У него жена ведь в станице Богородской, удивился Иван Серов,
хорошо помню. Месяц назад там стояли, ночевал у неё.
Да у командира в каждом пункте супруга имеется, смеясь,
ответил Хохлов. Наш Сидор Борисович ещё тот лазелас.
Ловелас, поправил Павел.
Шо? переспросил Хохлов.
Говорю, что правильно говорить ловелас.
Да, какая хрен разница! усмехнулся тот. Главное сейчас под
титёкою у милки и в ус не дует, а мы здесь на шинельках суконных мнёмся.
Раздался хохот, и казалось, был слышен и в соседних домах. Каждый
старался высказаться, забавной, смешной речью. Вскоре все угомонились. Павел толкнул в бок лежавшего рядом на полу Хохлова: Отпусти в Лесной сбегать. К утру вернусь. Жену бы повидать да сына. Сын родился, понимаешь? Девять месяцев уже, а я только узнал. Когда ещё подвернётся такое? Тут совсем рядом. А то убьют, и не увижу сынишку, а?
И этот туда же, бля, прошипел Хохлов. Невмоготу? Выйди вон в
сенцы пошаркайся о косяк.
Да серьёзно говорю. Не выдумываю. Не по бабам жену увидеть.
А говорил мать тут! Думаешь, не знаю куды ездил? опершись
на локти в голос заговорил Хохлов: Ты чо Синицын с ума сошёл? Не выпустят из города и назад не пустят. На всех дорогах посты и без разрешения, без особой бумаги, слушать никто не станет, шлёпнут без разговора, как дезертира, или лазутчика. Что у командира разрешения не спросил? Может и подсобил бы? А я человек маленький. Никакой такой бумаги дать не могу, потому как печать у меня не та! Моя печать на две половинки разделена, могу с сургучом поставить, только проку с того нет
Возле стены заворочался Степан Дронов:
Хватит уже орать! Спите! Печати потом раздавать будете!
Павел не мог заснуть, думал о Лизе, о сыне, представлял, какой тот
карапуз.
Ходит уже, наверное, прошептал под утро и заснул.
Показалось только закрыл глаза, как будил громогласный голос
Ивана Хохлова. Вставай, Синицын! Командир уже тут!
4
Чуть свет появился на востоке, бригада Зубавина выехала в
расположение части. Вернулись к обеду. Бойцы в полку бодрствовали и нетерпеливо готовились к приёму пищи, подгоняя кашевара. Тот пыхтел над котлом, мешал большим половником варево и громко ругался, видимо, матом торопил процесс готовки, потому как не успевал к сроку.
Комиссар лично выбежал встречать.
Ну что, всё в порядке? спросил Зубавин. Не перепились тут без
меня? А то дай только волю!
Лазутчиков поймали, отрапортовал Обухов. Ночью задержали.
Один гад ушёл. Разведку производили.
Сколько их?
Двое. Один капитан. Важная птица.
Добре, хлопцы, молодцом, что не спит караул, похвалил
Зубавин комиссара. Наши все целы?
Двоих ранили, паскуды. Отстреливались до последнего патрона.
Разведчики, говоришь? Не думаю. У них что, кроме капитанов
некому в разведку идти? К своим, видимо, пробирались, да наткнулись Ладно, разберёмся. Выношу благодарность, Трофим Егорович. А пока, приказываю удвоить караулы. Нужно быть начеку. Раз здесь шныряют, значит, подтягивают силы. Установите на дорогах ещё по пулемёту. Беляков после обеда ко мне. Будем допрашивать.
Павла клонило ко сну. Глаза слипались на ходу, к тому же
перенервничал и был расстроен.
Чего такой хмурый, часом не заболел? заметил комполка,
проходя мимо.
Нездоровится, товарищ командир, голова болит.
Так! многозначительно, подняв палец вверх, произнёс Сидор
Борисович. Давай, топай в санчасть и скажи медсестре Гале, что я приказал налить спирту сто граммов. Но не более! И ложись после обеда. Разрешаю поспать.
Слушаюсь! ответил Павел и, проводив взглядом командира,
минуя санчасть, ушёл в хату, где был на постое.
В штаб полка ввели арестованных. Оба держались гордо, достойно.
Руки связаны веревками.
Кто такие? вежливо спросил Сидор Борисович и, не дождавшись
ответа, посмотрел на комиссара.
Документов при них не нашли, видать всё-таки в разведку ходили.
Мрази! Что молчите, твари! С вами разговаривают! закричал Обухов.
