Ольга Кузьмина
Коллекционеры редкостей
Глава 1. Музыка за оградой кладбища
Джоя подменили в начале марта, когда только-только сошёл снег. Микаэля в тот день с утра не было дома, его отправили в кузницу за новой лопатой. Отец чинил крышу, мать ушла к роднику. Все знали, что не дело это оставлять ребёнка одного, но ведь Джой не младенец, три года исполнилось, да и отец рядом.
Когда Микаэль вернулся, всегда шустрый и неугомонный Джой не побежал навстречу, даже не поднялся на ноги. Как сидел у порога на солнышке, так и остался сидеть. Трогал пальцем проклюнувшийся росток гусиного лука, смотрел на него, как на чудо. Отец слез с крыши, кивнул старшему сыну и подхватил на руки младшего.
Чего куксишься? Описался что-ли?
Джой любил, когда его подбрасывают, а тут вдруг разревелся и укусил отца за палец. Сильно, до крови.
Потом было много шума и разговоров. Приходили соседи, выразительно качали головами. Шептали: «Подменыш, как есть подменыш». Джой вопил, не переставая. Его раздели и силой усадили на железную лопату. Он весь съёжился, кожа сморщилась и посерела. Мать зарыдала в голос, уткнувшись в ладони, чтобы не видеть треугольное остроносое личико, клочки бурых волос вместо рыжих кудряшек, полный рот мелких зубов.
Соседки крестились, стискивали в карманах кусочки железа.
Джой-то красавчик был. Таких Добрые соседи и крадут, а взамен чурбан подкидывают или своих заморышей.
Выпороть его надо! Огнём прижечь или к реке отнести.
На кладбище-то оно вернее будет.
На Микаэля никто не обращал внимания. Он тихонько достал флейту, подаренную ему Хромым Олли, одиноким стариком, жившим на окраине деревни. Поговаривали, что он знается с Добрыми соседями. Хромого сторонились, и только Микаэль всю зиму бегал в его хижину на склоне холма, таскал украдкой хлеб и брикеты торфа, пока отец не поймал и не отлупил. До весны старик не дожил, а будь он жив, знал бы, что делать.
Микаэль сел возле воющего подменыша и заиграл колыбельную. Не-Джой замолчал, уставился на флейту. Глаза у него были, как летние орехи уже не зелёные, ещё не коричневые. Он робко улыбнулся и потрогал Микаэля, как трогал росток.
Отойди от него, Мик! Отец набросил на подменыша мешок, грубо завернул. Неси лопату. На кладбище пойдём.
Но ведь он живой! Микаэль ухватил отца за рукав. Нельзя его хоронить!
Никто его хоронить не собирается. Просто положим в открытую могилу. Небось, как повопит ночь, сразу за ним явятся. И вернут нашего Джоя обратно.
Там же холодно!
Нашёл, кого жалеть! Или ты не хочешь, чтобы брат вернулся?
Микаэль хотел. Но ведь подменыш не кукла из деревяшки, а настоящий ребёнок, просто другой. Мик попытался объяснить, но на него посмотрели, как на чумного. И он замолчал.
Могилу вырыли за северной оградой кладбища, на не освящённой земле. Копать было тяжело, земля ещё толком не оттаяла. Подменыш скулил, пытался отползти от могилы, но слабые руки и ноги подламывались. Микаэль старался на него не смотреть. «Пожалуйста, заберите его! молил он про себя Добрых соседей. Заберите поскорей!»
Когда они уходили, подменыш закричал хрипло и отчаянно. Мик дёрнулся вернуться, но отец ухватил его за шиворот.
Не смей жалеть эту погань!
Ночью Микаэль хотел сбегать, укрыть подменыша одеялом, но отец не лёг спать. Поставил у двери табурет, сидел и курил, а мать до утра шептала молитвы. Когда рассвело, они втроём поспешили на кладбище.
В неглубокой могиле скорчился неживой подменыш. Должно быть, он долго плакал впалые щеки покрывал тонкий слой льда. Отец закопал его, как щенка, даже мешком не прикрыл. И они пошли домой. Мать торопилась, почти бежала, и всё повторяла, что Джой, должно быть, ждёт их. Проголодался, должно быть.
