В ответ Каратист походя заехал ему кулачищем в ухо, чтоб неповадно «возникать» было. От удара Сидорчук с табуретки улетел к входу в спальню. Урезонив таким образом «тихую оппозицию», Жерздев подвёл телефонистку к обеденному столу и приказал:
Лезь на стол.
За-зачем? для проформы спросила та, внутренне готовая и не к такому обороту.
Канкан танцевать будешь.
ЯЯ не знаю, что это такое, залилась краской стыда Кобза уже не от того, что её унижают, а от того, что она вправду не знала, что такое «канкан».
Вантуз, покажь ей, повелительно дёрнул шеей дебошир.
Мелюзик без промедления соскочил с табуретки и, пыхтя от усердия, козлом обскакал стол, высоко задирая ноги под припев певицы: «Пап-пап, паба-дап-дап, пап-пап»
Лезь, кратко повелел главарь женщине.
Поскольку та малость замешкалась, осатаневший колонист «с мясом» выдрал из своей спецовки нацепленную награду, отшвырнув лоскут с орденом прочь. Он одним маховым движением руки смёл со стола всю посуду, и прошипел: «Лезь, сука подзаборная! Лезь, подстилка коммунизма! Или я твоего ублюдка тухлой веной на перо17 посажу!». И остервенело всадил в центр столешницы нож для резки хлеба.
Альфия послушно забралась на стол и, стыдливо придерживая короткий подол халатика, принялась неуклюже махать ногами. Каратист, усевшись на табуретку, снизу плотоядно смотрел на полные икры и бёдра бедной горе-танцовщицы. «Сеанс, Вантуз! Смотри, какой сеанс!» периодически по-звериному ревел он.
Едва песня отзвучала первый раз, как Мелюзик по сигналу Жерздева включил её вторично. Главарь сорвал с окаменевшей от кошмара женщины халат, плавки и лифчик, располосовав их прямо на ней ножом, и заставил изображать канкан в голом виде. Теперь на уже мало что соображавшую Кобзу пялились не только Каратист и «шестёрка», оравшие: «Сеанс!Сеанс!», но даже и Сидорчуку оказалось не по силам отвести от неё глаза.
Наконец музыка отзвучала. Альфия замерла, руками прикрывая груди и лобок. Громила без усилий, будто пушинку, опустил её на пол и рявкнул подручным:
Вантуз и ты, Сидорчук на букву «пэ», уберите отсюдова этунуотрыжку поздно вынутого члена. ТудаТуда, махнул он в сторону окна. На улицу. Чтоб аппетит не портила. И шустрите там на стрёме.
ДоченькуКсюшеньку мою не трогайте! прорвало немоту у женщины, по лицу которой потекли слёзы.
Стоп! передумал Жерздев. Ты, Вантуз, убери выродка, а ты, Пидарчук, марш в комнату. Так-то оно понтовей будет. И бойтесь у меня! А то я вас самих отпетушу.
Мелюзик кое-как одел плачущую девочку и вывел в сени. В домике стало тихо. Безмолвие прерывалось лишь всхлипами Ксюши, доносившимися извне, да бурным сопением злодея. Тот уже уложил навзничь нагую Альфию, впавшую в чугунный бесчувственный ступор, прямо на пол, усеянный многочисленными битыми осколками, и тщился совершить с ней половой акт. Но у него ничего не выходило.
Сидорчук косился на них из гостиной через раздвинутые пальцы рук, прижатых к глазам, и в бессильной ненависти шептал: «Сам ты сука и козь-зёл! Сука и козь-зёл!»
Уголовник меж тем «беспонтово» (как обсмеяли бы его уголовники) тыкался в тело женщины дряблым и обвисшим членом и непонимающе похрюкивал. Потом до него дошло, в чём загвоздка, и он перевернул Альфия ягодицами кверху. Так ему подсказал порочный сексуальный стереотип, выработанный зоной.
И едва у него нечто стало получаться, как женщина неожиданно затрепыхалась, пытаясь встать на четвереньки, и замычала: «Нет! Нет! Вася! Вася!». Тогда злодей схватил с пола пустую бутылку из-под водки и нанёс ею удар жертве по голове. От удара бутылка лопнула, а Кобза обмякла, бесформенной массой распластавшись на полу.
