Немцы переглянулись и дружно кивнули, протянув руки в знак согласия. Глаза Франца при этом лучились радостью, как у подростка, отправляющегося воровать яблоки в соседском саду.
Тогда слушайте мою историю, сказал Макс, пожав немцам руки. Но предупреждаю, придётся начать издалека, с моего дедушки. Иначе вы ничего не поймёте. Рассказ будет долгим, так что расслабьтесь и слушайте.
Макс начал повествование и с удовольствием отметил, что быстро завладел вниманием слушателей. Немцы ловили каждое его слово. По чести сказать, он и сам был рад освежить в памяти удивительную историю своего легендарного дедушки.
[1] Почему (нем.)
[2] Телячья колбаса (нем.)
ГЛАВА 3
Это случилось давно. Дедушка был еще никакой ни дедушка, а вполне молодой человек двадцати пяти лет от роду и при том совершенно холостой.
Ясным воскресным июльским днём 1938 года дверь дедушкиной комнаты в обычной московской коммунальной квартире с треском распахнулась. На пороге стояли сотрудники НКВД, сзади двое в серо-зелёных мундирах, впереди старший офицер в неуставной кожанке. Дедушка, работавший уже два года старшим научным сотрудником в Институте экспериментальной биологии, перечитывал машинописную копию свежей статьи Макса Дельбрюка о генетических мутациях бактерий, сидя за столом, который по совместительству являлся и обеденным, и письменным. Он с сожалением оторвался от чтения и осуждающе посмотрел в сторону нарушителей спокойствия. Двое подручных сразу направились со скучающими лицами к книжному шкафу и принялись деловито выкидывать из него на пол все книги подряд. Видно было, что занятие это для них привычное. Старшой в кожанке, закурил «Беломор», кинул потухшую спичку на белую скатерть, пыхнул пару раз дымом в лицо дедушке и, сверля его рыбьими бесцветными глазами, тихо спросил:
Морозов Владимир Александрович, 1913 года рождения?
Да, это я, ответил дедушка.
А это что? Офицер выхватил у него из рук стопку листов с Дельбрюком. На каком языке напечатано? На английском?
На немецком, поправил дедушка.
Нет, ну ты посмотри на него. Совсем народ оборзел. Читает спокойно шпионские инструкции и даже не прячется, вяло проворчал энкэведэшник
Это научная литература. Хотите переведу на русский?
Вопросы тут я задаю, писарчук.
Как скажете, улыбнулся дедушка.
Встать, сволочь! внезапно заорал энкэведэшник. Улыбка явно его взбесила. Видимо, на памяти у него не было ещё никого из тех, за кем он приезжал на своём воронке, кто бы улыбался. Он видел страх, беспамятство, истерику, апатию, растерянность, слёзы, но не улыбку.
Дедушка встал.
Что это ты за спиной прячешь, учёный хренов?
Колечко, ответил дедушка и, вытянув вперёд левую руку, потряс металлическим кольцом.
Что ещё за колечко? Откуда оно у тебя?
Оно вот отсюда. И тут дедушка вынул из-за спины и показал чекисту правую руку, с зажатой в кулаке лимонкой.
Что это? побледнел тот, понимая, что задал, вероятно, самый глупый вопрос в своей жизни.
Ручная оборонительная граната Ф-1. Количество осколков до трёхсот штук. Радиус поражения 50 метров, охотно ответил дедушка, и, обращаясь ко всем троим, весело добавил, Ну, что, козлы, кто хочет умереть за товарища Сталина?
Энкэвэдэшники застыли в растерянности, но дедушка быстро разрядил обстановку.
Бегите скорее к своему воронку, дурни. Вызывайте подкрепление. Я долго её не удержу.
