Томас Майн Рид
Пропавшая гора
Рассказ о Соноре
© перевод с английского А. Грузберг
© ИП Воробьёв В.А.
© ООО ИД «СОЮЗ»
* * *
Глава I
Жажда
Mira! El Cerro Pertido![1]
Это восклицает человек, сидящий в высоком седле на спине маленькой мускулистой лошади. Он не один, как можно заключить из его слов; вокруг него не менее двадцати всадников. А также несколько фургонов, больших громоздких экипажей, в каждый из которых впряжено по восемь мулов. Другие мулы, вьючные, образуют atajo, или караван, вытянувшийся длинной линией вместе со стадом скота в двумя или тремя погонщиками. Они, конечно, тоже верхом.
Дело происходит в середине обширной равнины, одной из равнин Соноры вблизи северной границы этого малонаселенного штата.[2] Эти люди, точнее большинство из них, шахтеры, как можно судить по особенностям их костюмов, а также по шахтерским инструментам, которые видны под пологами фургонов. Есть и женщины с детьми обоих полов и всех возрастов; потому что это целая группа шахтеров перемещается от одной veta[3], выработанной и оставленной, к другой, все еще неразработанной.
Все в этой группе, за исключением двух человек, мексиканцы, хотя и разных рас. Здесь можно увидеть любые оттенки кожи от румяно-белой у испанцев из Бискайи до медно-коричневой у аборигенов; среди них много индейцев опата, одного из племен, которые называют manos[4]. Различия в одежде и в качестве, и в покрое также говорят о разнице в положении и профессии. Есть чистокровные шахтеры таких большинство; погонщики, ведущие фургоны, vacueros[5] со скотом и еще несколько человек, мужчин и женщин, чья одежда и поведение свидетельствуют о том, что они слуги.
Человек, который произнес эти слова, отличается от остальных одеждой: он gambusino, или профессиональный золотоискатель. И вполне успешный, потому что именно он открыл золотую жилу, о которой шла выше речь, в пустыне Сонора, у границы с Аризоной. Он сообщил о своем открытии и зарегистрировал его, и по мексиканским законам это делает его владельцем месторождения с исключительным правом работать на нем. Но сейчас он уже не владелец. Не обладая достаточными средствами, чтобы начать разработку, он передал права тем, кто может это сделать: «Виллануэва и Трессилиян», богатой шахтерской фирме, давно работавшей вблизи города Ариспе, и теперь все работники фирмы со всем оборудованием для добычи, размельчения и амальгамирования руды, вместе с мебелью и домашними богами, направляются на вновь открытое месторождение в надежде, что оно окажется «бонанцой»[6]. Это их караван остановился на равнине, потому что гамбусино действует как проводник.
Он находится впереди на некотором расстоянии от фургонов с двумя всадниками, к которым обращена его речь. Потому что они хозяева каравана партнеры, владеющие шахтной компанией. Один из них, более пожилой, дон Эстеван Виллануэва, прирожденный мексиканец, но с испанскими чертами лица; предки его из Андалузии. Он старше по возрасту и является старшим партнером в фирме; младший Роберт Трессилиан, англичанин, родившийся в Корнуэлле.
До этого момента на лицах обоих была тревога, как и на лицах всех их последователей, и не просто тревога, а тяжелые опасения. Причина этого очевидна: достаточно взглянуть на животных, верховых лошадей и ездовых и вьючных мулов. Все животные исхудали, у всех вытянуты шеи и опущены головы, глаза глубоко впали в глазницы, и языки, высунутые из пасти, выглядят сухими и горячими. Неудивительно! Целых три дня они ничего не пили, а чахлая трава равнины, на которую их пускали пастись, не давала влаги. Во всей Соноре время засухи, месяцами не выпадало ни капли дождя, и все речки, ручьи и источники на пути пересохли. Неудивительно, что животные выглядят измученными, а в сознании людей мрачные опасения того, что может их ожидать. Еще три дня, и большинство их животных, если не все, погибнут.
