У нас это серьёзная и уважаемая работа, к тому же достаточно сложная. Ты и представить себе не можешь, сколько мне пришлось постичь, чтобы стать настоящим профессионалом. И я продолжаю учиться: на чужих ошибках, на своих (не без этого), повышать квалификацию, изучать прецеденты, досконально разбирать все обстоятельства, докапываться до самой сути
Видно, любишь ты свою службу! восхищённо перебил меня Михайло Васильевич, И батюшка адвокатом был?
И батюшка, соврал я , почувствовав, что меня, действительно, немного занесло в воспоминаниях, и, что вероятно, человек начала XVIII века мало что понял из моих слов.
Доброе дело, ежели сын по пятам отца следует Однако, жар какой! Ещё и полудня нет, а печёт, точно в печке. Не искупаться ли?
В тот самый момент мы вышли из-под сени многочисленных фруктовых деревьев, и взору нашему предстала широкая зелёная долина, окруженная холмами, на одном из которых находились мы. Внизу струилась узкая длинная речка, её воду пили несколько гнедых и белых лошадей. Рядом под кустом лениво лежали трое мужчин. А чуть поодаль стояло небольшое бревенчатое строение без окон.
Сойдём, вдохновенно проговорил хозяин всей этой красоты и торопливо захромал вниз по широкой тропинке.
Я последовал за ним.
А ты не боишься, что произойдёт тоже, что и вчера? и разные фантастические мысли моментально закопошились в моей голове. А что, если я уже сейчас смогу вернуться домой? Нырну раз-другой и вынырну близ Москвы!
Нет, этакого не случится! весело оборвал мои надежды барин. Озеро глубоко, утопнуть в нём немудрено. А река моя мелка. В ней детям повадно резвиться. Вон, видишь, дерево покляпло? Так то ребятня из него качель сделала.
Я обратил внимание на склонённое на водой дерево с привязанными к веткам верёвками.
Сие есть мыльня моя, помещик указал на строение, когда мы к нему приблизились, За утро велю топить.
Он проворно снял с себя всю одежду, достал из кармана серую шапочку и, надев её на голову, вбежал в воду.
Ох, хороша водица! Отчего же ты мешкаешь, батюшка?
Я не заставил себя ждать и тоже очень скоро погрузился в приятную прохладу реки. Водоём, действительно, был мелкий и уровень воды едва доходил до моего живота. Однако полежать в воде в такой жаркий день было блаженством. Я закрыл глаза.
Или сон тебя сморил? засмеялся мой друг. Отобедаем скоро и почивать ляжем. А ты накинь лопух на голову, тафьи-то при тебе нет.
А ничего! Я крепкий! Почивать? Да ведь мы только встали!
Ты только встал, батюшка, а я с трёх часов на ногах. А мужики мои и того поранее.
Вот это да! меня удивил столь ранний подъём, Неужели вы каждый день так рано просыпаетесь?
Знамо дело, летом пробуждаюсь я в третьем часу, а ложусь в постель на вечерней заре, аки все в нашей губернии. Не в столице, слава Господу, живём всё здесь по своей воле делаем. А мужики и того раньше встают скотину выгонять.
В третьем часу? Темно ещё, должно быть.
Да что ты, батюшка-иноземец! С восхождения солнца ведь на Руси счёт-то идёт!.. Ах, верно, ты по-новому время меряешь, аки царь велит. Он новый часник в столице поставил, немецкий, и день мерить велел по немецкому обычаю А русский обычай противен ему!
Я заметил, что мой друг сильно недоволен попранием родных традиций.
От восхода, значит. А есть у тебя часы?
Знамо, есть.
Покажешь?
Аще твоей душеньке угодно, как не показать!
Тут услышал я, как мужики, что полёживали под отдалённым кустом, следя за лошадьми, уже давно в воде и уводят животных прочь:
Пошёл! Пошёл, Сокол! Не видишь, господа купаться изволят.
Ефим, Вьюжку веди!
Мы искупались, обсохли и вновь поднялись в сад. Затем Михайло Васильевич вывел меня во двор перед барским домом, где по левую руку от крыльца стояли совершенно необыкновенные по своему виду часы: они являли собой огромное круглое и плоское металлическое блюдо, усыпанное мелкими серебряными снежинками, с большими буквами по окружности и звёздами между ними. Висело блюдо на широком каменном столбе высотою с хозяйский дом. Над часами крепилась фигура солнца. Всё это сверху укрывалось двускатной крышей, призванной беречь часы от дождя, снега и солнца.