Джоя дома не оказалось. Он не вернулся ни в этот день, ни потом
***
Истинная правда! Так оно всё и бывает, матушка Грюла смахивает слезу уголком фартука. Я-то по молодости тоже хотела с людьми породниться. Прослышала, что они детей своих грамоте учат, наукам всяческим, и захотела, чтоб мои оболтусы премудрости набрались. Взяла младшенького, отнесла на ближайший хутор и подменила на их детёныша. Вот уж я с ним намучилась! С рук не спускала, чтобы не замёрз, козьим молоком отпаивала. А люди мою кровиночку голодом морили, из дома выбросили на кучу навозную, да ещё ореховым прутом отстегали. Я как услыхала его рёв, мигом примчалась. «Вот вам, говорю, забирайте ваше отродье. Уж я с ним получше обращалась, чем вы с моим!» А люди на том хуторе зиму не пережили. Вот так-то.
Она ухмыляется, показывая крепкие тролльичьи зубы, и гладит меня по голове. Я вежливо мурлычу.
Нет, Грюла мне не хозяйка. Плюньте в глаза тому сплетнику, который вам такое скажет! Это собакам непременно требуется хозяин, а я Йольский Кот и гуляю сам по себе. Просто приятно знать, что есть дом, куда ты можешь прийти зимней ночью, когда ветер выдувает из шкуры, погреться у очага, получить миску мясной похлебки. Матушка Грюла отменно готовит. Вот и сейчас от котелка над очагом такой аромат расплывается, что в животе урчит. Разливать густое варево по мискам Грюла не спешит, ждёт, пока вернутся с охоты её тринадцать отпрысков. Посматривает на меня с хитрым прищуром.
А дальше-то что было? Я ведь тебя знаю, ты короткие былички не рассказываешь. Небось, непростое там кладбище оказалось?
Кладбище как кладбище, я перелистываю когтем исписанную страницу тетради в коленкоровом переплёте, но обитал там чёрный пёс-баргест. Из тех, кто обязан за порядком следить: людей с нечистой совестью преследовать, воздавать по справедливости. Не знаю, что он в Ирландии делал, вдалеке от родного Йоркшира. Должно быть, от работы отлынивал. Или прятался
***
Самая лучшая лёжка в кустах крапивы. А самая лучшая крапива за оградой кладбища, где люди хоронят ведьм и некрещёных младенцев. Никто сюда не ходит, можно не скрываться.
Лохматый пёс-баргест потянулся, разминая лапы. Вечереет, скоро мальчишка с флейтой явится. Этот не в счёт, пусть приходит. Музыка у него душевная, слушал бы и слушал. Жаль, что не каждый вечер играет. Тот малец, что в могиле, уже извёлся весь, хнычет, не переставая.
Пёс насторожил уши. Ага, явился!
Прости, что не приходил, Микаэль опустился на колени перед едва заметным холмиком с камнем вместо креста. Сенокос, работали дотемна. Но теперь полегче будет. Завтра Лугнасад, праздник урожая.
Пёс забеспокоился. Как это он забыл, что лето заканчивается? Не успеешь оглянуться, Самайн налетит, а этот флейтист так и будет сюда ходить! Ну, может, в самую страшную ночь догадается дома остаться. Только ведь двери между мирами, которые в эту ночь открываются, не закроются до конца Йоля.
Баргест беззвучно зарычал. Он не любил Йоль. Этот праздник принесли в Ирландию захватчики с северных островов. На кораблях с драконьими головами приплыли не только люди, но и тролли, и тамошние эльфы. С местными сидами они быстро замирились, установили общие правила и вместе летали на Дикую Охоту. Затравить мальчишку-флейтиста им только в радость. А что может сделать один чёрный пёс против целой своры красноухих гончих из-под холма? Стопчут и не заметят.
Флейта пела нежно и ласково. Рассказывала о тёплых стогах сена и ледяных ручьях, о том, как сладко пахнет клевер и горчит вереск. О том, что смерти нет и одиночества тоже нет. Хотя бы здесь и сейчас.
Пёс положил голову на лапы и заскулил. Такая музыка пропадёт ни за что! Нет, надо менять условия сделки. Тем более, что и сделки-то, как таковой, нет. Мальчишка сам решил, что должен приходить. Он ведь даже не слышит, что этот, в могиле, шепчет. Просто жалеет его.
Баргест дождался, пока мелодия закончится, и выполз из своего убежища. Микаэль ахнул, но не убежал. Достал из кармана горбушку хлеба.
Хочешь?
Баргест опешил. Предложить хлеб псу размером с телёнка, с горящими глазами? Нет, это правильно, конечно, только не все люди правила помнят. Он вежливо слизнул угощение с подрагивающей ладони.
Это ты провожаешь меня до дома? спросил Микаэль. Я думал, мне кажется.
Глазастый какой! недовольно рыкнул баргест. Он подзабыл, как разговаривать по-человечески. Ты больше сюда не ходи. Осень на дворе. Чем длиннее ночи, тем больше охотников. А ты добыча, понял?