Все трое немедленно попятились к двери, а затем кинулись прочь. Дедушка, грустно вздохнув, достал из-под кровати заранее собранный чемоданчик и подошёл к раскрытому окну. На пустынной улице стоял чёрный воронок. Собственно говоря, потому улица и опустела. Энкэвэдэшники выскочили из подъезда, бросились к машине. Дедушка сказал «à la guerre comme à la guerre[1]» и аккуратно бросил им под ноги гранату. Когда смолк грохот и звон разбитых стёкол, Владимир Морозов поднялся с пола и посмотрел вниз. Дым стоял столбом. Фаечка убила всех супостатов. Воронок лежал на боку и горел. Дедушка сказал «Au danger on connaît les braves[2]», подошёл к столу, аккуратно поднял обугленную чекистскую спичку с белой скатерти и отправил её в мусорное ведро. Затем окинул комнату взглядом в последний раз и спокойно вышел вон. Перепуганные соседи сидели по своим комнатам тихо, как мышки. Он поднялся на чердак, пробрался в дальний его конец и, спустившись по лестнице, спокойно вышел во двор через другой подъезд. Повернув за угол, дедушка перешёл на соседнюю людную улицу и растворился в толпе.
Наверное, он родился в рубашке. Череда счастливых случаев сопутствовала ему всегда и всюду. Около месяца назад к нему домой заявился товарищ по работе Ефим Капельман. Зайдя в комнату, он запер дверь, сел за стол, посмотрел извиняющимся взглядом на дедушку и выложил перед собой газетный свёрток.
Что это, Ефим? спросил дедушка.
Капельман молча развернул газету, и дедушка увидел гранату. Она понравилась ему с первого взгляда. Темно-зелёная, рубчатая, тяжелая, Ф-1 была прекрасна.
Я привёз её со сборов, прошептал, озираясь, Капельман.
Ты смелый парень, Ефим, сказал дедушка. Украл гранату у Красной Армии.
Глаза его смеялись, и это странным образом успокоило Капельмана.
Пусть немного у тебя побудет, сказал он, сделав вид, будто не расслышал про Красную Армию, возможно, ко мне скоро придут с обыском. Ну, а если не придут, я её через какое-то время заберу.
Конечно, вероятность провокации оставалась высокой, но дедушка не мог отказать товарищу. К тому же граната оказалась слишком хороша.
Ефим ушёл, а дедушка остался немного озадаченный. Ему представлялось таким очевидным, что избавляться от гранаты накануне обыска по меньшей мере странно. Граната самая необходимая вещь, когда к тебе идёт НКВД. Через пару дней Ефима Капельмана увезли в воронке, и больше его никто не видел.
Дедушка частенько, вернувшись с работы, доставал Ф-1 и любовался ею. Ему нравилась шероховатая поверхность. Он чувствовал её скрытую мощь. Дедушка привязался к ней и даже дал имя, нарек её Фаиной.
Ему жаль было расставаться с Фаечкой, так приятно она лежала в руке. Когда он бросал её из окна в ненавистный воронок, душа его сжималась не от страха, а только от непонятной грусти.
Младший научный сотрудник Владимир Морозов сел в ближайший поезд Москва-Одесса и через пару дней уже спускался по Потемкинской лестнице к порту. Он смотрел на вибрировавшие в утренней дымке силуэты кораблей и пытался составить оптимальный план действий. Задача виделась ясно: как можно быстрее и в любом направлении бежать из СССР. Поразмыслив немного, дедушка решил для начала узнать, как попасть на грузовой причал. После недолгих наблюдений он обнаружил, что на территорию порта ведут два входа. Один со шлагбаумом и охраной, другой в сотне метров сбоку через дырку в дощатом заборе. Второй вариант дедушке показался привлекательней.
Одесское солнце начинало припекать. Владимир решительно спустился с лестницы, свернул направо, прошёл немного, нырнул в дырку и оказался на грузовом причале. Мало того, прямо перед ним стоял немецкий двухпалубный грузовой турбоэлектроход с трогательным названием «Schwalbe[3]». По трапу на борт поднимались матросы, несколько грузчиков закрепляли груз на нижней палубе, а с верхней человек в белой фуражке, по виду боцман, что-то орал матросам. Подойдя ближе и прислушавшись, Владимир понял, что оказался в нужном месте в нужное время.
