за снятые лавровцами замки пушек своего парохода, пристрелил Лаврова во время переправы «с Лавровым некогда было возиться»835. В 1927 году писатель Вс. Иванов зафиксировал впечатления от посещения мест боев красных и белых в Монголии: «Я видел монгольские степи, покрытые трупами мадьяр и [казаков-]атамановцев. В горе Шара-Хадату, в гротах у изображений Будды, я видел трупы расстрелянных, высохшие, с судорожно зажатыми гранатами в руках»836.
О том, что представляли собой уцелевшие отряды Красной гвардии, наглядно свидетельствуют и эпизоды, связанные с походом «главковерха» П. Ф. Сухова, овеянным легендами в советской историографии837. В июнеавгусте 1918 года безнадежный рейд по белым тылам на Алтае осуществил, стремясь прорваться из Барнаула в советизированный Туркестан, крупный красногвардейский отряд бывшего прапорщика Сухова и примкнувшего к ним бывшего «министра по делам туземных национальностей» эфемерной Сибирской облдумы Д. Г. Сулима. Около половины суховского воинства из числа «малодушных темных рабочих» сразу дезертировало, поэтому отступающий отряд насчитывал 800 человек, включая 80 кольчугинских шахтеров и 60 мадьяр838.
Эта вооруженная и быстро отчаявшаяся масса сразу начала грабить население. Подойдя к станции Алейской, суховцы лавой устремились в с[ела] Ярки и Пенюшево, подвергая грабежу все, что можно унести: «Все они почти беспросыпно пьяны Ругань, рев, крик не смолкали. Озлобление после всех неудач страшное. Часто слышались крики и призывы перерезать весь штаб. <> Один из мадьяр получил на себя и на товарищей тысячу рублей, но едва он отошел в сторону, как был тут же пристрелен с целью ограбления одним из красногвардейцев. Постановлением штаба красногвардеец расстрелян. Настроение с каждым днем становилось все более подавленным, что особенно было заметно у членов штаба. Интересно то, что штаб все время старался держать в полном неведении свою гвардию, сообщая ей явно нелепые слухи»839.