Люди тоже воспрянули духом, услышав слова гамбусино. Они прекрасно понимают, что означают эти слова: хорошая трава и изобилие воды. Всю дорогу он говорил им об этом, рисуя «Пропавшую гору», точнее место у ее основания как подлинный рай для лагеря. Здесь нет недостатка в воде, говорил он, хотя сухой сезон или длительная засуха продолжается; никакой опасности для животных, потому что там не только источник и ручей, но и озеро, окруженное поясом лугов с густой травой, сочной и зеленой, как изумруд.
Вы уверены, что это Серро Пертидо?
Вопрос задает дон Эстеван; он пристально смотрит на одинокое возвышение, видное издалека на равнине.
Si, сеньор, подтверждает проводник, точно, как меня зовут Педро Висенте. Я должен быть уверен, со слов матери: старушка никогда в жизни не переставала сердиться из-за того, сколько стоило мое крещение. Двадцать серебряных песо и еще пару церковных свечей, больших, из лучшего воска. И лишь за то, что передать мне имя отца: его звали Педро, и он, как и я, был гамбусино! Каррамба! Эти падре настоящие вымогатели, хуже разбойников или бандитов.
Vaya, hombre![7] отвечает дон Эстеван. Не будь так жесток к бедным священникам. А что касается денег, которые мать истратила на твое крещение, так все это было давно. Если раньше ты был беден, то теперь не должен расстраиваться из-за такого пустяка, как двадцать долларов и пара свечей из воска.
Старший партнер говорит правду, и всякий, кто видел Педро Висенте три месяца назад и увидел его теперь, подтвердил бы это. Тогда он был одет в потрепанную грязную одежду тусклых тонов, лошадь у него была самый тощий из мустангов, настоящий Россинант. Теперь у него чистокровная лошадь, нарядное кожаное седло, красивая попона с украшениями; сам он одет в яркую мексиканскую одежду, которую носят ранчеро, самую живописную в мире. Счастливая находка золотой жилы в кварце madre de oro, как называют это мексиканские шахтеры, после передачи прав Виллавнуэва и Тресиллиану, дала ему достаточно желтого металла со штампом монетного двора, чтобы у него было все для удобства, прекрасная одежда и лучшее оборудование.
Забудем о твоем крещении и свечах, нетерпеливо говорит англичанин, у нас есть о чем серьезно подумать. Ты уверен, сеньор Висенте, что то возвышение и есть Серро Пертидо?
Я уже сказал, лаконично и недовольно отвечает проводник; он как будто слегка раздражен сомнениями в своих словах, тем более со стороны человека, незнакомого со страной, короче говоря, гринго.
В таком случае, продолжает Тресиллиан, чем быстрей мы доберемся туда, тем лучше. Я думаю, до того места десять миль.
Дважды по десять, кабаллеро, и еще немного.
Что! Двадцать миль? Не могу поверить.
Если бы твоя милость бродил по этим лланос столько, сколько я, ты бы поверил, спокойно и уверенно отвечает проводник.
О! Если ты так говоришь, должно быть, это правда. Ты должен знать, сеньор Висенте, судя по тому, что я о тебе слышал. То, что ты умеешь находить золото, мы уже знаем.
Mil gracias, дон Роберто, отвечает гамбусино с поклоном: его самолюбие удовлетворено этими похвальными словами. Я не сомневаюсь в расстоянии, потому что говорю не по догадкам. Я бывал здесь и раньше и помню эту большую пальмиллу. Он показывает на растущее на некотором расстоянии дерево с прочным стволом и пучком длинных, похожих на штыки листьев на вершине разновидность юкки; на равнине много таких растений, но это выше всех. Затем добавляет: Если твоя милость сомневается в моих словах, подъезжай к ней и увидишь вырезанные на стволе буквы П и В, инициалы твоего покорного слуги. Я сделал это, чтобы отметить, как в первый раз увидел Серро Пертидо.