Знатный часник! с гордостью сказал барин. В Москве выменял на злато. Со второго жилья видно их!
А где же цифры и стрелки?
Ан и цифири не видишь? То-то и оно, что иноземец! Аз, Веди, Глаголь Русский ты, аль нет? Буквенной цифири не разумеешь? Часомерье сие ещё до до царского указа смастерили. Ты на светило зри: оно лучом на «Зело» указывает стало быть, седьмой час идёт. А буде на «Земля» восьмой зачинается.
И в ту же секунду часы продемонстрировали себя: их огромный циферблат (оказалось, что его всё же можно было так назвать), быстро и легко крутанулся так, что под солнечным лучом оказалась та звезда, что находилась между буквами «Зело» и «Земля», то есть между шестым и седьмым часом (в то время цифры обозначались буквами же, только с волнистой линией сверху).
Вот мы и стали ближе к полудню, улыбнулся Михайло.
То есть, здесь вращается циферблат?! А стрелок не надо! удивился я.
Истинно. Все 17 часов ворочает, а на утренней заре дворовый человек их на «Аз» сызнова повернёт.
Все 17? В сутках, по твоему, 17 часов?
Знамо, денных 17. А ночные часы доброму человеку считать не надобно.
Ночные? Так-так От зари до зари, стало быть, часы время измеряют? А ночью никому до них дела нет.
Истинно. Видел я немецкий часник на Спасской башне в тот же год, как сей себе выменял. Я в тот год домой ехал. Лютый год был, ох, лютый! А часник немецкий-то, эх, диковинный 12 цифирей на нём, и стрелки движутся.
Только 12?
12 дневных, а ночью сии цифири ночными становятся. Царь велел время мерить одинако днём и ночью, будто оно равное. Ох, и чудной немецкий обычай! Да разве день с ночью когда равняется надолго? На Сороки да на Рябинников два дня во весь год день с ночью одинаки!
Понимаю, задумался я. Не так уж тёмен был русский народ до реформатора Петра Великого: другие повседневные задачи стояли перед людьми, вот и не было нужды ни в ночном времяисчислении, ни в часовом единообразии. Получается, что в южных губерниях, где световой день длиннее, время отсчитывалось несколько иначе, чем в северных Как же они договаривались?.. Впрочем, ни поездов, ни уж тем более другого скорого транспорта тогда не было и в помине, и ориентирование по восходу и закату по дороге из города в город продолжало оставаться актуальным и безошибочным.
Тиша, поди сюда! крикнул между тем хозяин.
К нему поспешно подбежал слуга с огромной корзиной в руках, где лежали одежда и обувь. Вообще, Тихон каким-то непостижимым образом всегда оказывался рядом с барином.
На что ты несёшь батюшкины сапоги? Не зима ведь сейчас?
Потому они есмь большие, держал ответ слуга.
Не разумеешь ты, дурень, что в этих сапогах Александр Петрович сварится в жар этакий!
Не сыскал я чёботы вайдовые, батюшка барин всюду
Экий не радейный! перебил его барин. Аще довлеет достать, что барин велит, так приказание исполни, а не тащи всё, что глаза узрели!
Как Бог свят, нету их в сундуке малом, не сдавался Тихон.
А в большом или в аспидном поглядеть тебе и в разум не вошло?
Нету и в аспидном.
А в большом?
Разве что в большом поглядеть, почесал затылок мужик, Да ведь он большой затворять тяжко А сапоги сии уж верно в пору будут Александру Петровичу По что сундук отворять? Его после затворить не затворишь
Ох, пустомеля да лежень! корил его барин. Ступай да ладом исполни наказ мой! Да ногавицы взял ли? Да в сушило сходи грибов вешанных прихвати! Вели Матроне щей сварить!
Слуга лениво удалялся к сараю, что-то бурча себе под нос.