Офицеры молчали, будто и не слышали, о чём спрашивают.
Прикажите товарищ комполка позвать Васю Зотова, занервничал
Трофим Егорович, потирая кулаки, враз из них слова вышибет.
Комиссар прошёлся мимо пленных, угрожающе всматриваясь в
лица врагов: Не хотите говорить?
Те молчали, будто разговор их не касался.
Ну что ж, произнёс командир, зови Васю, комиссар, пусть
побеседуют. А я пока покурю.
Зубавин вышел на крыльцо, закурил махорку. Со стороны кухни
слышался металлический звон, кашевар созывал бойцов откушать перловки, в которую положил мясных консервов.
Синицына разбудил дед, хозяин дома. Павел просил его об этом,
ложась. Продрав глаза, вышел на улицу, умылся и побрел к полевой кухне. По дороге, ещё зевая, увидел выходивших из штаба пленных офицеров. Их сопровождал конвой. Синицын обтёр рукавом вспотевший лоб и внимательнее всмотрелся в пленников. Лиц увидеть не успел, но фигура, походка капитана показались знакомыми. Беляков завели в сарай и закрыли на амбарный замок. Сон у Павла моментально прошёл, и, всколыхнувшаяся душевная тревога, неприятной дрожью отразилась до самых ног. «Может, показалось?» успокаивал себя. Прошёл мимо штаба, услышал голос Зубавина, ругавший Васю Зотова, за чрезмерное усердие в допросе, за то, что запачкал кровью кабинет.
Прибирайся теперь! Чтобы духу ихнего поганого здесь не было!
Иди за тряпками да водой. Не три на сухую!
Стоя на крыльце, Зубавин увидел Павла и окликнул: Ну как, помогло
лекарство?
Тот, кивнув, поблагодарил.
То-то же! удовлетворённый ответом, возгордился Сидор
Борисович. От всех болезней таким рецептом пользуюсь.
Павел сидел на пеньке возле рубленых дров для кухни и доедал
обед. Сердце тревожилось. Капитан не выходил из головы. Увидел Прокопа. Тому было уже не весть, сколько лет, а по-прежнему был крепок и ловок. Не каждому молодому под силу было тягаться с ним.
Накось, брось сюды, твоего творения Стёпа! говорил он
кашевару, подставляя котелок. Командир приказал беляков накормить, пусть им неладно будет!
Белякам не дам! отрезал повар и закрыл котёл увесистой
крышкой. Пущай их Врангель кормить!
Ну, не дури, Степан! упрашивал дед. Командир приказал. Не
моя ж выдумка!
Эти беляки на допросе слова не проронили, выкрикнул кто-то из
бойцов, вот наш командир и решил подкормить, думает, сил у них нету разговаривать. Мало каши едят! Обессилили! Не кормит Врангель! Говорит, не заслужили.
Кто был вокруг кухни, рассмеялись, лишь Павел потупил взор.
А я бы не давал! крикнул Витя Пастушонок. Зачем зря добро
переводить, всё равно завтра шлёпнут! Митяю нашему потеха будя!
Павел повесил пустой котелок на забор и пошёл за Прокопом, кое-как
упросившим Степана выполнить приказ командира. Тот шёл к сараю, где находились пленные.
Дед! окликнул старика Павел.
Прокоп остановился и обернулся.
Дай отнесу белякам кашу, попросил, подойдя. Поглядеть
хочется на офицерьё.
А шо на них глазеть? Дерьмо и есть дерьмо, хоть гляди, хоть
понюхай. Что не видывал их сроду? Ты ж недавно троих срубил саблею!
Так-то казаки были, форма другая, а у этих царская.
Ну, на ташы коли интерес есть. Дед отдал котелок, из которого
торчали две ложки. Синицын подошёл к сараю, где сидел охранник Архип.
Отворяй дядька, сказал Павел. Командир приказал накормить.
Выполняя приказ, Архип посмеивался на каждом слове: Чем есть-то
будуть? Васька зубы-то повышибал! Через задницу кормить тепереча надобно.
Павел открыл дверь и, обернувшись, сказал: Подожду там, пока
котелок освободится. Прокопу вернуть надобно.
Войдя внутрь бревенчатого сруба, взглянул на пленных. Те сидели на
соломе, прислонившись к стене. Лица были разбиты в кровь, кителя от ворота донизу багрили пятнами. Сердце словно остановилось. Да, не ошибся. Это был брат.
Глеб не сразу узнал Павла, из-за света, слепившего глаза,
пробивающегося в окошко, забитое решёткой.
