Джей Джей Бола
В свободном падении
Тем, кто стал свободным и кто еще стремится
JJ Bola
THE SELFLESS ACT OF BREATHING
The Selfless Act of Breathing © by JJ Bola, 2021 By agreement with Pontas Literary & Film Agency
Дизайн обложки © Gustavo Faraon, Editora Dublinense
Перевод с английского Юлии Четвериковой
© Четверикова Ю., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2023
Часть I
Memento Mori
Глава 1
Лондон, Аэропорт Хитроу, Терминал 2; 9.00
Я уволился и взял все свои сбережения 9 021 доллар, а когда они закончатся, я покончу с собой. Вылет через час. Он вышел с большим запасом времени, чем нужно, но все оно куда-то растряслось: на неуверенность, страх, тревогу. Мимо снуют люди. Он стоит, высматривая на табло номер стойки регистрации. Мимо проходит светловолосая мать с ребенком на руках. За ними высокий мужчина: глаза прикрыты, в ушах наушники, волосы заплетены в дреды. При нем гитара, рюкзак, на ногах шаровары вид такой, будто пускается в приключение на поиски себя. Мимо строем проплывают два пилота и квартет стюардесс, излучая сияние, будто путь для них освещен, а позади за ручку идут влюбленные в одинаковых вареных джинсах.
Он спешит в очередь. 9.15. Добирается до стойки и протягивает свой паспорт оттенка бургунди девушке за ней. Этот паспорт его надежда, благословение, молитва может спасти жизнь, изменить жизнь даже отнять жизнь. Этот паспорт между красным и синим, сушей и морем, надеждой и отчаянием. Паспорт Без него не останется места, которое я смогу назвать своим д
Доброе утро, сэр, говорит девушка, сверкнув дежурной улыбкой. Он что-то бормочет, нетерпеливо постукивая пальцами по стойке.
Куда летите, сэр?
В Сан-Франциско.
Она стучит по клавиатуре без единой эмоции. Подзывает коллегу, которая за это время уже зарегистрировала троих. Они вдвоем усердно выискивают что-то на экране.
Что происходит? спрашивает он с неприкрытым возмущением.
Прошу прощения, сэр, говорит вторая девушка, ее яркий макияж контурированный нос, помада оттенка бургунди отвлекает. Мы не видим вашу бронь.
Не может быть! Я сам бронировал место, мое имя точно там. Майкл Кабонго. Мне нельзя пропустить самолет. Проверьте еще раз! почти визжит он, размахивая руками и тыча в компьютер, привлекая к себе их внимание. Девушки смотрят на него, как бы не заметив истерики, затем друг на друга.
Примите мои извинения, сэр, вы подошли не к той стойке регистрации. Вам нужно
Стук сердца заглушает ее слова. Он смотрит в указанном ею направлении. Выхватывает паспорт. 9.20. Легкие сжимаются, дыхание становится чаще Майкл бежит сквозь толпу. Ему жарко, несмотря на прохладу осеннего утра. Кожа под курткой кипит; шарф сдавливает горло. У него выступает пот. Он в конце длинной s-образной очереди. 9.22. Стоит, перекатываясь с пяток на носки с нетерпением ребенка, которому надо в туалет. Что-то бубнит под нос, из-за чего окружающие подозрительно косятся на него. Человек в начале очереди говорит громко, не по делу, пытается вести беседу, быть приятным, тратит время впустую.
Поторапливайся, старикан! кричит Майкл. Люди вокруг стоят с осуждающим видом, но притворяются, что не замечают его. Я не могу пропустить полет!
Есть кто-то в очереди на самолет номер АО1К23 в международный аэропорт Сан-Франциско? разносится по воздуху мужской голос.
Майкл бросается вперед, а следом и женщина в паре людей за ним; на лице у нее такое же, как у него, облегчение. Их пропускают вперед. Мужчина с русыми волосами за стойкой регистрации берет у него паспорт и вносит данные в компьютер.
У вас есть багаж?
Он ставит рюкзак на весы.
Путешествуете налегке? спрашивает мужчина с улыбкой, на которую Майкл не отвечает.
Вы успешно зарегистрированы, сэр. Но поторопитесь. Скоро начинается посадка. Пожалуйста, поспешите пройти досмотр охраны.