Hey, Hopke! Was zum Teufel kommst du allein? Ich befohlen eine Student treffen am Haupteingang. Er ist groß und blond. Wir können nicht Weg ohne ihn kommen[4], ещё раз проорал боцман. Один из матросов (видимо, он и был Хопке) остановился посредине трапа и крикнул в ответ:
Endschuldigen Sie mir bitte, Herr Bootsmann. Der Haupteingang war leer. Aber ich kann gehen und warten ein noch wenig. Wie heißt er[5]?
Klaus. Sein Name ist Klaus Müller. Hopke, du bist Dummkopf! Du kannst nicht so einen einfachen Namen merken[6]?
Из диалога следовало, что матрос был послан боцманом встретить некоего студента Мюллера, но тот почему-то не явился в назначенное время.
Jawohl[7], виновато ответил боцману Хопке и, спустившись с трапа, проворно засеменил в сторону пропускного пункта навстречу дедушке. Когда они поравнялись, Хопке подозрительно смерил его взглядом.
Herr Matrose, вдруг обратился к нему Владимир, sagen Sie mir bitte, wo befindet Schiff «Schwalbe[8]»?
Wie heißt du[9]? радостно воскликнул Хопке, довольный, что ему не придётся искать этого проклятого Мюллера.
Ich heiße Klaus. Klaus Müller[10].
Дедушка положился на инстинкты и стал импровизировать. Он изобразил бурную радость от встречи с соотечественником, обнял Хопке и немедля зашагал вместе с ним к кораблю. Дедушка размахивал руками и громко рассказывал матросу на чистейшем литературном немецком языке, как чуть не заблудился в Одессе, как ему пришлось дважды спускаться и подниматься по Потемкинской лестнице за документами, которые он забыл в гостинице и так далее, и тому подобное. Он тут же «вспомнил» как в детстве мечтал стать матросом и спросил можно ли ему померить бескозырку. Не дожидаясь разрешения, дедушка сдёрнул бескозырку с головы Хопке и со счастливым выражением лица нахлобучил на себя. Красноармейцу с винтовкой у трапа «Schwalbe» и в голову не пришло спросить документы у двух немецких матросов. Он скучал и к тому же был сосредоточен на своей папироске.
Через пару минут Владимир Морозов уже стоял на верхней палубе перед боцманом. К чести дедушки следует заметить, он сразу признался боцману в своём обмане и попросил убежища от грозящей ему смертельной опасности. Боцман хмуро выслушал, внимательно посмотрел в глаза русскому беглецу и, сочтя, видимо, что тот не лжёт, велел отвести его в небольшую каюту на корме. Судьба настоящего Клауса Мюллера осталась неизвестной, и потому боцман приказал Хопке на свой страх и риск до конца рейса считать русского Мюллером, а правду утаить от капитана.
«Schwalbe» вскоре отчалила и, оправдывая своё имя, резво набрала ход в юго-западном направлении.
С самого начала путешествия судьба без устали улыбалась дедушке. Оказавшись на «Schwalbe», он готовился сойти на берег в Констанце или в Варне. Однако турбоэлектроход устремился прямиком к Босфору, а вскоре дедушка узнал всё от того же Хопке, что на всём пути до Германии планируется только один заход в порт. И этим портом была Венеция. Более идеального варианта он представить не мог. Дело в том, что Владимир Морозов в качестве конечного пункта своего путешествия сразу выбрал Эрленбах, симпатичный городок на берегу Цюрихского озера. Там жил старинный друг его отца и преуспевающий коммерсант Вильгельм Кнаубе. Правда, связь с ним прервалась более двадцати лет назад, и никто не знал, жив ли он вообще. Если Кнаубе в добром здравии, то ему должно было быть лет шестьдесят или около того. Из рассказов отца Владимир составил представление о Вильгельме Кнаубе как о человеке, живо интересующимся наукой и обладающим приличным состоянием. Венецию и Эрленбах разделяли не более пятисот вёрст пути, практически, рукой подать. Хопке принёс из корабельной библиотеки большой цветной атлас, и пока «Schwalbe» стремительно шла по Чёрному и Адриатическому морям, дедушка детально изучил дорогу в Эрленбах, выбрав самый короткий маршрут через Больцано.
