Замечательно, милая. Значит, мы приглашены на свадебную церемонию? спросила миссис Марч, вешая шаль на маленький крюк в стене. Только я не уверена, что у меня есть подходящий для королевской свадьбы наряд.
Тебе нужно платье из парижского шелка, постановила Эми. С тончайшим китовым усом, вшитым прямо в шов, словно корсет. Это au currant[1], добавила та.
«Как изюм», улыбнулась Джо. Она перестала исправлять ошибки сестры. Особенные, характерные для нее выражения совсем скоро исчезнут из речи Эми, как только она повзрослеет. Джо скучала по ним уже сейчас. К тому же, они послужили отличным материалом для «Маленьких Женщин» первого тома, как стал называть первую книгу мистер Найлс, надеясь уговорить ее написать продолжение.
Джо вздохнула.
Au courant, сказала Мег. Будучи учительницей французского и гувернанткой, она всегда поправляла сестру.
А Эми, в свою очередь будучи неуправляемой ученицей, проигнорировала ее.
Подъюбники, рукава фонариком оперные перчатки атласные туфельки и ленты! Много-много лент.
Не волнуйся, улыбнулась матери Мег. Джо в своей книге приоденет тебя во что-нибудь распрекрасное а потом обязательно растрезвонит всем, что платье взято напрокат. Она свирепо зыркнула на Джо. Я рассказала тебе, что Белль одолжила мне платье, по секрету!
Лучше напрокат, чем с подпалинами! состроила гримасу Эми.
Как Эми не избежала позора с маринованными лаймами, так и Мег оказалась запятнана в сцене с позаимствованным платьем, когда сожгла утюгом свое собственное, и это несмотря на то, что по сюжету книги Джо переняла этот срам на себя и написала, будто бы все произошло на приеме у миссис Гардинер. Однако все, кто тогда присутствовал на балу у Моффатов, знали, какая именно из сестер подпалила себе платье.
«Вот потому-то я и не могу сочинить продолжение. Кто знает, через что им еще придется пройти. Я уже ранила гордость Мег, сведя ее с воспитателем Лори, хотя они даже не обмолвились ни словом».
А кого вообще заинтересовало бы платье без подпалин? раздался громкий голос вошедшего, и все улыбнулись.
Джо придвинула свое кресло назад.
Верно. Такие детали и создают сюжет, дурехи.
Теодор Лоренс ласкательно именуемый Лори стремительно вошел в комнату, освещая ее своим присутствием, как и всегда. Лори был лучшим другом Джо, их ближайшим соседом, и к счастью для Джо, книги его особо не интересовали, даже те, которые написала она, и даже те, в которых он фигурировал одним из персонажей.
Совсем наоборот: он уверял ее, что никогда не станет их читать.
Сегодня, однако, он явился с кучей бумажных конвертов, оставляя понемногу на каждой ступеньке.
Исчезни с глаз моих, несносный мальчишка! простонала Джо. Кыш! Запрещаю тебе приходить к нам. Я не перенесу тебя и твою очередную подлую доставку.
Лоренсы жили через дорогу от Марч и частенько заносили им почту в качестве одолжения. Лори относился к своей миссии почтальона Джо с подчеркнуто издевательской серьезностью, как и к любой новой возможности ее позлить.
Перенесешь, рассмеялся Лори. По крайней мере, до сих пор переносила. С большим успехом, если мне будет позволено заметить.
Вот как? улыбнулась Джо, несмотря на раздражение.
Влажные от пота золотисто-каштановые волосы с солнечными бликами падали ему на глаза, прикрывая румяное, развеселое лицо.
Я всегда полностью и безраздельно принадлежал тебе задолго до того, как у тебя появилось столько восторженных поклонников, миледи Шекспир.
Он попытался отвесить поклон, но вместо этого неловко пошатнулся, выронив несколько писем. Лори был в прекрасной физической форме, но часто вел себя неуклюже; умен, но часто мог казаться глупцом; богат, как Король Черешен, но его вкусы отличались от общепринятых. Джо подозревала, что ему до смерти надоели изящества и интересовали более существенные материи. Однако, какие именно, она пока не могла себе даже вообразить.
Джо протянула руку и с нежностью прикоснулась к его пылающей щеке.
Верно, мой мальчик. Даже когда у меня не было ни единого читателя, у меня был безраздельно преданный ты.
