Горевание размазывается по времени волнами то больше, то меньше. Чем больше надежда на выживание, тем меньше горя внутри родителей.
Когда же происходит ухудшение, родители снова падают в пропасть страданий.
Горе в острой фазе конечно. Оно выходит порциями раз за разом. Иногда, когда ребенок умирает, родители чувствуют облегчение и завершенность. И вместе с этим ярость на Бога и на весь мир, в котором дети могут мучиться и умирать раньше родителей.
Есть горевание внезапное.
Когда вчера еще все было хорошо, а сегодня твоя жизнь рассыпалась как карточный домик. И в этой ситуации биошок более жесткий. Будто аварийная посадка самолета в условиях урагана.
Основоположник новой германской медицины Рик Герд Хамер даже вывел «закон раковой опухоли»: если в течение шести месяцев после сильного биошока психика человека не находит решения, то возникает онкологическое заболевание.
И я поставила себе дату 15 декабря. Поскольку рак до этого мне уже три раза диагностировали. Потом я работала над собой разными методами самостоятельно или с помощью коллег-психотерапевтов, после чего диагноз снимали. В каждом случае четко прослеживалось правило шести месяцев.
По мере приближения 15 декабря я прислушивалась к себе
Меня спасло чудо. Но о нем позже.
Насильственная смерть ребенка вызывает сильный биошок в теле. Это всегда непредсказуемо. И после этого рушится весь мир.
Одиночество
Все, что замкнуто в одиночестве, не имеет выхода наружу.
Горе при потере близкого человека, особенно ребенка, имеет одну особенность: оно проживается в одиночестве всегда.
Даже когда любящая пара теряет ребенка, каждый из родителей остается со своим горем наедине. И иногда способ и скорость его проживания не совпадают, поэтому так много отношений не проходят испытание утратой ребенка.
Каждый человек строит отношения со своим горем, оно внутри него как в капсуле. Или сам человек закапсулирован внутри горя.
Горе одиноко. Всегда.
После трагедии из моей жизни пропало около 80 % окружения. Возникло и продолжает присутствовать ощущение перехода в другую реальность, в параллельную вселенную. И ты там один.
Иногда ты видишь рядом такие же капсулы горя, и с ними есть возможность взаимопонимания. Остальной мир отворачивается и закрывает глаза, словно тебя не существует.
Именно поэтому, когда происходит массовая катастрофа, на место выезжают психологи по чрезвычайным ситуациям. Чтобы сразу поговорить с человеком.
Горе часто надо просто выговорить. Говорить, говорить, говорить, и все, что необходимо, это свободные уши в состоянии присутствия.
Чрезмерность
Горе от потери ребенка чрезмерно для любой психики.
Хочу вернуться к фразе «Выжить и не сойти у ума». Эту фразу мне подарила Ольга Коляда, моя коллега, десять лет назад потерявшая сына. Она очень поддержала меня после смерти дочери.
И примерно через месяц после трагедии мы говорили в одном из мессенджеров. Я написала Ольге, что не справляюсь. Передо мной стоит огромное количество задач, но очень мало сил; я пока с трудом передвигаюсь и не знаю, что делать.
В ответ на это Ольга написала: «У тебя в данный момент может быть только одна цель: выжить и не сойти с ума».
Сходят ли люди с ума?
Мы мало знаем об этом, потому что часто после такого этих людей мало кто видит. Они находятся на лечении. По моим ощущениям, я была на грани. Мозг просто отключался, я частично воспринимала реальность. Этому, несомненно, помогали антидепрессанты.
Про «выжить» и «закон онкологии» я уже написала выше. Известно, что часто наблюдаются случаи, когда партнер уходит за умершим любимым. И не все родители умерших детей выдерживают.
Телу надо помогать выживать.
И здесь я нашла для себя выход именно в телесных практиках: массаж, расслабляющие упражнения, иглоукалывание. Ко мне приехали несколько знакомых массажистов в первые недели после трагедии. Они дарили мне свои сеансы, и я хотя бы немного начинала чувствовать тело.
