Евгений Николаевич Ильин, представился я. Этнограф из Москвы.
Моя супруга, Васса Игнатьевна, ответил за женщину Семёнов. Ну что же вы стоите как вкопанный, голубчик!
Я минул сени и оказался в просторной комнате. Деревянные стены были увешены картинами в вычурных позолоченных рамках, круглый стол накрыт кружевной скатертью. Что меня удивило, так это отсутствие икон и жуткие статуэтки, вытесанные из камня, на полках буфета. Сундуки по углам комнаты, пара венских стульев разбавляли несколько мещанский интерьер. От громоздкой печки-буржуйки шло тепло. Горел очаг, в котелке что-то аппетитно кипело.
Это вроде нашей гостиной, улыбнулась мне Васса, идемте, я покажу вашу комнату.
Я послушно проследовал за хозяйкой. Она провела меня через темный бревенчатый коридор.
Здесь у нас радиорубка и метеокабинет, сообщила Васса, приоткрыв одну из дверей.
Я увидел несколько столов, привычную аппаратуру любой полярной станции.
Связи нет, грустно сказала хозяйка, после того, как утонул наш радист Шварц, Леонтий Петрович не может наладить связь, ни с кораблями, ни с материком.
Ну, а географ, господин Киреев, начал я, сейчас в Уэлене? Я знаю, что он работал здесь
После продолжительной паузы Васса заметила:
В поселении нет вашего друга. Нынче на станции только мы с Леонтием Петровичем.
Мне стало как-то не по себе. Мы прошли вперед, тянуло ледяным сквозняком. Даже стены, утепленные одеялами, не спасали ситуацию. В торце коридора я заметил дверь, закрытую ржавым засовом и навесной амбарный замок.
Это кладовая, объяснила Васса, склад, если угодно, уголь, керосин, запасы есть. Но это вам, должно быть, не интересно.
Отчего же, я улыбнулся, вы, Васса Игнатьевна, как вы оказались на научной станции?
О-о, это долгая история, ответила она и остановилась. Вот ваши хоромы. Прошу
Я пригнулся, чтобы войти. Потолки были низкими, но изба снаружи казалась намного меньше, чем внутри.
Располагайтесь, кивнула мне Васса. Отдохните с дороги, я позову вас ужинать.
Она прикрыла за собой дверь. Маленькое окошко слабо освещало мою маленькую каморку. Я присел на невысокую железную кровать. Выложил из рюкзака нужные мне вещи: дневник для записей, карандаш, энциклопедию «Народы севера», часы, карманный фонарик и зачем-то старый, еще отцовский компас. Я везде его таскал с собой, будто талисман на удачу. Я протер глаза, усталость брала свое. Куда же подевался Киреев? Вот шельмец! Я завалился на мягкую кровать и крепко уснул.
Разбудил меня странный звук сначала скрежет, затем тоненькое поскуливание, переходящее на протяжный вой. Волки? Нет, не похоже. Возможно, собаки выбрались из сарая и скребутся под домом? Вой прекратился, послышалось всхлипывание, жалостливое и по-детски трогательное. Боже, у меня галлюцинации? В комнате совсем стемнело. Я включил карманный фонарик и осмотрелся, вроде бы звуки шли из коридора. Вот, снова эти всхлипывания, переходящие в какое-то бульканье и вой. Так недолго и сойти с ума! Похоже, плач ребенка.
Евгений Николаевич, вы отужинаете с нами? вдруг услышал я голос Вассы.
Она зашла ко мне, разгоняя горящей свечой полумрак:
Вы чего в темноте? Вот же спички. На табурете за кроватью керосиновая лампа!
Я сконфузился из-за своих страхов, мало ли что могло почудиться, и поспешил зажечь фитиль. Вместе мы направились в гостиную.
Сударыня, простите за бестактный вопрос, не удержался я, я слышал странные звуки, а может
Васса остановилась, посмотрела на меня как-то настороженно и тихо сказала:
Собаки, видно, скулят. За окном ветер не на шутку разыгрался. Кажется вам все, не берите в голову!
Мы вошли в гостиную. За столом чинно восседал Леонтий Петрович. Он нацепил круглые очки в тонкой оправе и изучал какие-то топографические карты.
Присаживайтесь, не отвлекаясь, сказал он, налей нам, Вассочка, коньячку для бодрости. Из моих запасов. Знакомство отметим.