Микаэль почти не удивился. Хромой Олли рассказывал про волшебных чёрных псов, про то, как они наказывают злых людей. Странно только, что пёс его защищает с такой-то виной на душе.
Я не могу не приходить, сказал Микаэль. Мы его убили, а ведь он ни в чём не виноват. Его самого бросили. Мне кажется, ему до сих пор холодно и страшно там, под землёй. А я играю, и он засыпает.
Это верно, баргест поддел лапой камень. Отойди, а то запорошу.
Ты что делаешь?! Зачем?
Праздник урожая, говоришь? Значит, пора выкапывать, что вырастил.
Но ведь он умер!
Фэйри непросто убить. Баргест сунул нос в разрытую землю. Похоже, твой подменыш из брауни, а они живучие. Нет, он бы помер, конечно, если бы не ты.
Пёс ухватил что-то зубами и потянул. Микаэль широко раскрытыми глазами смотрел, как из ямы вылезает маленькое существо, бурое и грязное, словно картофелина. Ну, точно брауни весь коричневый.
Пусти, псина слюнявая!
Паршивец неблагодарный! Баргест плюнул.
Подменыш покачнулся на тощих ножках, зябко обхватил себя за плечи. Микаэль снял куртку и закутал его.
Как ты говорить научился?
Ты ведь со мной разговаривал, малыш задрал голову и улыбнулся. Смотри, звезда полетела! Красиво.
Кто-то звёздами любуется, а кто-то за всех работает, проворчал баргест, закапывая яму. Всё, забирай его и брысь отсюда!
Куда я его заберу? Он же Микаэль замолчал, заметив, как набухают слезами глаза подменыша. Слушай, если ты брауни, значит умеешь становиться невидимым? Чтобы люди тебя не замечали.
Не умею, подменыш шмыгнул носом. Не научили меня. Ты опять уйдёшь? Не уходи, Мики, я без тебя не смогу. Совсем не смогу!
А родители твои где?
Откуда я знаю? Мимо прошли, меня оставили, вашего мальчонку забрали. Я заморышем родился, так и так помирать. А у людей он запнулся, ну, всякое говорят. Случается, подменыши выживают.
Баргест шумно вздохнул.
Выживают, но только если человек примет подменыша в своё сердце. Честно примет, без лукавства. И больше не бросит. Ладно, пошли. Есть тут поблизости холм. Его обитатели мне должны. Они летние, на зиму своё жилище закрывают. Вам у них хорошо будет.
Но я не могу уйти из дома! Микаэль чуть не заплакал. Кто без меня отцу поможет? И мамка опять в тягости.
А я как же?! брауни обхватил его за ноги.
Микаэль погладил грязные волосы подменыша, вытащил запутавшегося червяка. Что же делать? Что?!
Погоди, отец говорил, что какой-то чудак купил старый дом в долине тот, где никто жить не хочет. Вроде, настоящий профессор из Дублина. Сказки собирает. Он работника искал, обещал хорошо заплатить, но никто не пошёл, боятся. А я бы нанялся. Если он любит сказки, может, и тебя не прогонит? Только с тем домом что-то неладно.
Потому что нельзя строиться на дороге гоблинов! рыкнул баргест. Ладно, так и быть, помечу дом, как свой. Вас не тронут.
А что ты возьмешь за свою помощь? спросил Микаэль.
Ты играй. Я буду приходить, слушать.
К дому в долине они пошли не спеша, приноравливаясь к неуверенным шагам подменыша.
Я всё думаю, помявшись, спросил Микаэль, что с Джоем стало?
А что с ним станется? проворчал баргест. Вырастет, женится на девице из брауни. Здоровых детишек нарожает. За тем его и украли.
А Хромой Олли рассказывал, что Добрые соседи воруют детей, чтобы отдавать их демонам, вместо своих.
В прежние времена и такое бывало, баргест подтолкнул носом подменыша, замершего возле кустика цветущего вереска. Но брауни никому дани не платили и не платят. Не переживай, не пропадёт твой братишка.
Микаэль глубоко вздохнул, напряжённые плечи расслабились, словно сбросили невыносимую тяжесть.
Хорошо.
Хорошо, повторил брауни, остановился возле россыпи бледных грибов, сорвал один и сунул в рот.
Нельзя! Микаэль попытался отобрать гриб.
Ему можно, хмыкнул баргест. Спать лучше будет. Ну, вот и пришли. Дальше без меня.
