Оля засмеялась и запустила руки в волосы.
О, боже, спохватилась она и начала себя осматривать. Мамочки, не смотри на меня. Ох, подожди, я сейчас.
Она метнулась к санузлу и вдруг замерла, развернулась к нему.
Ведь ты же не уйдешь? Ты не исчезнешь?
Она бросилась обратно и упала к его ногам. Она забыла, что свет из окна может высветить все ее морщины и помятое лицо, что такая близость обнажает все ее стыдные запахи, но страх заглушил все остальное.
Ммм, промычал Анатолий.
Иди, иди сюда, постой рядом. Давай ты мне о себе расскажешь, я превращусь в слух, ни словечка не пропущу. Но я это, в душ, срочно, ой, быстро.
Оля смутилась, засмеялась, потащила его за собой и прислонила к загородке у санузла.
Свет за окном бил в комнату. Анатолий мялся на месте. Взглядом он щупал кучи простыней на кровати и рассматривал пятна на полу, то и дело почесывал кончик носа и обтирал тыльную сторону ладони о длинный балахон.
Ну, расскажи о себе. Ой, я никак в себя не приду. Как это вообще возможно? Как это вообще возможно!
За перегородкой журчала вода и вторила журчанию Оли, легкому смеху и возгласам, произносимым с искренней детской непосредственностью.
Эм, мэ, ну, как все.
Что, как все? Не расслышала, снова смех.
Как все сюда попал, украли эмм
Вот зачем так поступать! Одно слово, нелюди. Ты представляешь, меня как скрутили, чпок, браслетами по рукам и ногам, я думала отрезали. Ноги и руки имею в виду. Ох, нелюди.
Ох, Толя, вот и сказала, не думала, что язык повернётся, усталый голос замер, Ненавижу!
Грохот, отголоски торопливых движений, и Оля вышла обратно в молочном платье с тюрбаном из полотенца на голове. Она была свежей и помолодевшей, спокойной и грациозной. Стояла, молчала, смотрела на него ласково и безотрывно. Взяла за руки и медленно, как невесту, подвела к кровати. Сели.
Анатолий тоже улыбался. Его радовала исходившая от нее прохлада и женское тепло. Он дышал всей грудью и твердо сжимал ее мягкие кисти.
Ну, как ты тут оказался? прошептала она и коснулась его прядки на лбу.
Меня тоже украли, ничего не помню. Проснулся привязаный, тут, заграяне вокруг стоят. Дернулся раз, два, говорят, не пытайся.
Оля прижала руки ко рту, ее глаза наполнились болью.
Как же ты?
Э, ну, пострадал, монотонно проговорил Анатолий, Там же все, семья!
Он вырвал руки, ударил себя в грудь, опустил глаза и отвернулся.
Оля уронила голову на ладони и тихонько заплакала.
С женой хотел помириться, вот шел, никого не трогал. И бац. Очнулся уже тут.
А что с женой?
С женой? помолчал, Жили плохо. Сын остался неприкаянный. И я не успел ничего ей сказать.
Оля кивала:
А что хотел сказать?
Ну, что хотел. Хотел да не сказал. Сейчас, наверное, что-то другое бы сказал. Может и к лучшему, что не сказал.
Почему?! Надо обязательно было сказать!
Да что я мог ей сказать, дуре! Анатолий вспылил. Да и сам выпил.
Он замялся, потупил глаза.
Кх, я ж чего тогда у этих молчал, думал, с перепоя кажется, мужчина засмеялся.
Оля улыбнулась, взгляд не отрывала.
Я принял для смелости, думал приду, надо же говорить что-то, перед сыном стыдно, она зыркает. Ну я и напился. В собственной квартире чая не нальет, он поправил очки, интеллигентно отставляя палец.
А чего же живешь с ней?
Так ведь сын. Парень хороший растет. А с женой все нелады.
Может ты чего не делаешь, может не помогаешь?
Я не помогаю!? Всю душу наизнанку вывернул. Дома грязища, борща не сварит. Да ладно, он махнул рукой, домой не хочется.
Гость сопел.
Может она обижается на что-то? опасливо предложила Оля.
А мне каково, а я не обижаюсь? мужчина брызнул слюной и обтер глянцевые губы.
Помолчали.
У меня тоже дома такое осталось. Даже думать больно.
Оля встала и подошла к окну, долго стояла, едва касаясь стены. Свет обводил контуры ее тела под легкой тканью, Анатолий замер в неудобной позе, ждал.
