Николай Леонов, Алексей Макеев
Тело с историей
© Макеев А.В., 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
* * *
Зима в этом году удавалась на глазах: морозы ударили в середине ноября, снег улегся надолго, и преглубокий. Уже в четыре часа дня опускались на землю ранние сумерки, плотные, как ватное одеяло. Падали неторопливо белые хлопья.
Все, что было грязного, угловатого, некрасивого, все снег укрывал, сглаживал, скрадывал снегопад. Уютно, как в детской цигейковой шубе. В такую погоду так и тянет благодушествовать, особенно если ты не на машине и спешить никуда не надо. Ощущаешь спокойствие перед лицом чего-то огромного, важного, неминуемого, того, что выше мелочных обид, ссор и суеты. На человека с чистой совестью снисходит умиротворение, на человека с отягченной тоже снисходит, пусть и иное: спокойствие отчаяния и осознание, что назад пути нет, ничего исправить нельзя. Что тоже в каком-то смысле умиротворяет.
В подобном расположении духа легче легкого совершить невозможное. Например, набрать номер и попросить прощения да хотя бы и у заклятого врага. И подавно у того, с кем много лет жили душа в душу, вместе проходили путь от стихоплетства банального и трех аккордов до стадионов, фестивалей, полных сборов, а потом просто расплевались на старости лет глупо, погано, по сути не из-за чего.
Набрать номер, терпеливо выслушать гудки, дождаться ответа:
Да.
Я рядом. Заскочу?
Конечно.
И вот завершен знакомый путь, знакомые ворота по-знакомому скрипят. А вот и сам он знакомый-презнакомый, как всегда душа нараспашку, куртка на голое тело, потому что такой он человек, всегда ему жарко, рвется огонь изнутри. Вот и сейчас: глазища горят, шальные и веселые, улыбка от уха до уха. Падают снежинки, умащиваясь, как в гнезде, в жестких волосах, уже с сильной проседью. И морщины появились.
Вот и ты, басит он, по-медвежьи обнимая, рад тебя видеть.
Поговорить
Обязательно, давно пора. Сперва чайку, а потом уж, отогревшись, отдышавшись идем, идем, нечего вола пинать. Скоро понаедут.
И, как на грех, в этот момент начинает пиликать в кармане чертов телефон.
Выругавшись, он перехватывает за черенок лопату, которой только что чистил дорожку, и, крякнув, запускает под небеса наработанным жестом, точно биту в городках.
С треском сыплются на снег проволочки, радиоштуковины, спланировав привидением, ткнулась в сугроб антенна.
Вот теперь будет тихо и никто не помешает. Пошли.
Глава 1
Господин полковник! Вы меня слышите?
Что? хмуро бросил Гуров.
Вы не могли бы скрежетать протезами потише? И без вас неважно слышно.
Ну извини.
Зол был полковник Гуров, зол и разобижен, но все-таки не удержался, хмыкнул горько. Никак не привыкнуть к тому, что это для всех прочих он человек-загадка, сплошная терра инкогнита, а для любимой супруги книга, распахнутая настежь, аж страницы шуршат. Сто раз перечитанная и наизусть заученная.
Мария удовлетворенно кивнула мол, то-то же, вернулась к телефону и попыткам уразуметь, куда все-таки повернуть.
Гуров же упрямо продолжил следовать по маршруту, проложенному навигатором. Доверие к гаджету было подорвано, но другие варианты пока отсутствовали. Не останавливаться же прямо тут, на дороге в полторы полосы. Да и не развернешься.
«Врет ведь, как Троцкий, недовольно думал он, глядя, как адское устройство, то и дело залипая, радикально меняет пути к цели, ну вот куда тут? Заборы-то, заборы! На Рублевке таких нет. И хоть бы указатель какой повесили, любители бродилок по закоулкам».
Вполне оправданное сетование. От шоссе всего-то ничего, но, покинув его, извольте петлять по узким полуубитым проулкам, к тому же подзаваленным снегом. И не развернуться: с одной стороны дощатые заборы до вершин елок, со второй что-то глубокое. Трудно в темноте понять что. Чрезвычайно смахивает на овраг, а то и ущелье.