От увиденного Сидорчука прослабило. Он разом перестал бормотать и гаденько возмущаться. Он понял, что не до жиру, а быть бы живу. Что его самого способен спасти лишь животный анабиоз. Что нужно затаиться и притвориться мёртвым. Подобно жуку-короеду в минуту опасности. И он залез в гостиной под стол. И уже оттуда полуобморочно наблюдал, как садист потянул тело женщины к себе, а потом вдруг отбросил его и заорал: «Бля-а, да она ж сдохла, с-сука паскудная!»
Но тут в отборный мат Жерздева влился вопль Мелюзика, донёсшийся из сеней
Когда Мелюзик вывел Ксюшу в сени, то она сначала безутешно плакала. Однако, затем девочка вспомнила слова своего папы про то, что слезами горю не поможешь, и стала придумывать выход. И придумала. Она вспомнила, что в их холодном туалете, вход в который открывался прямо из сеней, у задней стенки отодвигается одна доска. Папа был в отъезде, а мама так и не собралась приколотить доску.
И девочка попросилась в туалет. «Шестёрке», тайком подглядывавшего за Каратистом, даже понравилась её просьба. Он завёл Ксюшу в отхожее место и запер за ней дверь на наружную задвижку. Оставшись одна, девочка нащупала доску и, затаив дыхание, принялась отодвигать нижний конец. Как назло, ей мешал верхний гвоздь, предательски скрипевший. И один раз скрипнувший особенно резко. «Эй, ты чего там?» насторожился охранник девочки, услышав шум. Но Ксюша специально закряхтела. Тогда Мелюзик сказал: «А-а-а», и успокоился.
Отодвинув доску, бедняжка потихонечку скользнула в лаз, оказавшись в огороде. Она совсем плохо видела в темноте, и потому больше по памяти вышла на тропинку, ведущую к калитке. Теперь ей оставалось только выйти за ограду, перебежать через дорогу к дому соседки тёти Тони Кичигиной, и тогда можно было бы спасти и себя, и маму.
Но тут беглянка вздрогнула от ругани Мелюзика, обнаружившего пропажу. Девочка заторопилась, оступилась и упала в кювет. Ксюша судорожно стала выбираться из канавы, и тутИ тут она различила грузные и грозные шаги. Кто-то большой-пребольшой и страшный-престрашный приближался к ней. И ей стало ясно, что убежать не удалось. Она вся сжалась, свернулась клубочком, приобретая позу, в какой лежат дети всего мира в утробах своих матерей, и замерла от охватившего её ужаса. А большой-пребольшой и страшный-престрашный остановился возле неё, потыкав носком обуви. И зловеще просипел: «Ну что, маленькая леди на букву «бэ», отбегалась?» И злорадно загоготал.
И тогда Ксюша догадалась, кто этот страшный великан, и тонко и жалобно закричала: «Мама! Мамочка! Он на букву «бэ»!Он на букву «бэ»! Мама! Ма»
5
Подлужного, до того как его предшественник освободит квартиру, поселили в гостинице. В настоящее время он сидел за столом в одноместном номере и поздним вечером изучал сложное двухтомное уголовное дело, расследованное начальником следственного отделения милиции Хохолковым Егором Григорьевичем. Не изучалось. Не изучалось потому, что за стеной неведомый постоялец включил магнитофон. Звучало «откровение музыкального сезона» 1987 года: шлягер «Яблоки на снегу» в исполнении Михаила Муромова. И душещипательные строки: «Яблоки на снегу розовые на белом» навевали Алексею грустное настроение, ибо ассоциировались с тем, что он сотворил с любовью к Татьяне.
Наконец магнитофон замолчал. Мало-помалу затихал гостиничный народ. Подлужный, утвердив обвинительное заключение по уголовному делу, на сон грядущий намеревался дочитать бестселлер той поры «Мастера и Маргариту» Булгакова. Не дали. В половине одиннадцатого раздался телефонный звонок.
Да! в обычной напористой манере бросил в трубку Алексей.
Дежурный по отделу старший лейтенант Усков, доложили ему. Товарищ прокурор, на Вёпсе двойное убийство. Опергруппу собрали. Машину за вами выслали.
КгмХорошо, озабоченно прокряхтел Подлужный, так как и в самом деле предстоящая ночь ничего хорошего не предвещала.