Оля перебирала в уме отрывочные слова, готовые, словно реченька, излиться в откровенную исповедь.
Кх-кх, гость неловко откашлялся и сел ровно, Надо как-то тут устраиваться.
Что? вырвалось у женщины.
Ну, тут надо устраиваться. Кто нас обратно отпустит.
Но они же сволочи! Оля подошла к собеседнику и уставилась на него.
А как по-другому.
Они нас семьи лишили! Боли сколько, она схватилась за грудь. Давило от невысказанных слов.
Дак, жизнь-то идет, моя по крайней мере, Анатолий опустил голову и стряхнул невидимую пылинку с коленей.
И что? Оля замерла.
Как-то устраиваться надо. Отрабатывать хлеб-соль. Чтобы хуже не стало.
Оля поджала губы, отшатнулась.
А что. Новые условия, конечно, непривычны. Но и заграяне не такие и плохие.
Заграяне? переспросила Оля. Она начала ходить по комнате, как привидение.
Да, заграяне. Одна женщина тут говорит, что еще на Земле слышала о них, ну, типа они представители высшей цивилизации.
Одна женщина? ее голос дрогнул.
Да, здесь же много женщин.
А мужчины есть? кокетливая нотка не укрылась от Анатолия, но ее взгляд стал холодным и циничным.
Не знаю, неловким движением он поправил очки, встал, будто собрался не уходить, а отползать.
Оля загородила путь.
А ты зачем приходил, Толечка? пропел металлический голос.
Ах, да, он снова поправил очки, Я пришел, чтобы передать послание от заграян.
Он снял очки, сильно сжал близорукие глазки и с силой, будто бы отчаянной и обреченной, произнес:
Заграяне всегда готовы дать шанс землянам на жизнь. Шанс, если они будут служить на благо отведенной им цели.
Да неужели. А если я не собираюсь служить их цели?
Тогда они лишают шанса.
Оле не спалось. В голову лезли неприятные мысли. Сердце болело за сына, но она почему-то представляла его маленьким, смешливым дошколенком, с которым они по долгу миловались и свято хранили свои наивные традиции.
Потом из темноты выползал Анатолий, и его корявая тень дрожала на стене и стонала. Невнятные звуки превращались в обрывки слов, заграянские угрозы и голос бывшего: «Я ухожу от тебя, поняла? Ты мне больше никто». Она вскакивала, вытирала холодный пот и плакала от обиды.
Конечно, наивно было полагать, что внезапное появление Анатолия изменит ее положение. Но все же принять, что его подослали, что он ходит ко всем, как проститутка, чтобы оглашать приговор, а не спасать ее, конкретно ее Олю, она не могла. И бесконечное эхо «конечно, здесь же много женщин», резало и жгло, словно ее снова бросили, как надоевшую, скучную, навязчивую школьницу.
Время текло, время утекало. Оля растворялась в нем и слабела умом, уставшая от постоянного бегства от боли и страха за себя.
И вдруг Анатолий появился снова. Возник на пороге и молча смотрел, как неспешно она разворачивает к нему оторопелое лицо и беззвучно шевелит губами.
Извините, я снова к вам, невнятно проговорил он и вцепился в очки, то поправляя их, то разминая красные глазки.
Вместо слов Оля прохрипела долгое «ооо» и закашлялась.
Вы извините. Можно я сяду.
А у вас что, своего бункера нет?
Ха, бункера. Да есть.
Чего не сидится?
Анатолий замешкался и раскраснелся.
Да ладно, говорите. Хоть тишину разогнать.
Вы думаете?
Хуже не будет.
Ну, не знаю. С женщинами всегда, как на минном поле.
С женщинами, эхом повторила Оля, ходок что ли?
Ну вот я же говорю, противотанковые мины на каждом шагу.
Оля склонила голову набок и криво улыбалась. Гость привстал, сел, а женщина продолжала смотреть в одну точку.
Что новенького? Анатолий пытался изобразить лёгкость, но осекся.
Оля перевела на него взгляд.
Зачем вы пришли?
Задание партии, тихо и осторожно ответил мужчина.
Партии? Правда? Оля вдруг оживилась. Какой?
Хэх, крякнул Анатолий, Это, как его, шутка.
В смысле?
Ну, шутка такая, там, когда говорят про золото партии, про задание партии.
Ее лицо осталось каменным.