Майкл снова бежит. У охраны видит рой людей, словно столпившихся у входа на футбольный стадион. Он подпрыгивает, пытаясь найти, как пробраться вперед. Видит, как служащая аэропорта пропускает людей по двое зараз.
Прошу, умоляет он, у меня вылет в десять. Мне срочно нужно пройти!
Она проверяет его посадочный талон и сразу пропускает. 9.35. Посадка заканчивается за пятнадцать минут до взлета. Осталось всего десять минут. Ноги напрягаются, трясутся, руки сводит судорогой. Паспорт с талоном падают на пол, он возится, пытаясь их подобрать. Быстро стягивает куртку, шарф, ремень, рюкзак, вытряхивает все из карманов и кидает в контейнер.
9.39. Майкл проходит рамку металлоискателя, тот пищит. К нему подходит охранник, смотрит на его ноги, велит снять обувь и пройти снова. Он возвращается и пытается распутать обвязанные вокруг лодыжки шнурки, перекрутившиеся и обвившие ногу, как лоза дерево. Он справляется с ними и спешит к металлоискателям. Охранник машет, чтобы он проходил. Он собирает свои пожитки и снова бежит и бежит, как всегда. Выход 13. 9.43.
9.44 Майкл проносится по зоне дьюти-фри, топая так, что следы могут остаться. 9.45. Впереди он уже видит выход 13. 9.46. Он прибегает к выходу. Никого. Он падает на колени, запыхавшись. Ну и хрень! Может, всего этого не должно было случиться.
В перерывах между его ругательствами из-за стойки появляется девушка, словно ангел-хранитель, и усмиряет его причитания.
Ваш посадочный талон, сэр.
Майкл протягивает его и хватается за грудь.
Вы как раз вовремя, сэр. Отдышитесь и проходите.
Спасибо, отвечает он, переполняясь благодарностью.
Майкл входит в самолет, где его встречают улыбчивые лица стюардов и стюардесс. Он улыбается им в ответ. Это должно было случиться. Он проходит мимо пассажиров бизнес-класса, которые даже взгляда на него не поднимают, в экономкласс на свое место у окна. Садится рядом с мужчиной, чье брюхо не дает застегнуть ремень безопасности, и женщиной, которая уже клюет носом от принятого снотворного. Он обмякает в кресле, спокойствие растекается по телу, вдали над горизонтом висит солнце. Так начинается конец.
Глава 2
Академия Грейс Харт, Лондон; 10.45
Спокойно, спокойно. Класс затихает, раздается еще пара возбужденных голосов.
Осталось пятнадцать минут. Если не закончили, обеденную перемену проведете со мной, будете разбирать мою коллекцию марок. Одиннадцатиклассники застонали.
Лучи осеннего солнца падали сквозь окна, а я наблюдал, как студенты пишут, склонив головы над тетрадками. Все, кроме одного Дуэйна. Чего и стоило ожидать. В классе он в лучшем случае просто смотрел в окно. Иногда, если повезет, мог ответить на вопрос. А в худшем случае о нем гудела вся школа и порой даже полиция. Дуэйн сидел на задней парте, в углу, боком к парте, откинув голову на стену, бороздя взглядом мир за окном.
Пора собираться. Они зашуршали сумками, складывая в них учебники. Раздался пикающий звонок. Особо шустрые попытались проскочить через дверь, но я закричал: Звонок не для вас, он для учителя! чтобы остановить их. И прибавил: Свободны. Школьники высыпали из кабинета, радостные и счастливые. Дуэйн плелся позади последним.
До встречи, Дуэйн. Он кивнул, не мне, но хотя бы кивнул. Я вытащил телефон из кармана куртки, перекинутой через спинку стула, и написал Сандре.
Эй, рабочая женушка, где ты?
Я занята, на футбольном поле. Даже не поела сегодня ответила Сандра.
Это ты так приглашаешь меня пообедать?
Мой рабочий муженек уже знал бы ответ на этот вопрос.
Сэндвич с тунцом? Серьезно? Это все, что ты принес мне? спросила она, когда мы встретились на площадке у школы.
С тунцом и сладкой кукурузой, вообще-то, ответил я в шуме резвящейся детворы. И прибавил: С майонезом.
Она выхватила сэндвич у меня из рук.
Ничегос какими-то специями?