В далёкий лесной посёлок, который от Красносыльска отделяло сто шестьдесят километров, выехали вшестером на милицейской «буханке»18. Помимо водителя и прокурора в машине разместились: начальник уголовного розыска Мудрых Владимир Степанович, начальник следственного отделения милиции Хохолков Егор Григорьевич, эксперт-криминалист Завьялов и судебно-медицинский эксперт Старцев. Поскольку начальник милиции Жур заболел, то Мудрых представлял одновременно и руководство милиции. Подлужный тоже ехал «за двоих», так как следователь прокуратуры Цыганков находился в командировке. Хохолков следовал «по своим делам»: поступило сообщение о совершении в лесном посёлке ещё и кражи.
Из Вёпса позвонил председатель сельсовета Гёте и сообщил о двух трупах, излагал прокурору начальник угро исходные данные, покачиваясь от быстрой езды. Убили жену малолетнюю дочь передовика Кобзы. Женщина убита в доме. Ударили чем-то тяжёлым по голове. Перед тем, предположительно, изнасиловали. Или пытались. Девочка задушена на улице, рядом с домом. Её предсмертный крик услышали соседи. Но пока они собрались, пока ружьишко прихватили, преступники успели скрыться. Зэки орудовали.
Почему такая версия? повернулся на переднем сиденье Подлужный.
Кто ж, ещё, знающе усмехнулся Мудрых. Судите сами: с вводом Бэ-52 из гражданских в посёлках остались битый да грабленый. «Почерк» тоже зэковский. Чтоб так зверскиЯ их за версту чую. Они и крадут, не как все. Им же тащить нахапанное некуда. Потому они задарма нахаваются, а потом шкодят и гадят: разломают, разворошат, разбросаютРабская психология. Гёте сразу определил: «Поселенцы». И ещё: председатель сельсовета в доме углядел рукавицу зэковская. Такие шьют в Выйской зоне строгого режима для тех, кого на лесоповал выводят.
Так-так, принял информацию к сведению прокурор.
Раньше в посёлках кражи были экзотикой, подключился к разговору Хохолков. Все ж свои. А как учреждение появилось, они и полезли, что грибы после дождя. А раскрыть их трудно. Ведь поселенец тот же лазутчик из осаждённой крепости. Сделал вылазку, и юркнул обратно в норку. В колонию. А оттуда его попробуй выманить на раскрутку закрытая структура. Государство в государстве.
Угу, постигал местную специфику Алексей.
Дальше ехали молча. Милиционеры и эксперты дремали, а Алексей смотрел в окно, не столько глядя на горный пейзаж (местные красоты были укрыты темнотой), сколько думая о Татьяне и сыновьях.
Сотню километров преодолели за полтора часа, добравшись до большого таёжного посёлка Выя. Там следственно-оперативная группа забрала участкового инспектора милиции Порошина, в участок обслуживания которого входил Вёпс, и двинулась дальше. Рельеф становился всё более гористым. Ещё через тридцать километров достигли перевала. И это сразу ощутил не только двигатель машины, натужно зарокотавший на горных кручах, но и пассажиры. Несмотря на середину сентября, здесь уже тонким слоем лежал снег
Перевал, ленивым голосом прокомментировал перемены проснувшийся Мудрых. Дальше, километров через сто, ещё один перевал, а дальше открытая местность аж до Карского моря.
Да-да, откликнулся Алексей, подумав: «А в Среднегорске зимой ещё и не пахнет».
На шестьдесят километров от Выи до Вёпса потратили два часа.
6
Председатель сельсовета Гёте и двое понятых, предусмотрительно подысканных им же, встретили оперативную группу возле домика Кобзы. Гёте исполинских габаритов мужчина живо напомнил Подлужному о Гайде. Только если Гайда был похож на медведя, то юридический хозяин лесного посёлка запросто вместил бы в себя настоящего косолапого хозяина тайги.
Гёте пожал прокурору руку так, что у спортивного Подлужного косточки затрещали. Затем он, горестно ссутулясь, жестом показал на небольшой комочек, лежавший в кювете. Комочек был заботливо укрыт детским красным одеяльцем. Гёте поднял стёганое покрывальце, и Алексей увидел трупик девочки. Его отцовское сердце ощутило острый укол.