Не переставая улыбаться, она потянулась к его уху
Безусловно. Лори поймал ее взгляд, как часто случалось этими весенними днями. И я остаюсь твоим первым и самым большим
и ущипнула со всей силы.
А-АЙ-Й-Й! ПРЕЛЕСТНОЕ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ВАРВАРСТВО! Какому же бедолаге ты достанешься?! Жестокость имя тебе, женщина! Наверняка, все эти письма с возмущениями!
Высказавшись, Лори взвыл и подбросил кучу конвертов в воздух, и они разлетелись по комнате, словно конфетти.
«Совсем как на свадьбе Черешневого Короля, подумала Джо. Главное, чтобы не на моей».
3. Ненаписанное
На следующий день Джо предстала перед учениками Мег, пока сама Мег лежала в постели с весенней простудой и позаимствованным томиком последнего романа Фламменберга «Некромант», недавно переведенного с немецкого языка. Джо выводило из себя, что Мег добралась до него первой (до этого ровно так же получилось и с Диккенсом!), тем более что Джо взамен получила двух скучающих детей, которые ерзали на своих стульях перед не менее скучающей заместительницей гувернантки.
Почему опять чистописание? С недоверием уставилась на Джо старшая девочка (Беатрис, Бетани, или как там ее? Белинда?). Джо ее не винила: урок получился настолько унылым, что будь она на месте учеников, то разбила бы об голову наставницы свою грифельную доску. В этот момент гостиная, выполняющая роль классной комнаты, больше напоминала тюрьму и для учеников, и для учительницы.
Действительно, почему?
«Это ученики Мег, сказала себе Джо. Нужно ответить им в ее стиле». К сожалению, Джо редко доводилось иметь что-либо в стиле Мег а уж ответ тем более. Вместо этого она наклонилась вперед и заглянула девочке прямо в глаза.
А для того, дорогая графиня Белинда, чтобы, когда перед вами встанет выбор делать легкочитаемые надписи от руки на пиратских картах или прогуляться по доске[2], вас не скормили акулам.
Серьезно? Косы Белинды дернулись, вздрагивая вместе с ней.
Нет, вздохнула Джо.
Это чтобы писать аккуратные списки покупок, сказал с хитрой усмешкой брат девочки, оторвав взгляд от замаранного кляксами листа бумаги. (Леопольд? Леон? Льюистон?) И рецепты. Вот что делают девочки, Белинда.
Джо свела брови.
Девочки делают много всего другого, мой уважаемый мастер Леопольд.
Белинда задумчиво посмотрела на нее.
Пока не выйдут замуж?
Нет, конечно, фыркнул Леопольд. Когда выйдут. Это их работа. Готовка, стирка и списки покупок.
О-о! разочарованно протянула Белинда.
Леопольд продолжил с улыбкой:
А вот мужчина в доме вполне может стать капитаном и гулять по доске. Я и сам собираюсь ходить на корабле. В Индию.
Только в Индию? повела бровью Джо.
В Индии тигры водятся, печально известила Белинда.
Но у нас почтенная семья, поэтому тебе, по крайней мере, не придется работать гувернанткой, заметил Леопольд, не сводя глаз с Джо. Правда ведь?
Мне, гувернанткой? занервничала Белинда.
Джо хотела было дать им обоим одинаковый ответ в виде звонкой оплеухи, но передумала, учитывая квакерскую склонность Марчей и общее неприятие к насилию в их семье.
Замечательная постановка вопроса. И поскольку вас заинтересовала столь деликатная тема, как отношения между полами, начала она строго, у меня есть то, что вам нужно.
Она сняла с полки томик Байрона с загнутыми страницами, самый скандальный из всей ее коллекции, из-за чего, собственно, страницы и подгибались.
Перепишите целую страницу, пожалуйста. От начала и до конца. Аккуратно. Лорд Байрон заслуживает вашего лучшего каллиграфического почерка.
Как только дети достали тетради и раскрыли книгу, в комнате воцарилась тишина. Леопольд сразу же приклеился к тексту, а Белинда с каждой прочитанной про себя строчкой все шире и шире распахивала глаза, сложив губы в маленькую букву «О».
Джо с упоением наблюдала за их дрожащими руками, переписывающими (с удовольствием!) каждое непристойное слово и красочные описания, в то время как стрелка часов в ритме, совсем не характерном для Байрона, приближала ее к свободе.