Так я не поняла. Ты чего здесь забыл. Не меня же спасать, Оля моргнула одним глазом.
Да нет, конечно. Просто пришёл пообщаться.
Ее губы скривились, словно она смотрела на червяка, взгляд наполнился горечью, и она прошипела:
Как приятно слышать, что никто не заинтересован в твоём спасении.
Да какое уже спасение, мы ж пленники в чужой цивилизации.
Оля не слушала, она отвернулась к толстому стеклу окна. Её лицо было бледным, черты размытыми в блеклом свете, и она казалось собственной погребальной маской.
Я вот думаю, что никто не потеряет от того, что меня вдруг не станет по-настоящему.
Ну, этого я не знаю, скороговоркой пробормотал Анатолий, и Оля развернулась к нему, Это вам видней, вы ж там как-то жили.
А ты, значит, ценный экземпляр. Точно, и тут вон устроился по бабам ходить, Оля констатировала.
Ну, почему сразу устроился. Почему по бабам ходить. Я же понимаю, что нянчить мне никого не доверят. А что остаётся?
Бедненький, и ничего-то ему не остаётся. Снова безвыходная ситуация.
Почему снова-то, она безвыходная.
И шкурку надо спасать, чтоб до старости дотянуть. До старости так ходить общаться будешь?
А что мне остаётся!?
Ох не могу, тошно мне! Оля заломила руки и рывком встала со стула.
Что такое?
Какой же ты мелкий человек. Ты и с женой так своей? Все у тебя безвыходное. Всё тепленькое местечко важнее. Вы случайно не с мамочкой твоей живете?
Жили, а что в этом такого?
Да, конечно, ничего. Счастливая семейка, упаси бог.
Знаете что. Я попрошу уважения!
О чем ты? О каком уважении? Ты сам-то никого не уважаешь.
Вдруг ее глаза загорелись, щеки зарделись, она горячо продолжила:
Конечно! О чем я. Ты же, Толенька, миротворец. Да? Только бы никто не ссорился.
А что в этом такого?
Ха-ха-ха, меня осенило, она хохотала в голос, И вашим и нашим, попрыгунчик?
Это не ваше дело, это моя частная жизнь! Перестаньте!
Ольга хохотала.
Частная жизнь, не могу. Это тоже моя частная жизнь, она обвела руками вокруг, и ты мне мешаешь! Мне неприятна твоя позиция. Мне не нравишься ты, слабак!
Вот, значит, как, хорошо, он прятал глаза, краснел, пятился к выходу.
Слабак! Слабак! Слабак!!!!
Его шея стала бордовой, он исподлобья смотрел на Ольгу.
Я вас понял. Понятно.
Ее браслеты начали вибрировать, их цвет бледнел и из оранжевого становился белым. Женщина замерла и тут же бросилась за перегородку, послышалось журчание и шумное интенсивное дыхание, а потом всхлипывания и тишина.
Анатолий выскользнул прочь.
Ее комната была идеально вымыта. На столе в бликах неровного света играли зеленые яблоки и чуть недозрелые бананы. Оля восседала на маленьком стуле у окна. Волосы, собранные в высокий тугой пучок, делали ее похожей на царицу в будуаре.
Она держала в руках маленькую подушку, представляя, что это Берта, гладила ее, теребила ее милые упругие кончики, и ум вынашивал уколы, подсечки, безжалостные пикировки, обличения и главное: приговор.
Лютая ненависть, прожигающая ее душу с момента переселения, обрушилась на собрата по несчастью. Нет! Он продался заграянам. Значит, он такой же, как они, и это он отвечал за все ее беды. Этот неуверенный, подлый человек, предатель, слабак, враг номер один. И не мужчина!
Ох, как она устала от немощных, сомневающихся и жалких мальчиков-переростков. Как хотелось ей хоть раз оказаться в охапке сильных рук, услышать требовательный и сильный рык самца: «Теперь ничего не бойся, ты со мной!» И не хотела она уже больше нисколечко оправдывать его глупыми «ах, ведь здесь так много женщин, всех не спасешь», «а может он прав, надо же как-то жить», «да и он тоже попал в переплет».
Оля встала. Начала вышагивать из угла в угол, все еще наглаживая подушку. Вдруг двери разъехались, женщина обернулась. На пороге замер долгожданный гость. Оля фыркнула, швырнула подушку на кровать и сложила руки на груди.
Анатолий с понурой головой переступил порог.