Это Ксюша Кобза, со слезами на глазах произнесла женщина, подошедшая сзади. Я около десяти вышла в сенки и услышала её крик. Она кричала «Мама! Мамочка!». И ещё такое странное: «На букву «бэ»! На букву «бэ». По голосу я Ксюшеньку сразу узнала. Сказала мужу. Он взял ружьё, а я ломик. Сейчас же опасно. Колонисты. Мы оделись и выбежали. Но эти сволочи уже смоталисьЯ соседка ихняя. Кичигина, в заключение пояснила свидетель.
Точнее можете указать время, когда вы услышали крик? осведомился Подлужный.
ТочнееМинут без пятнадцати без двадцати десять.
Значит, девочка финал их злодеяния, глухо проговорил прокурор, загоняя пронзительную, но неуместную сейчас жалость внутрь и обретая профессионализм. Что ж, начнём с дома.
Экспресс-осмотр места происшествия подсказал сотрудникам правоохранительных органов, что действовал не убийца-одиночка. Характер расправы с жертвами, картина погрома, рукавица, впопыхах забытая на кухне, действительно наводили на версию о причастности осуждённых к исключительному по жестокости акту. Причём эти колонисты должны быть пьяными или с остаточными явлениями алкогольного опьянения, а на их одежде и телах, не исключено, пятна крови и порезы. Время их возвращения в колонию перед отбоем либо сразу после него.
С тем прокурор и отправил в зону сотрудников милиции и председателя сельсовета, чтобы те произвели первичный отбор подозрительных лиц. Сам же с понятыми и экспертами Завьяловым и Старковым он остался в доме Кобзы для производства более детального обследования места происшествия и доказательной протокольной фиксации юридически значимых обстоятельств. После осмотра придомовой территории, они перенесли мёртвую Ксюшу в тепло. Фёдор Николаевич деловито согрел два ведра воды на газовой плите, обмыл тела потерпевших и тут же приступил к их вскрытию, чтобы не возить трупы в районный центр практика, обыденная для Сылки.
Прокурор, задокументировав обстановку и изъяв одежду пострадавших, рукавицу, горлышко от бутылки, окровавленный нож, а также образцы выделений и крови из разных мест, не поленился на пару с Завьяловым вторично проверить закоулки домика. Теперь уже осторожно ползая на коленях. И не зря! На кухне под сервантом эксперт-криминалист обнаружил орден Трудового Красного Знамени на сером лоскуте, определённо выдранном из колонистской спецовки. На лоскуте имелся мазок, похожий на кровь ценная находка.
Алексей занёс свежие данные в протокол, и вознамерился уж было позвонить в колонию, вооружая опергруппу новыми сведениями о вероятных особенностях внешнего вида преступников, да с досадой вспомнил, что телефонный аппарат разбит вдребезги. «Чёрт побери!», стукнул он себя ладонью по лбу. И повернулся к понятым, которым перед тем демонстрировал находку, чтобы осведомиться о месте нахождения ближайшей точки связи.
Однако, реализация задумки ему не понадобилась, поскольку по крыльцу дробно забарабанили чьи-то ноги, и в дом вбежал запыхавшийся участковый Порошин.
Товарищ прокурор! возмущённо отрапортовал он. Дежурный по колонии отказывается допускать нас до зэков.
То есть, как отказывается!? поползли кверху брови у Подлужного.
Так. Говорит, что без указания сверху он не допустит. Мудрых ему чуть морду не расквасил, а он всё равно своё толмит. Кое-как их растащили.
Вперёд! решительно бросил Порошину Алексей, складывая материалы дела и вещественные доказательства в следственный чемодан. Сейчас мы наведём на морде этого дежурного глянец социалистической законностиЯ скоро. Отдал он указание экспертам и понятым, выходя наружу. Подписывайте протокол и охраняйте место происшествия.
Меж тем на дворе поднялась настоящая метель. Сквозь ненастье и снежную кутерьму слабо пробивались огни периметра колонии-поселения, к которым и направился прокурор вслед за участковым.
А что не на машине? Что пешком? прокричал Подлужный Порошину, прикрываясь воротом плаща.
Да тут два шага шагнуть, ответил ему тот.
От дома Кобзы до места лишения свободы и вправду оказалось не более сотни метров.
Так близко?! поразился прокурор, отряхивая одежду на крылечке КПП. Зона прямо в черте населённого пункта!
Бардак, согласно кивнул Порошин, нажимая на кнопку электрического звонка. Гёте про то на всех совещаниях жалуется.