«Про снегоуборочную технику в этой элитной глуши явно не слышали, и давно. Местным гражданам куда как проще прикупить по джипу, нежели раз в месяц скинуться на трактор. Это не дорога, а сплошной вызов, на лысой резине тут делать нечего. Зато какие заборы у всех красивые, свежие и высокие. Интересно, что там охранять-то до такой степени?»
Раздражение раздражением, но Лев Иванович в сотый раз порадовался, что сумел настоять на своем ну почти. Процентов на сорок. На личном участии в творческом саммите на уровне лишь «посидеть, подождать в машине». Нечего порядочной красивой женщине петлять по этому гетто для толстосумчиков, к тому же в сумерках.
Тут направо, скомандовала Мария.
Как же, прямо, попытался поспорить Гуров, но лишь для порядка. И повернул.
Теперь снова направо теперь прямо, еще порядка пятисот метров
«Никто не скажет, что я, полковник Гуров, муж негодный и самодур, но уже немного слишком, снова безропотно покоряясь, роптал он про себя, и как это все понимать? Едем невесть куда битый час, ни дороги, ни указателей, ни людей ни нормальных, никаких, да и откуда им тут взяться? У него же, как у черта, все шиворот-навыворот»
Все началось с того, что Мария вдруг поведала: «Буду петь Гертруду».
Гуров сразу не понял, по каким причинам его ставят в известность относительно творческих планов. Не такой человек Мария, чтобы каждый чих согласовывать с супругом и повелителем. Крыш над собой эта птица не терпела.
А тут вдруг уведомила.
Лев Иванович корпел как раз над судебно-бухгалтерской «экспертизкой», подсунутой коллегой, капитаном из экономического, так, для полноты картины, хитренько заявил он, сверкая золотыми очками, чтобы глубокоуважаемый «важняк» понимал, о чем речь. Ну в общих чертах, хотя бы в целом.
«В целом», осилив лишь пяток страниц из более чем двух сотен, глубокоуважаемый Гуров понимал, что он дерево сухое, кряхтящее и местами уже полое.
Причем спец, изваявший это заключение, наверняка был отличным судебно-бухгалтерским экспертом, но не страдал внятностью. Что это: подлость или предательство?! Или недостаток собственных знаний, который маскируется научно выглядящими словами?
Невозможно нормальному человеку все это осознать.
Поэтому Лев Иванович, стремясь изо всех сил понять, что означает: «по итогам выявления признаков несформированного источника по налогу на добавленную стоимость в цепочке контрагентов общества и неурегулирования обществом вопроса по налоговому разрыву, свиноводческий комплекс добровольно отказался от применения вычета по НДС», бездумно вопросил:
Кто такая Гертруда?
Мария, почему-то раскладывая пасьянс (весьма странное, нетипичное занятие), фыркнула:
Да пять веков как одна и та же. Королева Гертруда, она же мать Гамлета.
Вот это-то я понял, то есть теперь понял. Почему петь?
Супруга, продолжая раскладывать карты, объяснила.
Правда, легче от этого не стало: оказалось, что она вовсю ведет переговоры об участии
В чем?! Гуров моментально проснулся, отложил бумаги.
В панк-опере «Гамлет», изысканно и отчетливо артикулируя, повторила Мария, не отрываясь от стола. Что-то недоступно?
И как ни в чем не бывало продолжила и раскладывать, и шокировать.
Будет она исполнять партию королевы Гертруды в панк-постановке в панк же театре «Тень». Причем Клавдием и по совместительству режиссером этого адского действа выступает
Кто?! проскрежетал Лев Иванович, ощущая, что вот сейчас точно ни в какие рамки.
Сид, с возмутительным спокойствием повторила Мария, и завтра в районе десяти я с ним встречаюсь. Просмотреть либретто, обсудить условия, подписать бумаги.
И тут полковник не выдержал. Аккуратно сложив «экспертизку» и подбив ее по краям, он произнес, спокойно модулируя голосом:
Только через мой труп.
Изящные ноздри дрогнули, в глубинах безмятежных, прохладных глаз зажглись опасные огоньки. С нежной улыбкой, не предвещающей ничего доброго, изогнув боевым луком безукоризненную бровь, Мария хладнокровно промурлыкала:
Что ты, милый мой, это лишнее. Трупы, маньяки, душегубы это давно уже пройденный его этап.