Я очень благодарна за это Наталье, Артёму и Эрендире.
Второй способ пришел позже. Это женская красота и ухоженность.
Когда женщина теряет ребенка, она вряд ли будет выглядеть красиво. Фильмы, показывающие так привлекательно страдающих матерей, врут.
Женщина в горе будет заплаканной, с впавшими потухшими глазами, словно не в фокусе, расплывающаяся по краю этой реальности. Женщина будто растворяется в горе и теряет очертания.
Ухоженная женщина всегда здесь. Она заземлена. Она в мире.
И это тропа назад, в мир живых.
Через месяц в дом, где я жила, приехала Марина и сделала мне маникюр. Я поняла, что слабой струйкой ко мне возвращается прошлая жизнь, которой, казалось, уже никогда не будет.
Когда Даша предложила мне в качестве подарка день красоты в салоне, где она работала, я сначала не знала, как реагировать. Я вышла из салона с цветным маникюром и педикюром. Мне сделали массаж. А еще через несколько дней дома Даша покрасила мои волосы.
На тот момент после похорон прошло всего несколько дней.
Я начинала собирать себя миллиметр за миллиметром.
Отсутствие решения
Для смерти нет решения. Особенно для смерти ребенка.
Смерть родителей ожидаема и закономерна. Скоропостижная смерть жестока. И чем младше ушедший в другой мир, тем громче звучит крик: почему?
Это первый возглас отчаяния всех горюющих родителей. На него нет ответа. Потому что нет правомерности такого вопроса. Искать ответ на «почему?» означает оставаться в позиции жертвы и пытаться последними усилиями разрушенных надежд контролировать этот мир.
Если это уже произошло, я проконтролирую ситуацию хотя бы тем, что объясню для себя, почему так вышло, найду цепочку событий, отмотаю назад все причинно-следственные связи и тогда смогу сделать так, чтобы больше никогда слышите, никогда! такой ужас со мной не случался.
Похоже на детское магическое мышление.
Человек в остром горе почти всегда совершает регресс в состояние ребенка, как физически, так и эмоционально.
Вопрос «почему?» высасывает из горюющего энергию, так как в нашей реальности ответа нет.
Можно прочитать книги, похожие на «План твоей души» Роберта Шварца, где говорится, что на все у нас есть план, еще до воплощения. И мы договорились с душами детей о том, что они уйдут рано, а мы проживем через это какие-то важные изменения. Можно верить, что однажды мы узнаем о высшем смысле всего произошедшего.
Но не здесь, не в этом мире.
В этом мире ответа нет.
Атомная бомба внутри*
Через пару месяцев после трагедии я осознала, что стала очень бережна к себе.
Носила себя как хрустальную вазу. Этому «помогали» сложности с передвижением ног я ходила плавно и медленно. Кому-то я могла показаться беременной.
Беременной своим горем.
И внутри правда что-то зарождалось.
Сначала у меня была настоящая беременность. Через три месяца после трагедии. Беременность была желанной. Мы были очень рады.
Но малыши, а их было двое, с нами не остались.
Они помогли остаться МНЕ.
Однако и после потери беременности я продолжала чувствовать, будто что-то вынашиваю. Это «что-то» начало подавать сигналы жизни. Оказалось, что в нем очень много энергии.
Я уже писала о больших энергозатратах горя. Так вот, параллельно с большими затратами внутри меня образовалась небольшая атомная электростанция.
Только вот направить ее в мирное русло у меня не сразу получилось. И до сих пор получается через раз.
Поток энергии зарождался и поднимался внутри меня внезапно, сам по себе. Я не могла им управлять. Любая неуправляемая энергия разрушительна.
И эту огромную энергию я назвала «яростью».
Возможно, если бы я умела управлять такой стихией, ярость превратилась бы в мощный поток. Но я не умела.