Верно, твои англицкие слуги порасторопнее будут, улыбнулся Михайло Васильевич, Тихон до обедни точно варёный ходит, а после оживает ранило его в битве: своя же пушка уложила мужика, что рядом стоял (дело обыкновенное), а Тихона с ног сшибло да головою о камень ударило два дня не узнавал никого, а после вернулась к нему душа. Слава Господу, вернул мне Тишу. С малолетства ведь при мне. Вот после трапезы его узришь не узнаешь: поворотлив будет! А теперь, друг мой, должно мне снова на сенокос ехать да смотреть, дабы крестьяне косили равно и пропуску не чинили, да копны убирали в стога да в скирды. К обеду ворочусь. А ты покуда прими одёжу у Тихона.
И крикнув слуге, чтобы тот нёс мои вещи в горницу на примерку, барин отвязал лошадей от близ стоящего столба и достаточно проворно вскочил в колымагу.
А ну, пошли! крикнул он запряжённой двойке и поехал со двора.
Я направился в горницу.
С целью сохранения прохлады жарким днём все окна в доме были закрыты.
Войдя в свою комнату, заметил я, что оконные стёкла были не полностью прозрачны, да и не стёкла это были вовсе, а что-то вроде слюды! Сама оконница была сделана из металлической сетки, пересечения полос которой образовывали ромбы. Вот в эти отверстия и были плотно вставлены ромбовидные кусочки полупрозрачной слюды. Открывалось такое окно скольжением вверх, благодаря раме с подъемной кареткой. Медленно поднимая и опуская раму, я заметил специальные подпорки сверху, на которых она закреплялась в поднятом состоянии.
Вот так да! удивился я вслух. Однако технология! Но неужели же ещё нет стекла в России?!
Господин Александр Петрович, вот изволь принять платье, на пороге показался Тихон с большой охапкой одежды в руках и с мешком её же за плечами. Изволь платье мерить да чёботы. Отыскал чёботы, отыскал.
Слуга медленно и аккуратно снял с сундука тюфяки и начал раскладывать добро на них и на скамье: длинные льняные и атласные рубахи (воротники, рукава и подолы которых были расшиты узорами), штаны, платье голубое и платье зелёное, платье червонное (видимо, парадное) и штаны червонные, длинный серебристый парчовый пиджак с длиннющими рукавами и серебряными пуговицами, ещё пара таких же пиджаков из бархата тёмно-синего цвета, пара светлых ботинок из мягкой кожи, пара тёмных и сафьяновые сапоги опять же червонного цвета.
Ферязь сия ещё покойного батюшки-барина Василия Митрича, указал благоговейно крестьянин на парчовый пиджак, единожды лишь надёванная на именины. Да кушаки вот ещё тебе к платью.
Он осторожно приоткрыл один из сундуков и достал три кушака разных цветов.
Да в сундуке ещё рубахи лежат льняные, кафтан аспидный, ногавицы Всё тут, барин. Изволь надеть.
Первым делом я решил примерить обувь и вновь обратил внимание, что оба ботинка были пошиты одинаково: без различий на правый левый. Но какие же они были мягкие! Вероятно, в процессе носки они постепенно должны были «сесть» по ноге.
Светлые чёботы оказались малы, но зато тёмные точно для меня шиты! Сафьяновые сапоги также подошли по размеру.
Большая у тебя нога, барин Коты тебе, должно, в пору будут, сказал Тихон и задумался, уставившись на сундуки. Тута!
Он снова приподнял крышку одного из них и, порывшись, достал ещё пару мягких чёрных ботинок. Они, действительно, оказались мне как раз.
Затем я надевал штаны со шнуром на поясе, ногавицы, рубахи. Что-то было мне узко, что-то в самый раз. Рубашки были длинной чуть выше колен, и при том Тихон не уставал вздыхать о том, что мне всё коротко, так я велик.
Когда дело дошло до платьев, кафтанов и ферязи, я попросил слугу объяснить мне, что с чем носится.
Сие дело нехитрое, обрадовался Тихон, прежде исподнее, как ты в нём есть сейчас, али атласная сорока, после зипун али кафтан. А ты, барин, сей кафтан надень парчовый с козырем.
Он протянул мне тёмно-синий кафтан с высоким и широким стоячим воротником (козырем), богато расшитым белым и чёрным жемчугом.
Богатый кафтан, восхищался Тихон. Подожди, ещё кушак повяжу.
Посмотреть бы на себя, по правде говоря, я не мог себя представить в древнерусском одеянии, расшитом каменьями и позолотой.
Изволь, Александр Петрович, в горнице покойной матушки-барыни зерцало есмь великое. Погляди на себя. Изволь.