Тут требуются пояснения.
Сид этот, в миру Михаил Ситдиков, легенда неформальной сцены и солист панк-группы «Боль да смех». Человек известный, этого не отнять. Уж на что полковник Гуров далек от всех сортов квазикультур, но и ему за последние двадцать пять лет намозолило глаза это культовое явление. Не сказать, что оно лезло в эти самые органы зрения, просто он был такой заметный. Отличающийся. Пожалуй, кто угодно мог бы узнать его без проверки документов. Хотя если умоется и причешется, то не факт, может и остаться неузнанным.
Вот как выглядел наш ответ покойному Сиду Вишесу: тощий, сутулый, расхристанный. Длинный, с длинными же руками и ногами, выдающимся носом. Вечно размалеванный в черное, белое, местами красное, перманентно ощеренный в дебильной ухмылке и с огромными, вытаращенными, безумными глазами. На голове, в зависимости от периода творчества, произрастали либо патлы, торчащие на манер чертовых рогов или морской мины, а то и ничего, кроме сияющей выбритой лысины, на которой маркером выводилось культовое же слово из трех букв.
Произведения все под стать упыри, хитники с вилами, лесники-людоеды и аналогичная русская народная жуть да бытовуха. Не Стивен Кинг, не Лавкрафт, не граф Толстой и племянники, скорее художественное изложение сводки преступлений в сельской местности. На сцене он вел себя так, точно сквозь него пропускали не менее полутора тысяч вольт.
В общем, страшновато.
Впрочем, голос имел сильный и красивый. В дальнейшем, бросив пить и приодевшись, Сид еще и вставил зубы тогда-то выяснилось, что и тексты, положенные на музыку, не столь уж плохи, особенно по сравнению с аналогичной продукцией.
Имелся еще один неприятный момент. Как ни старался Гуров а он старался, подбирая цензурные тезисы в обоснование своего вето, но так и не припомнил ни одного скандала, связанного с именем Ситдикова. На что и Мария не преминула указать:
Не понимаю, чего ты дергаешься, как холодец. За двадцать пять лет активного прыганья по неформальным сценам ни одного протокола. По-моему, результат отменный.
Однако муж уступать не собирался:
Тем более. Значит, он двусмысленный, на сцене один, в жизни другой, это готовый маньяк. Или просто никогда не попадался.
Мария продолжала работать адвокатом дьявола, по-прежнему спокойно, с осознанием собственной правоты:
Не важно, что тебе кажется. Перед законом он чист, как новорожденный белек.
Пришлось перегруппироваться и зайти с другого фланга:
Хорошо, пусть так. Однако стоит ли так ронять планку? Тебе, с твоими званиями, реноме, преданной публикой, именем, наработанным годами помилуй! Заигрывание с неформалами удел престарелых примадонн.
Так, жена взяла пилочку, начала ею орудовать.
Лед тронулся, проняло.
Сид на сцене дольше меня, чуть напряженно заметила она.
Ты играешь. Он же орет да козлом скачет.
Никем он не скачет. И он поет.
Этот вой у нас песней зовется? съехидничал он, понимая, что конструктивные доводы иссякли и диспут грозит перейти в фазы «надуться и замолчать» (с его стороны) и «усмехнувшись, пожать плечами» (со стороны Марии).
Однако жена была настроена серьезно. Подняла ладошку, вежливо призывая заткнуться, некоторое время помолчала (наверняка считая до десяти), потом завела снова, по-доброму:
Лева, ты, мой супруг и опытный людовед, никак не можешь понять моих мотивов. И чем объяснить эту дичь никак не соображу.
Ну так поясни и не выпендривайся.
О, крутанулась в тонких пальцах острая пилочка, но бытового смертоубийства не случилось. Все-таки терпение у жены ангельское, а упрямство дьявольское.
Мария по-другому ужалила:
А ведь ты к пенсии становишься невыносим.
Благодарю.
И я не молодею, мрачновато констатировала она, не за горами время, когда уже не выедешь на высокой груди и стройных ногах.