Я не сомневаюсь в твоих словах, отвечает Трессилиан, с улыбкой глядя на необычный памятник в таком отдаленном месте, нисколько не сомневаюсь.
В таком случае позволь заверить, сеньор, что до этой горы больше двадцати миль, и хорошо бы нам добраться до нее до заката.
В таком случае чем раньше мы двинемся, тем лучше.
Да, Педро, добавляет дон Эстеван, разговаривая с золотоискателем по-дружески, как старый знакомый. Поезжай назад и прикажи возобновлять движение. Скажи погонщикам, чтобы постарались.
Как прикажет твоя милость, с поклоном отвечает гамбусино и машет широкополой шляпой, высоко подняв ее над головой.
Потом, пустив в ход шпоры с колесиками пяти дюймов в диаметре, возвращается к каравану.
Но не доехав до него, снова снимает шляпу и почтительно приветствует группу, еще не представленную читателю, хотя, возможно, самую необычную: ее члены, наверно, самые интересные из перемещающейся группы. Потому что двое из них прекрасного пола: одна почтенная матрона, другая совсем молодая девушка. Видны только их лица и верхняя часть фигуры, потому что они сидят внутри своеобразного паланкина мексиканских носилок, которые используют знатные дамы, когда дороги недоступны для карет. У старшей дамы кожа смуглая и лицо с типичными андалузскими чертами; оно по-прежнему привлекательно, но лицо младшей поразительно красиво; женщины очень похожи друг на друга, потому что они мать и дитя сеньора Виллануэва и ее дочь.
Носилки подвешены между двумя мулами и спереди и сзади привязаны к дышлу; мулами управляет здоровый детина в бархатном жакете и в кальцонерах, в сапогах из штампованной кожи и черном сомбреро с серебряной лентой вокруг. Но в группе есть и четвертый персонаж, отличающийся от остальных и не похожий ни на кого в караване, кроме одного из них англичанина. Этот юноша потому что он действительно очень молод похож на него, как сын на отца, и таковы на самом деле их отношения.
Генри Трессилиан, которому только что исполнилось семнадцать лет, молодой человек, светловолосый, со светлой кожей и тонкими чертами лица, не детскими и женственными, но свидетельствующими о храбрости и решительности, с сильной и ловкой фигурой. Он сидит верхом, наклонившись к носилкам. Возможно, изнутри на него с восторгом смотрят чьи-то глаза; его лицо говорит, что он был бы рад этому. Сейчас у всех глаза, в которых совсем недавно было тревожное выражение, сейчас радостно сверкают. Видна Пропавшая гора; со страхами покончено, и скоро будет покончено со страданиями.
Anda! Adelante![8] кричит Педро Висенте.
Его слова разносятся вдоль всей линии, их сопровождают возгласы других людей, скрип колес и хлопанье кнутов, и фургоны снова начинают двигаться.
Глава II
Койотеро
Шахтеры не единственные путники, которые в этот день направляются к Серро Пертидо. В тот момент когда караван, двигаясь с юга, увидел гору, другая группа приближалась к ней с севера; впрочем, она гору еще не видела, потому что была дальше на равнине.
Эта новая группа отличается от уже представленной читателю по внешности и почти во всех других отношениях; в ней почти втрое больше людей, хотя в целом группа занимает гораздо меньше места. Потому что в ней нет ни фургонов, ни вообще каких-либо экипажей на колесах, ни вьючных мулов, ни стада скота. Не отягощены эти люди также женщинами и детьми, никаких носилок с дамами. Все эти люди мужчины, все верхом, у каждого с собой вещи, которых совсем немного. Их снаряжение состоит в основном из сумок с продовольствием и сделанных из тыквы фляжек для воды; все это за плечами или привязано к лошади. Столь же мало места занимает и их одежда; большинство в набедренных повязках, лосинах и мокасинах; в запасе одеяло или плащ. Исключение составляют с полдюжины человек, которые кажутся главарями, в особенности один из них.