Вспомни, где мы. Какие тут специи?
Эмм, по идее ты должен готовить и приносить мне еду. Она выставила ладонь, как будто спрашивая, почему это я не сделал этого сегодня, да и вообще когда-либо. Ну, как трудолюбивый рабочий муж, добавила она.
Пусть твой парень этим занимается
Да неужели? фыркнула она.
К тому же, думаю, ты все неправильно поняла. Я растянул губы в тонкой улыбке. Что-то не выходит у нас ничего с рабочим браком. Надо бы с тобой развестись. Отсудить половину денег
Ничегошеньки тебе не достанется, я на мели, деточкааааа
Добрый день, сэр. Наш разговор прервал чей-то бодрый голос. Он приближался к нам сзади. Я знал, кому он принадлежит. Мы оба знали. И оба цепенели от него.
Спорим, она велит нам отодвинуться друг от друга? шепнула Сандра.
Добрый день, миссис Сандермейер, ответили мы хором; мой бас и ее тенор прозвучали в гармонии. Миссис Сандермейер была завучем. Она деловито носилась по школе в деловом костюме, деловито забравшись по грязной карьерной лестнице и зубами вырвав себе это положение. В дни без дресс-кода она всегда приходила в футболке «Who Run the World? Girls!» [1] и при любой возможности напоминала всем, что ее муж «сидит дома и смотрит за детьми».
Ну, и как вам вид? спросила миссис Сандермейер, хотя уже знала ответ. Она всегда задавала только те вопросы, на которые знала ответ.
Нравится, ответила Сандра и, не зная, что еще сказать, покивала, чтобы заполнить пустоту. Я тоже кивнул.
Прекрасно, взвизгнула миссис Сандермейер; она всегда визжала, выражая удовлетворение. Затем наклонилась ближе и сказала: Вы не будете против разойтись по разным сторонам площадки, чтобы дети вас видели? Спасибо.
Конечно, ответила Сандра и, удаляясь на другую сторону площадки, бросила на меня взгляд, явно означающий: «Ну, что я говорила?» Прозвенел звонок.
* * *
Нам надо сосредоточиться на наших целях; мы работаем, чтобы менять жизни этих молодых ребят. Чтобы они обрели жизненные навыки, с которыми смогут взять под контроль свое будущее вещала миссис Сандермейер с подиума на планерке после уроков. Ее голос растворялся в окружающем шуме, а я вертел головой по сторонам и смотрел, как все энергично кивают и что-то записывают.
У нашей школы есть потенциал стать лучшей в боро, даже в целом городе. Мы на пути становления выдающимся учебным заведением; ваши преданность и упорство помогут нам достичь этого. Она была прямо как министр смесь учителя, священника и политика. Но меня совсем не убеждала, я сидел, гадая, вдруг другие находят в ее словах то, чего не слышу я; чего не слышал уже тысячу раз до этого. И все равно я надеялся, что поступаю правильно, делаю большое дело, хотя оно казалось таким все меньше и меньше. Рядом сидел мистер Барнс в рубашке с расстегнутым воротом и ослабленном галстуке, наклонившись вперед, будто его тянуло туда непреодолимой силой. Мистер Барнс. Я всегда называл его мистером Барнсом и никогда по имени. Есть четкая граница между коллегой и приятелем, и никто не знает, когда, где и как она стирается. Я предпочитал держать ее в ясном, видимом состоянии, так что, если граница вдруг начинала выцветать и размываться, тут же проводил ее заново: мистер Барнс. На мое обращение он неизменно отвечал: «Это я, а еще моя родина». То же самое он повторял ученикам. Тем не менее я ему симпатизировал, ну, вроде того. Восхищался его прямотой, умением оставаться собой, даже несмотря на то, как поразительно тупо это может быть.
После собрания я вернулся в класс, уставился на проплывающие низко в небе тучи. Из треснутого неба пролился легкий дождь, оставляя дорожки на оконном стекле. Лондон, должно быть, единственный в мире город, где все времена года можно застать за день. Очень удручающе. Ветер дул на ветви то справа, то слева, размахивая ими из стороны в сторону, словно в приветствии невидимому богу. Я включил классическую музыку под это настроение и стал дальше проставлять оценки. Вдруг на мои плечи легли чьи-то руки, и я опешил, но тут с меня спало напряжение, о котором я и не знал.