Глеб, это ты? спросил Павел дрожащим голосом.
Тот встал и шагнул навстречу, но, увидев Павла в форме красного
бойца, остановился.
Брат! произнёс Павел, подойдя вплотную. Прижался. Обхватил
за плечи.
Глеб молчал, опустив руки.
Братишка, я искал вас, чуть не плача сказал Павел. Долго
искал: тебя, отца, маму.
Услышав родные слова, Глеб обнял и погладил Павла. Как вырос,
возмужал. Мама о тебе сильно переживает.
Где они? Ты их видел?
Виделся полгода тому
Как отец?
Отец в порядке. Сейчас в столице, мама при нём.
В столице? переспросил Павел.
В Омске.
Ах да, вспомнил Павел, что Колчак объявил Омск новой
столицей.
Не ожидал такой встречи, брат, вздыхая, сказал Глеб. Почему
с ними?
Павел отпрянул и, поставив котелок на лавку, присел. Глеб сел
рядом, взяв в руки ладони брата. Павлу казалось, через них Глеб слышит пульс, выпрыгивающего из груди сердца.
Искал вас Глеб, повторил Павел. Искал, но не мог найти.
Голос дрожал, задыхался от довлеющего в горле кома.
Глеб не стал волновать брата вопросами, видя, как тот переживает,
только гладил его родные влажные ладони. Меня завтра расстреляют, сказал спокойно. Если увидишься с мамой, передай ей а, впрочем, ничего не надо. Ступай брат. Он беспокоился, что могут увидеть и тогда Павлу несдобровать. Сильно любил младшего брата и не менял отношения, осознавая, кому тот служит.
Павел, не оглядываясь, вышел на улицу, не чувствуя ног. Бледное
лицо отражало неописуемую скорбь.
Котелок-то чо не забрал? крикнул Архип, вешая замок.
Синицын махнул рукой.
Чо это с ним? подумал вслух сторож. Как ужаленный поскакал.
Наступила ночь. Павел не спал, да и не собирался. В таком
состоянии разве можно было спать. Лежал с открытыми глазами и думал, думал. Передумал обо всём. Вспомнил детство. Как с Глебом отмечали праздники в кругу семьи. Радовались, что все вместе и что так будет всегда Вспомнил Лизу. Сына, которого ни разу ещё не видел, но в мыслях воображал и представлял его славным весёлым ребёнком.
Решительно встал с кровати, подошёл к окну. По луне определил
время ночи. Взяв в руки сапоги и одежду, чтобы никого не разбудить, потихоньку вышел во двор. Оделся и тылами пробрался к сараю. У двери сидел постовой. Это был уже не Архип, а кто-то другой, в темноте было не разобрать. Горе-часовой спал, удерживая оружие между колен. Павел взялся за ствол. Тот вздрогнул, открыл глаза, хотел встать, но от удара в голову рукоятью нагана, повалился на землю. Карабин так и остался в руке у Павла. Отыскав в кармане охранника ключ, открыл замок. Войдя в темноту, тихо позвал: Глеб, это я, Павел.
В углу послышалось шуршание соломы. Через миг Глеб стоял рядом.
Павел? удивился он.
Идёмте, я вас выведу, командовал младший брат.
Пленники пошли за ним. Огородами вышли на край хутора.
Бегите вдоль балки, указал Павел, перейдёте речушку, и в лес.
Как же ты, братишка? беспокоился Глеб, не простят же!
Бегите! Выкручусь как-нибудь.
Бежим вместе, Павлуша, Глеб назвал его, как в детстве, и Павел
понял брат простил, что служит врагу. Сделаю всё для тебя! Никто не посмеет осудить. Зачеркнёшь прошлое. Ты же наш
Не могу с вами сейчас, перебил Павел, рад бы, да нельзя.
Семья у меня неподалёку жена, сын. Не могу оставить в заложниках. Комиссар не простит.
Ты женат? удивился Глеб.
В деревне послышались шум и стрельба. Охранник, что сторожил
сарай, очнувшись, поднял тревогу.
Уходи, прохрипел Павел и, обняв брата, передал карабин и
наган. Бог даст, свидимся.
Беглецы скрылись в высокой траве, оставив за собой след примятой
зелени.
А ну стой, гад! услышал Павел за спиной голос Митяя. Хотел
кинуться в кусты, но на него вылетел ещё боец и сбил с ног.
Вот они! кричал Митяй. Видел, к балке побежали! Он
беспорядочно стрелял в сторону убегающих.