Я не стал отказываться, тем более, несмотря на пышущую печку, в доме было прохладно. После принятой рюмочки по телу разлилось долгожданное тепло.
Скоро у местных чукчей праздник День кита, отвлекшись от карты, сказал Семёнов. Тогда вдоволь всего будет, монтак попробуете. Завтра выходите пораньше, вам как этнографу должно быть интересно в обрядах поучаствовать?
Непременно! оживился я. Удачно я подоспел. День кита древний чукотский праздник, никогда не присутствовал.
И тут я вспомнил, что хотел спросить все время:
Леонтий Петрович, где же все полярники? Я чего-то не пойму Шварц утонул, ну а остальные, Киреев, к примеру, вернулись на материк? Тут у вас человек пять должно зимовать, как же так?
Семёнов переглянулся с женой. Васса испуганно опустила взгляд.
Молодой человек, севера вам не курорт! Это не Ницца и швейцарские Альпы, нахмурился Леонтий Петрович. Здесь опасно. Ну, извольте: Шварц утонул в прошлом месяце, картограф Басин и метеоролог Лёвочкин без вести пропали. Пурга тогда мела жуткая. Вели климатические наблюдения на берегу моря я весь берег пробежал, к скалам наведался никого! Каюр наш Иван ходил их искал, да что там! Всем поселением в бурю не дозвались. Ну, а товарищ ваш, господин Киреев Мы часто выясняли отношения. Вот намедни он собрал вещи и изволил поспешно уехать.
Интересно, как у вас все выходит, недоумевал я. Нужно оповестить власти, узнать о Кирееве, добрался ли?
Так, рация, голубчик, не работает, ухмыльнулся Семёнов. А за Киреева вы не переживайте. Тогда, кажется, кто-то из чукчей в Рыткучи ехал, вот и подобрали его.
Как обидно мы разминулись! У нас по пути собаку из упряжки заморозило. Снежный столб, словно пламя, вырос перед нартами.
Всякое бывает. Я грешу на подземные гейзеры или выбросы неизвестного газа, пожал плечами Семёнов. Другие думают, что хозяин тундры, Этын, куролесит. Кому как нравится.
Я немного успокоился. После ужина ушел в свою каморку, сделал записи в дневнике, полистал книгу. Никаких посторонних звуков, кроме привычного лая собак в сарае, я не слышал. Васса прошла по коридору, звеня связкой ключей, я сразу узнал ее легкие шаги. Скрипнула дверь в сенях. Потом все стихло. Я уснул в ожидании.
Начинался День кита. Серая полоска света переходила в сизый сумрак. Я, скучая, прошелся по галечному берегу. Море тихонько накатывало на камни, словно шепча что-то позабытое, похожее на древнее заклинание. Я долго прислушивался к его рокочущим отголоскам. Ко мне подошла Васса. Она была легко одета в какую-то тонкую меховую безрукавку. Мы какое-то время наблюдали за возвращением охотников на байдарах. Жители Уэлена вышли из своих жилищ. Старуха из самой большой яранги, жена местного шамана, появилась с теплящимися угольками и разожгла костер. Ей помогали другие женщины в праздничных кухлянках, они водили хороводы возле разгоревшегося пламени. Я не выдержал и осторожно накинул на плечи Вассе свой теплый пуховик. Она вздрогнула и посмотрела на меня. Серо-зеленые глаза ее казались бездонными, как сам океан, они манили загадочной темной поволокой. Я опешил и опустил взгляд:
Расскажите, как вы оказались на этом краю земли?
Она вздохнула и отрешенно сказала:
Я сама из Петербурга. Приехала с экспедицией на корабле с первым мужем. Любовь у нас была такая, что жить друг без друга не могли. В тот же год отправил Семёнов моего супруга на байдаре со звероловами кита гарпунить. Кит лодку перевернул, все в той байдаре погибли. А кит уплыл. С тех пор не люблю я День кита грустно на сердце.
А чего же не уехали обратно?
Привыкла, обжилась надеялась каким-то чудом, что муж вернется не хотела верить, что нет его тела так и не нашли. А я все ждала. Чукчи поклоняются хозяину моря Кереткуну. Я пошла к шаману Нануку. Он мне раскрыл глаза, сказал, что Кереткун лишь посланник великого Древнего Ктулху. Показал пиктограммы, там, в пещере. На капище есть идол Ктулху, вытесанный из камня. Мне были видения ночью. Подводный город, имя которому Р'льех, город исполинов, куда не добраться простому смертному. Я не видела Ктулху, но страшный голос шептал твой любимый возродится со дна и кровь его будет холодна, а жилы стянуты тиной. Но мне было все равно, ночью я пошла на зов.