Когда подошли к Венеции настолько, что стали уже видны стаи голубей над площадью Сан-Марко и знаменитый силуэт колокольни Кампаниле, Владимир одел матросскую форму, которую принёс всё тот же Хопке. Смешавшись с командой, он сошёл на берег. Пройдя контроль по паспорту Хопке, дедушка вернул документ одному из матросов и тотчас двинулся в северо-западном направлении. В одном из трактиров ему удалось выменять карманные часы Павелъ Буре, давнишний подарок отца, на пять никелевых монеток достоинством в две лиры каждая. Половину этой суммы он сразу потратил на старый спальный мешок и пару лепёшек. Найдя дорогу на Больцано, дедушка с лёгким сердцем отправился в путь. С самого начала, как только стало известно об остановке в Венеции, он мечтал совершить пешее путешествие по здешним местам подобно юному Жан-Жаку Руссо. К слову сказать, другого варианта его финансовое положение и не предполагало. Маршрут пролегал в сельской местности вдоль горных долин, по зелёным лугам через быстрые холодные реки с тяжелой водой млечного цвета, под синим небом, обрамлённым белоснежными вершинами альпийских гор. Владимир ночевал там, где его заставала ночь, а питался хлебом с водой и овечьим сыром, купленным у пастухов, благо, все они понимали по-немецки. Прошла неделя, и впереди, наконец-то, показалась голубая полоса Цюрихского озера. Спустя ещё два дня пути по северному его берегу дедушка оказался в Эрленбахе.
Вопреки ожиданию Вильгельм Кнаубе принял дедушку весьма радушно, даже невзирая на его, мягко говоря, потрепанный вид. Первым делом ему предложили горячую ванну. Когда дедушка привел себя в порядок, Вильгельм уже с нетерпением ждал его у накрытого стола. За ужином они разговорились, и Владимир выяснил, что Кнаубе владел двенадцатью сыроварнями в разных частях Швейцарии. Кнаубе в свою очередь с живым интересом выслушал дедушку и буквально засыпал его вопросами. Когда он узнал, что Владимир Морозов являлся ведущими специалистом Московского института экспериментальной биологии в области вирусологии, глаза его округлились от удивления. Он тут же поделился своей мечтой. Оказалось, весь последний год Вильгельм Кнаубе всерьёз обдумывал план создания собственной лаборатории. По его мнению, она должна была поднять контроль качества его сыров на самый высокий уровень и помогла бы в создании новых сортов. Они принялись обсуждать перспективы, разные тонкие нюансы, и не заметили, как пролетело целых три часа. На следующий день Вильгельм Кнаубе сделал дедушке деловое предложение, предложив возглавить лабораторию. Дедушка с радостью согласился, поставив два условия: оснащение лаборатории самым мощным и современным оборудованием, а также устройство в том же здании жилой комнаты для его постоянного проживания.
Кнаубе без раздумий согласился и, не медля, развил кипучую деятельность. Первым делом он помог Владимиру с оформлением документов на жительство, и это далось совсем непросто. Из соображений безопасности дедушке решили сменить имя и фамилию. Так он превратился в Вилли Фроста. Затем Вильгельм принялся искать помещение под лабораторию. Вместе они остановили выбор на небольшом одноэтажном домике с мансардой на краю Эрленбаха. Место было тихим, а из окон открывался изумительной красоты вид на Цюрихское озеро. Но главное дом находился на твердом скалистом основании, что являлось непременным условием для установки первого в мире коммерческого электронного микроскопа, который любезно согласилась изготовить специально для Кнаубе фирма Siemens. Каким образом дедушке удалось уговорить Кнаубе на столь дорогую покупку, осталось загадкой.
В свободное от сыров и молочных бактерий время Вилли Фрост собирался заниматься собственными научными изысканиями и получил на то согласие Кнаубе. Но всей правды ему дедушка не сказал. На вопрос Вильгельма о направлении его научных поисков ответил уклончиво и неопределённо. Нет, он не боялся быть неправильно понятым или показаться сумасшедшим, всего лишь твёрдо намеревался сохранить свою тайну, памятуя о старой, как мир истине: что знают двое, то знают все.