Меня захлестывал гнев.
И его надо было как-то выражать. Я искала адекватные способы продемонстрировать его. Мне жизненно необходимо было стравливать эту огромную энергию, пока она не взорвалась внутри меня.
Я очень хотела превратить атомную бомбу внутри себя в атомную электростанцию.
Но внутри меня все же была скорее БОМБА.
Что-то, что может рвануть в любой момент. Что-то, что мало управляется мною. Что-то, с чем я боюсь взаимодействовать.
Я стала тратить очень много энергии на создание саркофага для этой бомбы. Чтобы не подорваться на ней самой и не взорвать пару стран вокруг себя. Иногда казалось, что заряд моей бомбы может уничтожить весь мир. За первые полтора года после трагедии я стала опытным сапером.
Сапером, который принял свое бессилие разминировать заложенный внутри самого себя заряд. Сапером, которого хотя бы хватает на то, чтобы оберегать от внутреннего взрыва всех вокруг.
А угроза взрыва неоднократно была совсем рядом.
Горе продуцирует огромную энергию внутри горюющего. Настолько огромную, что часто все силы уходят на ее контейнирование.
Неприлично же выйти на улицу, взять и взорваться прямо в ее центре?
Я долгое время думала, что антидепрессанты выписывают для того, чтобы поставить предохранитель на взрыватель. Но при очень большом заряде антидепрессанты не помогут.
Религия знает секрет разминирования таких бомб.
У верующих людей иногда получается прийти в такое смирение, что бомба превращается в молочную реку с кисельными берегами.
Мне этот способ не сильно помог. Хотя я очень хотела, чтобы помогло.
Я молилась везде, куда меня заносило. Я молилась в своем любимом монастыре Монсеррат. Я молилась в парижской церкви Сакре-Кёр. Я молилась Черной Мадонне в Канделарии на Тенерифе. Я молилась в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Я молилась в церкви в Олимпийском парке в Сочи.
Заряд со мной до сих пор.
Потом я попала к одной видящей женщине, живущей далеко от Москвы. Спасибо интернету. И она увидела мою бомбу внутри. Я обрадовалась!
То, что вижу не только я, становится чуть более управляемым!
Ты думаешь, что это бомба, сказала она. А это зерно, которое прорастает в тебе. И это зерно несет в себе большие изменения. Горе его активировало. Просто дай ему прорасти.
Я даю. Насколько меня хватает. В последнее время хватает ненамного. Меня сносит внутренней энергией, как ураганным ветром сносит путника в пустыне. Я хватаюсь за все вокруг, чтобы не улететь.
В моем внутреннем саркофаге по-прежнему огромная энергия.
Пока я учусь с ней взаимодействовать.
Когда любое счастье коробит*
Когда произошла трагедия, у меня было чувство, что я ненавижу всех людей на улице.
Потому что у них живы дети. Потому что они не знают, что такое запредельная боль. И я тоже об этом не знала ДО.
А потом я вышла на неизвестный до этого уровень БОЛИ. И каким-то чудом выжила. Но ощущение оторванности от мира остается до сих пор. Оно уже намного меньше.
С миром меня примирил ковид то, что люди стали испытывать три или пять процентов боли от моего состояния, сделало нас ближе. Первые два месяца жесткого испанского карантина я радовалась.
Радовалась тому, что мир хоть немного начал меня понимать. Но счастье вокруг очень сложно воспринимать до сих пор.
Почему у меня постоянная боль, а у других людей проблемы уровня «сломался ноготь»? Особенно когда эти другие говорят: «Я так тебя понимаю, у меня тоже умер попугайчик, когда мне было пять лет!»
Я осознала, что мне очень сложно справляться со счастьем окружающих. Чужое счастье становилось раз за разом моей собственной ретравматизацией. Я чувствовала себя забытой Богом, который все еще раздает счастье и радость всем, только не мне.