И что же, что вы видели? спросил я, замирая от любопытства.
Я смутно помню, меня нашли на берегу. Платье было перепачкано илом, в волосах запутались водоросли но я почти не помню ту ужасную ночь! Я не знала, что мне делать. Шаман камлал, что встречу свою судьбу здесь, в Уэлене я и осталась а тут Леонтий Петрович знаете, а ведь мы с ним даже не обвенчаны Заберите свою куртку, мне не холодно, а вы совсем окоченеете.
Что вы! Не стоит! возразил я.
Она безоговорочно сняла пуховик и отдала мне:
Я, пожалуй, пойду.
Я не стал удерживать Вассу. Что же произошло в ту страшную ночь? Я открыл свой дневник, пролистал старые записи и наткнулся на некий культ Ктулху по всему миру от далекой Полинезии и эскимосов Аляски до берегов Британии. Записи я делал неразборчиво, но, видимо, где-то мне уже попадалась эта информация. Я прочитал, что существуют даже человеческие жертвоприношения этому загадочному Ктулху. Тут же я поспешил на чукотское капище. Среди каменных изваяний у столба с непонятными иероглифами бродила юная чукотская девушка. На широком поясе ее кухлянки висел пекуль женский нож, с черных волос свешивались нити с бусинами. Она мазала чем-то черным голову одного из истуканов, обвешивая его ракушками:
Ваиргий, Кереткун! Добрый дух, Кереткун!
Заметив меня, она испуганно метнулась в сторону. Ее скуластое лицо поразило меня приятными чертами: маленький пухлый ротик, чуть вздернутый нос и раскосые глаза цвета неба. Васильковые незабываемые глаза! Какая редкость!
Подожди, не бойся! крикнул я.
Но беглянка даже не обернулась, она скрылась под пологом самой большой яранги. Чукчи внезапно оживились. К берегу пристали байдары с добычей.
О-о-к! О-о-к! кричали звероловы, что означало удачный промысел.
Охотники были довольны. Они с трудом затянули на берег туши кита и нескольких моржей. В теле кита, покрытого морскими наростами, торчали десятки гарпунов. Голова его была прострелена из ружья. Чукчи со знанием дела начали разделывать тушу. Самый первый кусок мяса достался жене шамана, она отнесла его на капище, остальное стали делить на части. Чукчи взялись за руки, и ходили вокруг добычи, воздевая руки к морю:
Тайныгыргын! Моргынан! Кереткун! Моргынан Ктулху! Не святой и не грешный! Ты с нами, мы без тебя!
Я удивился: грех или святость, по-чукотски это практически одно и тоже. Чувствовалось какое-то смешение ритуалов. Я подошел к большой яранге и заглянул внутрь. Под пологом я заметил каюра Ивана. Он махнул мне рукой. Собралось человек пятнадцать. Несколько чукчей затянули нудный мотив под монотонное постукивание в бубен. В центр яранги к открытому очагу вышла знакомая мне беглянка. Она начала пританцовывать под аккомпанемент бубна и размахивать пекулем.
Это Инира, протиснулся ко мне каюр, дочь главного шамана Нанука.
Как раз того самого, про которого говорила Васса. Седой шаман в меховом балахоне с бахромой и кисточками сидел в углу яранги, скрестив под собой ноги, с закрытыми глазами. Его лицо, изрезанное глубокими шрамами, было сосредоточенно и спокойно. Инира кружилась возле очага, забавно опуская и поднимая руки. На ее запястьях что-то блеснуло то ли браслет из рыбьей чешуи, то ли она прицепила себе что-то на руку.
Это танец рыбешки, подсказал мне тихо Иван. Инира первая красавица в Уэлене.
У нее голубые глаза.
Это знак Ктулху, шепнул каюр.
Инира выполняла ритуал со знанием дела. Она раздувала угольки в очаге, ее движения были похожи на пугливую рыбку и завершались громкими возгласами:
Анкы келе! Кереткун! Дух моря! Кереткун!
Кереткун! Йъаткольын гым, акаюм Ктулху! Не забудь нас в своих снах, великий Ктулху! вторил ей шаман Нанук.