Что, есть зеркало?! я снова был изумлён: стёкол нет, а зеркало есть.
Есмь, барин. Вот ещё тафья к кафтану, надень, он протянул мне небольшую шапочку, так же щедро расшитую жемчугом.
Тафья оказалась маловата.
А сверху ферязь, продолжал собирать меня Тихон.
Как ещё и сверху что-то? Постой! Проводи с зеркалу сначала.
Можно и без ферязи, коли тепло. Изволь, барин, ступай за мной.
Минуя две проходные комнаты, мы очутились в женской горнице, которая впрочем ничем не отличалась от мужской, разве что тем самым большим зеркалом. Оно было прикреплено к стене и обрамлено в металлическую раму прямоугольной формы, отделанную перламутром. Из зеркала на меня смотрел ни дать ни взять боярин средневековой Руси. Я засмеялся столь непривычному и даже неожиданному отражению.
Хорош, барин, красен! улыбался довольный слуга.
Красен, нечего сказать! я, смеясь, крутился перед зеркалом, пытаясь рассмотреть в его слегка кривом отражении такого нового для меня человека. Да неужели же это я?! Вновь накрыло ощущение нереальности происходящего. Осознав его я остановился и задумался.
Что вообще такое происходит? Как я оказался в начале XVIII века? Что буду делать в чужом времени? В чужой одежде? В стране, обычаи которой мне знакомы так мало, ибо я дитя XXI века, а там Россия, как ни крути уже совсем другая страна и страна прекрасная, прогрессивная, в которой можно жить и работать, и жить хорошо, там многое зависит от тебя самого. А здесь, чем я буду зарабатывать на жизнь? У меня нет навыков, подходящих для безбедной жизни в средневековье, даже язык слабо знаю, очень слабо: что-то не понимаю я, что-то не могу выразить так, чтобы поняли меня.
Я подошёл к окошку и уставился на крупные листья какого-то дерева, прижавшиеся к оконной слюде. Листья оккупировали почти всю площадь оконницы, отчего в углу с кроватью бывшей хозяйки дома царил полумрак.
Мне очень повезло: я попал в богатый дом, хозяин которого принимает меня как дорогого гостя да ещё и благодарен за спасение жизни. Причём в сущности ведь я ничего не сделал поступил так, как поступил бы на моём месте любой, кто умеет плавать. Здесь не за что благодарить. Ну, разве что, сказать спасибо этого было бы вполне достаточно. Впрочем, его благодарность сейчас очень кстати. Но как долго будет длиться это гостеприимство? Как долго Я смогу его принимать и сидеть на чужой шее? Мне уже становится не комфортно, когда отдаю себе отчёт в том, что жизнь в доме моего нового друга это не фантастический week-end, а непредсказуемая история, которая может растянуться на долгие годы или на всю жизнь Эта мысль снова ужаснула меня. Утром я просто отогнал такое предположение, не желая верить в его реальность. Но сейчас стоя в этой одежде, шитой из тканей произведённых вручную более, чем за триста лет до моего рождения, я понимал, что мне больше нечего надеть на себя, кроме кафтана с чужого плеча. Я гол, как сокол, причём в прямом смысле: появился здесь абсолютно нагим с одним только перстнем на руке Алинин перстень Интересно, она переживает, потеряв меня?.. Впрочем, это не главное. Как же себя обеспечивать в новых условиях, не имея ни дома, ни начального капитала, ни документов, ни родословной? Как вообще здесь жить? К чему стремиться? Каким образом взаимодействовать с людьми? Я человек, привыкший к независимости и достатку, и сам их для себя создававший долгими годами сложного и ответственного труда, вдруг лишился всего и вся. Так! Вот что мне надо научиться всему здешнему, актуальному! И как можно скорее! Что для этого необходимо? Больше общаться с Михайло Васильевичем (как коренным местным жителем, разбирающимся в здешних порядках и, к тому же, дружелюбно ко мне настроенным), выяснить по каким правилам и законам здесь живут люди, как общаются между собой, и найти, наконец, что-то подходящее для себя. Именно этим я и займусь, пока у меня есть крыша над головой и полный пансион. Буду действовать по обстоятельствам, может быть, и в этой новой жизни найду свой путь или путь обратно в XXI век, домой Надежда умирает последней