Этот предатель отпустил! Митяй пнул, лежавшего Павла в грудь,
в живот. Ловко скрывался, гнида! верещал брат Обухова. Правильно брательник говорил не наш!
Полк был всполошен и поднят по тревоге. Павла привели к штабу,
бойцы окружили. Вскоре появился Сидор Борисович Зубавин.
Убежали сволочи! доложил командиру Обухов. Как в воде
утонули!
Зубавин приблизился к избитому Синицыну, опутанному верёвкой,
приподнял опущенную голову нагайкой:
Что же ты натворил, братец? Ведь так доверял тебе. К награде
хотел представить. А ты? Скрывал нутро под пролетарской одеждой? Понимаешь, чего заслуживаешь?
Павел молчал, ему было всё равно, что о нём думают и говорят. Был
даже спокоен и рад. Ведь помог брату избежать расстрела и, наконец, занял то место, где должен был быть с самого начала.
Зачем это сделал, Павло? спросил командир. Хочу понять твою
паскудную суть.
Павел обвёл глазами, светлеющее от восхода небо и гордо, глядя на
окруживших его бойцов, громко произнёс: Это был мой брат! Я не сын сапожника! Я дворянин!
Толпа загудела. Послышались выкрики в трёхэтажный мат.
Тихо! Тише! перекричал подчинённых Зубавин. Шо, как на
базаре!
Толпа затихла, только голос Митяя слышался в стороне, взахлёб
рассказывающего кучке любопытных, как отважно и вовремя поймал, белогвардейского прихвостня.
Вот, значит, откуда умеешь саблею махать. В кадетах, небось,
обучался? сделал вывод Сидор Борисович.
Комиссар, подойдя, шепнул Зубавину. Тот прервал допрос и пошёл в
штаб.
С этим-то, что делать? спросил вдогонку Обухов.
Заприте пока! Пусть посидит, после разберёмся!
В штабе Зубавина ожидал посыльный, приехавший из главка
дивизии. Сидор Борисович принял увесистый пакет, небрежно разорвал и прочёл. Потом скомкал бумагу, положил в пепельницу, поджёг.
В приказе ставилась задача передислокации полка. Два дня на
сборы. Переезжаем в хутор Лесной, сказал он командирам взводов.
5
Павел сидел взаперти, где вчера томился брат, ожидавший, как и он
теперь, расстрела. Любопытный Архип, охраняющий сарай в дневные часы, подсел к окну с металлической решёткой, у которого не было стекла, и повёл разговор: Это правда, был твой кровный братец, али так сказал, совравши?
Павлу было не до разговоров. Не хотелось никому ничего объяснять.
Но помолчав, ответил: Да, Архип, правда. Мой брат.
Иш кака карусель? Вот, что жизнь понаделала! Многие щас так
воюють: родственник, против родственника. А чо делать? Не понимают люди, что большевики добро несуть, хотят рабоче-крестьянскую власть наладить. Дай ей господь шансу. Ленин вот из ваших будет, из дворян значит, а правильно мыслит, за народ вступился. Добивается, чтобы по справедливости всё было, по честному. А, что ваши предлагають? Опять с мужика три шкуры драть? Вот что получат! Архип показал сложенную пальцами руки фигу. Хотя тебя понять можно. Молодой горячий. Конечно, жалко родного-то. Тоже не знаю, как поступил бы, будь на твоём месте. Старик затянулся обжигающим пальцы окурком, свёрнутым из газеты и, поплевав на него, потушил о ладошку. А, ты, вот, что, парень, сказал скрипучим голоском, покайся командиру, да перед хлопцами. Сидор Борисыч мужик справедливый, поймёть. Какова невидаль беляка упустил? Всё равно ничего не сказал бы. Ну и шут с ним. Сбежал и сбежал. Ты искупись. Скажи, мол, в бою докажешь преданность идее нашей.
Нет, Архип, ответил Павел. Ничуть не каюсь в поступке. Только
сейчас остаюсь доволен в выборе.
Вот дурень! Его стрельнуть завтра, а он доволен?
Тебе этого не вразумить, сказал Павел и отошёл от окна, дав
понять, что не желает больше вести беседу. Сел на солому.
Вторую ночь подряд пролежал, не смыкая глаз. Наступило утро.
Услышал за стенами сарая возню: скрип телег, ржание лошадей, какие-то команды. «Опять в бой, подумал. Сейчас, наверное, придут и»
Встал, размялся, чтобы выглядеть свежее, не желая, смотреться
перед убийцами жалким, напуганным.
Полк Зубавина приготовился к маршу, ждал команду. В штабе