Его глаза тоже были светлые, прозрачные, как родниковая вода и на запястьях Нанука серебрилась рыбья чешуя. Инира чем-то окуривала жилище, ароматный пряный дым окутал все вокруг. На шее шамана я заметил полоски слипшейся кожи, похожие на жабры. Это еще больше поразило меня. Верно, почудилось. Я не мог больше находиться в этом чаду! Прочь, прочь из яранги. Морозный ветер ударил в лицо, срывался мелкий снег. Я прищурился. Серое низкое небо давило на глаза. Вокруг меня сновали чукчи, они тащили куски разделанного китового мяса. От кита остался лишь ободранный остов, остатки пиршества обгладывали собаки. Мне стало жаль морского исполина и мерзко на душе. Особенно когда я шел мимо мясных ям ывэрат, заполненными рулетами из моржовых туш. Я отвернулся, поморщился и вдруг заметил позади себя Иниру, дочь шамана. Она поравнялась со мной.
Инира, осторожно обратился я. Не бойся, я лишь хотел спросить тебя
Я видела, как ты наблюдал за мной, господин, тихо сказала девушка по-русски, оглядываясь.
Она поправила выбившиеся из-за капюшона волосы, и тут я отшатнулся оттенок ее кожи был зеленоватый, а между пальцами тонкие перепонки.
Уходи отсюда, господин, понизив голос, шепнула Инира. Ты хороший человек. Уезжай с Черной земли. Так будет лучше.
Кто ты? вырвалось у меня.
Лучше тебе не знать, господин. Бойся не меня. Бойся бородатого жреца. Завтра тебя привяжут к столбу, и волны заберут твою душу. Навсегда и помни белая женщина не такая, как мы. Но она мать одного из нас. Такова воля Ктулху.
Чья мать? Все чукчи поклоняются Ктулху?
Нет, господин, только на Черной земле. Ктулху шепчет нам всем во сне. Когда Элькэп-энер засияет над Уэленом, великий Древний будет ждать своей жертвы. Тогда восстанет его посланник Кереткун. Так было и так будет. Ты хороший человек я вижу уходи с Черной Земли, пока не поздно
Видно, чем-то приглянулся я северной красавице. Инира посмотрела на меня раскосыми голубыми глазами и убежала к самой кромке воды. Я вернулся на станцию. Леонтий Петрович работал в метеокабинете. Я тихонько постучал и зашел в радиорубку. Семёнов что-то черкал в книге наблюдений.
Ну, что, аппаратуру не наладили, Леонтий Петрович? спросил я.
Нет, к сожалению, почесал бороду Семёнов, грешу на передатчик, полагаю, он неисправен.
Нужно что-то делать!
С кораблем у нас связи нет, до Рыткучи верст двадцать, каюр Иван всегда почту доставит. Справимся. Как управлюсь с делами, непременно закажу передатчик и разрядник. Радиста бы нам выписать откуда-нибудь, он бы и починил.
Может, вам помочь?
Если не затруднит, скоро восемь, пора делать замеры, вздохнул Семёнов. Вы, голубчик, сходите на метеоплощадку, в психрометрической будке снимите показания гигрометра, дождемера Возьмите фонарь.
Я прошел по коридору, захватил в сенях переносной фонарь и вышел на улицу. Флюгер Вильда вертелся из стороны в сторону. Надвигалась буря. Будка располагалась на двухметровой высоте от земли. Рядом поблескивала железная мачта со стеньгою. Антенна была приспущена, как и полагалось в зимнее время. Когда я спустился с лесенки, у дома метнулась чья-то тень. Я поспешил внутрь, ветер сбивал с ног. В предбаннике я буквально наткнулся на Вассу, в сенях было тесно. Я чувствовал ее дыхание, глаза блеснули в полумраке.
Позвольте пройти, шепнула она, я кормила оленя.
Простите, смутился я, пропуская ее вперед.
Вас ждет Леонтий Петрович, сказала, скрывшись в темном коридоре.
Я зашел к Семёнову, обменялся дежурными фразами, записал данные. В гостиной я остановился возле фигурок, пылившихся на полках. Они были весьма схожи с каменными истуканами на капище. А самая большая фигурка изображала жуткое существо на лягушачьих ногах с головой осьминога и тьмой щупалец на голове. В комнате появилась Васса.
Прошу прощения, а кто увлекается древним культом? Я вижу здесь фигурки Ктулху, Кереткена и
Это Леонтий Петрович, перебила меня Васса, поставьте на место, он очень бережет свою коллекцию.