Этот человек обладает знаком отличия, который поставил бы в тупик знатоков геральдики христианского мира. И этот знак не на щите, хотя щит у этого человека есть. Он изображен на бронзовой груди, это ярко-красная татуировка; на ней изображена свернувшаяся гремучая змея с поднятыми головой и хвостом, с широко раскрытой пастью и высовывающимся раздвоенным языком. Ниже изображены другие символы гнева и угрозы, один из них, белый и расположенный в центре, хорошо известен во всем мире. Это череп и скрещенные кости.
Вряд ли стоит объяснять, что человек в таком свирепом облачении индеец, как и все его сопровождающие. Они из племени, известного среди всех остальных племен своей кровожадностью: это апачи, или «койотеро», названные так из-за сходства, душевного и морального, с койотами шакалами западного мира.
Отсутствие женщин, детей и вещей свидетельствует о том, что поход военный набег; оружие говорит о том же. У них с собой ружья и длинные копья с привязанными вымпелами, которые когда-то, несомненно, развевались над головами мексиканских копейщиков. Есть у них и пистолеты, среди них даже револьверы; есть и нарезные ружья новейшего образца, и видно, что пользоваться ими они умеют. Если цивилизация их чему-то и научила, то лишь тому, как убивать.
Они движутся не толпой и не грудой, но строем по двое. Индейцы прерий и пампасов давно усвоили военную тактику своих бледнолицых врагов, их кавалерийский строй, и применяют его. Но нигде не делают этого так успешно и умело, как в северных штатах Мексики: Тамаулипас, Чивава и Сонора, где команчи, навахо и апачи боевым строем нападают на своих бледнолицых соперников и рассеивают их, как мякину. Индийская цепочка обычный синоним строя, когда всадники выстраиваются цепочкой один за другим, давно оставлена этими трансатлантическими кентаврами; к своему прежнему строю они возвращаются там, где это позволяют природные условия.
На просторной равнине, где сейчас находится отряд апачей, есть такие условия; индейцы могли бы двигаться свой прежней вытянутой цепочкой; однако теперь их больше двухсот, и они предпочитают строй парами. В отличие от шахтеров, которые три дня шли по безводной пустыне, индейцы хорошо знают местность, знают все ручьи и источники и поэтому не страдали от отсутствия воды. И сейчас не страдают, потому что их маршрут проходит вдоль ручья маленькой речки, которая, несмотря на продолжающуюся засуху, по-прежнему течет в своем русле. Это приток реки Рио Сан Мигель, которую местные жители называют Хоркаситас; индейцы движутся на юг вдоль этого притока, и жажда им не грозит.
На закате они видят Серро Пертидо. Им это название неизвестно, они называют эту гору Научампатепетл. Это обстоятельство указывает на сходство языка индейцев северной Мексики и ацтеков юга. На языке ацтеков одна вершина в горах Пероте называется Кофре, синоним слова «Нанчемпа», означающего ларец или сундук. Гора Серро Пертидо, видимая с определенного угла, очень похожа на сундук и на гору на юге.
Но отряд краснокожих не думает ни о филологии, ни об этнографии; мысли их заняты совсем другим: грабежами и убийствами. Потому что они совершают набег, их цель поселения вдоль Хоркаситаса.
Однако сейчас при виде горы их занимает другой вопрос: возможно ли и благоразумно ли продолжать движение, не останавливаясь на ночь. Некоторые говорят да, но большинство нет. До горы еще больше двадцати миль, хотя кажется, что только десять. В разреженной атмосфере плоскогорий Соноры расстояния обманчивы, как и говорил Педро Висенте. Но местные обитатели, и прежде всего аборигены, это хорошо знают и действуют соответственно. К тому же койотеро, как и гамбусино, бывали в этой местности и знают каждый ее фут. Так что при обсуждении говорят только о состоянии лошадей. С утра они проделали больше пятидесяти миль, и лошади устали; еще двадцать миль могут их убить. А двадцать миль до Научампатепетла они проделают завтра еще до полудня.