А, это ты.
Уже полседьмого, а ты все здесь. Не видел, как я вошла? спросила Сандра.
Нет.
Ты как будто был в своем собственном мире. Что слушаешь? Она сняла с меня наушники и надела себе. Ее лицо тут же сморщилось, изобразив замешательство.
Фредерик Шопен.
Ты такой чудак. А нельзя слушать нормальную музыку, как нормальные люди?
Шопен, Прелюдия в ми-бемоль, опус 28. Номер 20 это нормальная музыкаэто круто.
М-да. Ты еще долго здесь?
Нет, готов идти в любой момент.
В школе было тихо, мирно и спокойно. Она как будто задремала и теперь видела мирные сны о будущем, лежа на боку, сложив ладони под щеку и поджав к себе колени. В вестибюле на ресепшене стояли завсегдатаи пабов: учителя, кто с религиозным рвением пил в местном заведении лишь для того, чтобы целый день потом жаловаться на похмелье. По крайней мере, это давало им хоть какой-то повод для разговора в неловкой обстановке рабочей кухни, за ожиданием протяжного гудка микроволновки.
Кэмерон, физрук, который постоянно носил шорты даже на собеседование в них пришел, первым заметил нас, когда мы вошли в корпус подготовишек. Я взглянул на Сандру она едва сдерживала немой крик. Мы подошли к нему с диким желанием съежиться и исчезнуть.
Куда это вы двое направляетесь? спросил Кэмерон с намеком. Вечно он намекал на что-то неприличное.
Домой, ответил я. Кэмерон многозначительно поднял брови. Я иду к себе домой, добавил я, отметая двусмысленность.
Ладно, увидимся.
Он так раздражает, сказала мне на ухо Сандра, когда мы отошли.
Закатное солнце принесло пронизывающий до костей ветер. Фонарные столбы тянулись вверх, словно огромные поникшие цветы; их тусклые лампы едва освещали дорогу перед нами. В совместном молчании мы шли через небольшой парк с пожухлой травой, краснокирпичными арками и железными скамейками, где бездомные, одиночки и просто гуляющие собирались и опрокидывали содержимое пивных банок в недра своих тел. Мы шли вдоль аллеи, мимо призрачных фигур в капюшонах и многоэтажных кварталов, в ловушках которых гибли тысячи мечт; мимо тюремных решеток окон; мимо паба и курильщиков, смотрящих с вызовом, осмелишься ли зайти; мимо забегаловки, у забегаловки, через дорогу от забегаловки; мимо хипстерского кафе с блюдами из авокадо и пряной тыквы; мимо фанатика с Библией на углу, жаждущего спасти души прохожих; мимо автобусной остановки, где уставшие тела сидели в ожидании, когда их боги заберут их домой, и где стоял мужчина, который каждый день между 15.30 и 19.30 кричал: «Удачи вам! Удачи вам!» всем и в то же время никому; мимо светофоров на перекрестках, где машины почти всегда проезжали на красный; к глотке станции метро, которая тихо шептала колыбельную или песню, зовя нас домой.
Вот и вечер пятницы. Что будешь делать? Тусить в городе? спросила Сандра. Посмотрела на меня: глаза ее округлились, а зрачки расширились, словно навстречу яркому свету.
Я иду домой, ответил я, понимая, что ей хотелось услышать совсем не это.
Ясно. Тогда хороших выходных, произнесла она с досадой, уходя в себя.
Воздух наполнился густым напряжением, словно дымом от лесного пожара. Я обнял ее и ушел.
Глава 3
Жилой комплекс Пекривер, Лондон; 8.15
Я глубоко вдохнул и открыл дверь. Было темно и тихо, только лунный свет проникал сквозь окно в коридоре. Я прошел в свою комнату и рухнул на кровать, подобно мешку кирпичей с большой высоты. Плечи напряглись, словно их стиснули два огромных зажима. Я лежал, смотря в потолок и плавая где-то меж грез и сновидений, меж колыбельных и песен, между настоящим и будущим.
Я так устал, простонал я. Закрыл глаза и увидел в темноте искры света, рассыпанные по комнате, созвездие светлячков; мерцание Пояса Ориона и Кассиопеи. Меня позвали: крик вибрацией пронзил тело и отозвался эхом в комнате.