До этого еще ой как далеко, уж поверь мне.
Врешь ведь.
Когда возможность имеется, я всегда говорю правду.
Заткнись. Ты, конечно, полная тундра
Приподнявшись, Гуров поклонился:
И снова благодарствуйте, барыня.
А теперь уже ты не выпендривайся, а просто припомни и назови хорошие, по-настоящему сочные роли в пьесах, которые могла бы играть тетенька, а не соплюха двадцати трех лет с ногами от ушей. Соображаешь?
«Она что, ждет ответа?» подумал он и промолчал.
Иное дело в опере там хорошо. Утверждай себе, что ты Иоланта и тебе восемнадцать. Даже если ты весишь под тонну и до пенсии пара часов публика примет на ура. А почему?
Сдаюсь.
Да потому, что петь, если мало-мальский голос есть, можно хоть до смерти. В мюзиклах не так важен голос, куда важнее вовремя войти в струю, найти свою нишу, стиль. Коли имеются и артистические данные тем лучше! Посмотри на Сида
Слуга покорный, уволь, на ночь глядя.
А вот зря, кротко заметила Мария, ибо предубеждение и гордыня, особенно для сыщика, это третья группа инвалидности.
Тем более, пощади инвалида, фыркнул муж.
Она вздохнула, глянула с любовью и сожалением, уселась, положив одну прекрасную ногу на другую такую же, и терпеливо начала в который раз:
Пытаюсь я, Лев Иваныч, донести до вас очень простую мысль. Сид, после стольких лет работы в конкретном стиле, не побоялся измениться и выиграл.
Что и понятно, подхватил муж, ибо до гроба по сцене скакать нехорошо.
Иные и скачут, да еще и по всему миру. И собирают на старых дрожжах и ностальгии полные залы инфантилов. Суть-то не в этом. Попробую тезисно, максимально понятно: считаю, что он очень грамотно поступил. Вижу в сотрудничестве со здравомыслящим профессионалом очень хороший шанс для себя.
И твердо завершила:
А также и большую честь.
Да в своем ли ты уме? возмутился он. Какую честь?! С кем ты собираешься сотрудничать, преподаватель, без трех минут народная артистка, лауреат и все такое
Мария многозначительно посулила, что про «все такое» поговорит с ним особо.
Теперь то, что звезда первой величины из совершенно другой галактики
Черной дыры, бросил он.
Она возвела глаза к потолку, взывая о даровании терпения:
Зачем я только обещалась его любить и в болезни, и в деменции.
Гуров наступал:
И потом, что ты, в Питер уедешь? Не пущу.
Наконец-то Мария возмутилась по-настоящему. Как же, посягательство на свободу передвижения:
Он в Москве работает, и давно уже, темнота ты непроглядная! Но даже если бы и в Питер что такого?
Бросаешь мужа, горько констатировал он.
Да отделаешься от тебя, как же. Гуров, приди в себя! Сид умница, талантище и звезда, это объективная реальность, отрицать которую есть абсурд и шизофрения. И то, что он вышел именно на меня, колоссальная удача. Это показывает, что я абсолютная ценность. Независимо от галактики. Вопросы?
Лев Иванович открыл рот. И закрыл. И наконец, смог ответить лишь:
Оп-па
И признался сам себе по большому секрету, что Мария его переклюкала играючи, как ребенка.
Убедившись в своей победе, жена деловито закрепила успех:
Итак, завтра к десяти вечера подскочу обсудить условия сотрудничества и детали.
Почему так поздно? прицепился он.
Потому что до того будут разговоры с остальными.
Кто такие?
Ну кто-кто, я не спрашивала. Директор привезет бумаги, еще кто-то подъедет из творческих Откуда мне-то знать?
А если у них будут пьянки и мордобой?
Не пьет он, утомленно отозвалась она, а съезжаются они потому, что любое сценическое произведение всегда составное и договариваться надо со всеми особо. Если поймут друг друга сразу, то и подпишут контракт. Потом и я подтянусь, к кульминации. Сейчас как раз окно, предложений по кино пока нет, ну а с Шиллером все гладко. Так что завтра еду.
Конечно, едем, поправил Гуров не менее деловито.