Он сел в тени каменной ограды. Микаэль с брауни поднялись на крыльцо добротного, хотя и неухоженного дома, затянутого плющом до крыши. Постучали. Баргест подался вперёд, всматриваясь в открывшуюся дверь. Профессор оказался невысоким толстяком в круглых очках. Они с Микаэлем о чём-то поговорили, потом профессор присел на корточки и протянул руку к брауни. Так в церкви касаются священной реликвии бережно и с благоговением. Вот теперь, действительно, всё хорошо
***
Ишь, как у тебя ладно выходит! Грюла одобрительно причмокивает. За всех рассказываешь, словно в головы им заглянул и все помыслы узнал.
Да чего там узнавать! фыркаю я. Люди существа простые, а собаки ещё проще.
Ох, лукавишь! Грюла грозит мне корявым пальцем. А то я не знаю, что с простыми ты дела не имеешь. А баргест тот самый, об которого ты клыки обломал?
Это он обломал, а не я!
Ладно, ладно, не хорохорься. Садись лучше к столу. Мои что-то загулялись, не будем их ждать.
Я мигом подсаживаюсь к благоухающей миске. Поесть в тишине, пока не примчалась орда голодных троллей, не часто удаётся.
А когда это всё случилось-то? Грюла щедро подливает мне добавку. До войны, небось?
За полвека до Первой Гибельной.
Она тяжело кивает. Человеческие мировые войны и троллей зацепили, но говорить об этом они не любят. Так что дальше мы ужинаем в молчании.
Когда детишки Грюлы вваливается в пещеру, я уже вылизываю миску. Матушка ворчит на своих лоботрясов, развязывает набитые награбленным добром мешки. Из одного выскакивает поросёнок, с визгом кидается под стол. Тролли, перекрикивая друг друга, устремляются за ним и, разумеется, застревают. Грюла костерит их от всей материнской души. Для моих ушей это уже слишком. Поднимаюсь и аккуратно, чтобы никого не задеть при моих-то размерах я и троллю могу ногу отдавить выхожу за порог. Потягиваюсь с наслаждением, вдыхая морозный воздух. Настала моя пора: зимнее солнцестояние, тринадцать ночей Йоля. И пусть волшебства в мире осталось с воробьиный нос, пока люди празднуют середину зимы, моя сила не убавится. И неважно, как они этот праздник называют.
Мои руки зябко потирают ладони, норовят зарыться пальцами в длинную шерсть на загривке. Откуда у кота руки, спрашиваете? По наследству достались от одного волшебника, с которым мы однажды повстречались на узкой дорожке. У него эти руки были в услужении. Что ни прикажешь, всё сделают, только драться не умеют. Когда я с волшебником разобрался, руки за мной увязались. Сначала я их гонял. Ну, сами посудите, разве это дело: шествует Йольский Кот, гроза и ужас всех людей и нелюдей, а над ним порхают белыми бабочками руки! Машут всем встречным-поперечным, большие пальцы оттопыривают. Случается, что и средние. Вся солидность псу под хвост! Но потом я сообразил, какую пользу это порхающее недоразумение может принести. Есть у меня слабость коллекционирование. Да не жуков-бабочек, на манер английских джентльменов, а таких, как Микаэль-флейтист. Тех, кто на своих сородичей не похож. Я давно мечтал их истории записать, вот и приспособил руки к делу. Записываю, понятно, не всё. Взять того же флейтиста с его брауни. Повстречались мы зимой, в моё законное время, но об этом я никому рассказывать не стану. Хватит и того, что сам забыть не могу, хоть и сто с лишним лет прошло.
Глава 2. Выкуп за друга
Чтобы попасть на Ярмарку гоблинов, нужно выполнить три условия: найти вход, открыть дверь и заплатить пошлину. Первые два условия для меня не проблема. А вот третье Ну где вы видели кота с кошельком? И защёчных мешков у котов тоже нет, а руки я в то время ещё не приобрёл. Так что три рубина изрядно натерли мне язык, пока я нервно перекатывал их во рту, опасаясь ненароком проглотить. Оно конечно, проще было позвать с собой матушку Грюлу у неё и пояс есть, и кошелёк на этом поясе. Вот только конец декабря время для матушки хлопотное. Чёртова дюжина её детишек каждый день на промысел отправляется. Тролли, они такие тащат всё, что не прибито гвоздями. Железными, разумеется. Бронзовые гвозди тролли запросто перекусывают. Должно быть, поэтому люди и перешли на железо. Возвращаются сыночки матушки Грюлы непременно с добычей, но голодные. Всех напои-накорми, мешки разбери В общем, воздухом подышать некогда, не то что на Ярмарку сходить.