И я нашла для себя практику каждый день радоваться чужому счастью.
Самым большим для меня вызовом стало поздравлять чужих дочерей с днем рождения. Но день за днем я старалась делать это искренне! Как будто за это мне пришлют дополнительные баллы в карму.
У меня не осталось дочерей, тогда я могу хотя бы радоваться за чужих.
Иногда друзья стараются скрыть от тебя радость.
Так я случайно узнала о вчерашней свадьбе когда-то очень близкой подруги. Она рассказала о свадьбе другой моей подруге, с которой я их и познакомила. После трагедии и та и другая просто вычеркнули меня из своего круга. И вот они бывают счастливы где-то отдельно, скрывая весь процесс от меня.
Думаю, просто не хватило внутреннего процесса подумать, что мне будет больно. А может быть, и хватило.
В любом случае это не моя война. Пусть радуются. Без меня и моих ресурсов, которые обе из них когда-то могли получить.
Чужая радость коробит, а свою радость хочется защитить от чужой боли.
Я все понимаю, но это не значит, что мне не больно от этого.
Зато я могу радоваться беременностям. Беременностям моих клиентов, потому что я помогла прийти к этому результату. И я радовалась беременности Даши, потому что Даша и Хорхе как никто помогали мне после трагедии.
Но это не значит, что эта радость не приносила мне боль.
У других что-то происходит.
Празднуются свадьбы, рождаются дети. А мой мир словно застыл в одной точке после трагедии. И когда друзья тебя вычеркивают из мира счастья, это очень больно.
Словно на тебя махнули рукой. Навсегда. Ты уже будто символизируешь горе и неудачи. Проще скинуть тебя со скалы, как в Спарте поступали с нездоровыми детьми.
Я долго пыталась понять, что мне с этим делать.
И осознала, что я свободна радоваться, когда мне радостно. Я свободна отдаваться боли, когда мне больно.
Просто мне уже МОЖНО ВСЕ!
Если кто-то хочет скрыть от меня свою радость это принадлежит этому человеку. Решение каждого его право. Но и продолжение общения со мной это дело и задача такого человека, а не моя. Если кто-то захочет снова общаться, его задача найти ко мне подход.
Моя задача быть в согласии со своими чувствами. И я вижу, что уже могу радоваться счастью других. Мне хорошо от этого.
Если в мою жизнь возвращается радость, значит, я выбрала ЖИЗНЬ.
Новую жизнь после смерти любимых.
Масштабы гималаев жизни и смерти**
Я хочу сегодня поговорить о масштабах жизни.
Мне кажется, масштабы жизни человека простираются от самой большой радости до самого большого горя, случившего с ним.
Отсюда развивается масштаб чувствительности и нечувствительности к другим событиям. И масштаб центрированности на себе или на себе подобных. Очевидно, что я очень центрирована на теме родителей, потерявших детей. Расскажу подробнее, о чем я. Когда человек проживает такое большое горе, как смерть ребенка, какие-то тяготы обычной жизни перестают казаться проблемами. Например, сложно воспринять как ТРАГЕДИЮ, когда подругу, у которой все в семье живы, увольняют с работы. Или оказалось, что у ее бойфренда есть любовница. Раньше бы это очень ранило.
Долгое время испытываемая на максимуме огромная БОЛЬ приводит к нечувствительности к обычным жизненным тяготам окружающих. Если у них ВСЕ живы.
Вот это «если ВСЕ живы» становится основным разграничителем внутреннего датчика тяжести проблем окружающих.
Прошлой осенью я была на вебинаре по авторскому праву. Мои студенты прислали свидетельства того, что мою интеллектуальную собственность в Сети воруют. Вебинар вела молодая, я бы даже сказала, юная девушка, которая с полным драматизма взглядом спрашивала аудиторию:
КАК, вы думаете, себя чувствует автор, когда узнает, что его авторские права нарушены?
Ведущая сделала мхатовскую паузу и замолчала.