Ох, дружок мой по несчастью заявился. Медом тебе тут намазано?
Не медом, выдохнул он.
Конечно, не медом, Ольга громко напоказ засмеялась, А чего же ты ходишь, заграянская рожа?
Работа такая, тихо ответил мужчина.
Что?
Заставляют сюда ходить, вот и хожу.
Ах, заставляют.
Оля стиснула зубы.
Значит, не заставляли бы не ходил бы? угрожающе произнесла она.
Да.
Вот он как, она развернулась на пятках, подошла к кровати и с размаху подхватила брошенную подушку.
Так и нечего сюда ходить, женщина вернулась, пригнулась к нему и тыкнула пальцем в грудь.
Анатолий посмотрел на нее устало.
Что это у вас?
Где? она гаркнула.
Вот глаз, дергается что-то.
Что!?
Не нервничайте. Браслеты мигают. Нервный тик начался.
Это вообще не ваше дело! Оля заорала.
Зато везде ваше? он говорил тихо, в нос.
А может и так, я всегда оказываюсь права!
Где лево, где право?
Что? Нет В важном.
Вы просто командуете и пальцами тычете.
Я не тычу, ясно? Оля выставила вперед указательный палец, но быстро одернула руку. Анатолий усмехнулся.
И в чем же ваша правота?
Да во всем.
Интересно, он нелепо сконфуженно улыбался.
Интересно ему, а ну-ка брысь из моей комнаты. Пришел он, умного строит. Да я тебя насквозь вижу. Сладенький, маменькин сынок. Как ты еще жениться умудрился.
Ольга стала напротив, скрестила на груди руки и, повышая голос все больше, продолжала:
Заявился, иди книжечки почитай, может твои эти дадут.
Анатолий тяжело дышал, разглядывая пол, рука вздрагивала к дужке очков, неловко развернулся на месте, словно что-то мешало ему сделать шаг, и все же ретировался к двери.
Как же так мамочка не уследила, что сыночка пропал. Слабак ты, Толя.
Браслеты переливались красным, но Оля не обращала внимания и продолжала выкрикивать оскорбления вслед Анатолию, который все же скрылся за порогом. Оставшись одна, она прорычала «слабак», несколько раз ударила кулаками по воздуху, покружилась на месте, и упала на кровать, расставив руки.
Оле казалось, что в ее никчемном бытие появился смысл. Хорошенько подумав, она готова была признать, что это все же нечто другое: плохое развлечение, желание выехать за чужой счет. Но визиты мужчины давали ей ощущение жизни, в которой что-то происходит, в которой кипят страсти, в которой она берет сатисфакцию перед лицом всех ее бывших мужчин. Одна встреча становилась предметом многократных переживаний, которые Оля смаковала и день за днем перебирала в памяти. Но дни посещений были незапланированным событием, и она ждала, что у входа раздастся тихое «здрасте», каждый день.
Добрый день, услышала она вдруг и обернулась. Она вытаращила глаза, и тут же их выражение превратилось в хищное.
О, Анатолий, ну, здравствуйте.
Здравствуйте.
Ой, опять ничего не слышу, что вы сказали?
Анатолий вздохнул и сделал несколько шагов в сторону.
Я по делу пришел.
Ух, ты! Толечка занятой, только на минуточку, но выбрал время. Ох, благодарю.
Ольга подмигнула и скрылась за перегородкой. Послышалось пение и журчание.
Он постоял на месте, походил вдоль окна, сел. Хозяйка не возвращалась. Он кашлянул, потом еще, потом снова. Ольги не было. Анатолий тер запястье и медленно краснел.
До свидания, прокричал он, Я в другой раз приду.
Оля стремглав вбежала в комнату.
Как, даже чаю не попьете? она засмеялась, Дела?
Да, к вам дела.
От хозяев? она понизила голос, подмигнула и произнесла таинственно, А я все надеюсь, что скучаете.
Мне нет до вас никакого дела.
Оля замерла. То ли тон его голоса, резкий, то ли сам голос, твердый, подействовали на ее настроение. С внезапным вздохом она опустилась на стул.
Анатолий медленно, подошел к окну и остановился. Обрюзгший, вполне молодой человек он мог бы выглядеть и лучше. Залысинки, нелепый балахон, пухленькие сухие губы. Молчание казалось бесконечным.
Хватит стоять столбом! Отойдите от окна, вы загораживаете!
Анатолий не шелохнулся.