Когда терпение вконец иссякло, она поднялась со стула и, потянувшись, начала вышагивать взад-вперед по покрытому ковром коридору за пределами «тюремной комнаты».
Вот почему она написала первую книгу, не так ли? Ради независимости? Свобода была основным мотивом, разве нет? Байроновская или любая другая. Свобода создавать, делать так, как ей заблагорассудится. Свобода от нищеты и рабства. От военных долгов, переживаний о том, кто заплатит за уголь и за мясо. Свобода от судьбы, которая не оставляла ей ничего иного, как составлять списки покупок.
Свобода писать то, что ей захочется
«Вроде «Хороших жен» для «Робертс Бразерс»?»
Джо мерила шагами коридор.
«Если не ради этого, то ради чего? Кому все это нужно?»
В памяти всплыл день, когда она последний раз задавалась этим вопросом. Это случилось в тот судьбоносный вечер, когда Эми в злостном порыве сожгла первую готовую рукопись сестры. От шока Джо накрыла темнейшая тоска, леденящая кровь и удручающая душу депрессия, которая всегда стояла наготове в дверях ее сердца, и неважно насколько веселой в тот момент казалась Джо. Бет просидела у ее постели несколько часов, с нежностью поглаживая вздрагивающие от рыданий плечи старшей сестры, в то время как та грозилась никогда больше не брать в руки перо.
Кому все это нужно? всхлипывала Джо.
Мама Абба говорит, что писательство помогает тебе выходить из тени на свет каждый день, сказала ей Бет. Помогает вернуться в Орчард-хаус, к нам, пока ты строишь свои воздушные замки. Ты не можешь все бросить, понимаешь? Не должна сдаваться, Джо, потому что ты нужна мне здесь, в нашем замке.
Мне нельзя сдаваться, потому что иначе нам придется существовать на воде и хлебе. Джо зарыдала еще сильнее, уткнувшись в одеяла. Какие уж там замки.
Вспомнив об этом сейчас, Джо задумалась, изменилось ли что-нибудь. Как, вероятно, и все остальные писатели, Джо писала не только потому, что ей этого хотелось, (хотя так оно и было), и не потому, что ей был необходим заработок, (это тоже верно), а потому что должна была писать. Потому что ей нужно было как-то и где-то жить. Вопреки темноте. Даже если это был всего лишь воздушный замок.
Джо знала, что создана быть писателем: сколько себя помнила, она всегда считала это важнейшим делом своей жизни. Она не помнила, почему и когда ей начало так казаться, но была уверена как ни в чем другом, что может им стать: у нее, по крайней мере, имелись врожденный талант и влечение.
Она, возможно, была взбалмошной и чудаковатой, как ей нравилось изрекать, и полнейшей неумехой во многих других отношениях, но это конкретное дело писать у нее получалось поистине хорошо. Более чем.
Она, Джозефина Марч, родилась, чтобы писать. Много-много книг. Ее мозг, душа, воображение порой даже казалось, что и тело тоже разрывались от всего того, что ей хотелось поведать этому миру. И вот сейчас она не только написала книгу, но и опубликовала ее.
Она стала писателем.
Так почему же ей не писалось?
4. Овощная долина
Ненавижу писать, объявила Джо на следующий день, стоя в чулках и нижних юбках на задней веранде. Все утро она пыталась приступить к работе над рукописью, но попытки не увенчались успехом, и Джо решила сделать перерыв.
Она вышла из дому, как частенько делала, когда музы покидали ее, чтобы докучать работающим в семейном огороде сестрам. Огород, в котором яркие цветастые полосы чередовались с зелеными пятнами, был одинаковой ширины с домом и занимал все пространство от веранды до границы с лесом, окаймляющим их участок.
«Овощная долина», называла его Джо. Когда сочинительство заходило в тупик, она приходила сюда, срывала немного томатной ботвы и растирала ее меж пальцев, вдыхая запах жизни. Однако сегодня даже свежепроклюнувшиеся листья на томатных кустах не произвели должного эффекта.
Застыв на краю крыльца, с пером, заткнутым за чепец, перепачканный чернилами, она выглядела как корсар в день стирки.
«Верните меня в тюрьму с учениками Мег. Все что угодно, лишь бы не это».
Нет, неправда. Это не ненависть. Это абсолютнейшее полнейшее отвращение. Она схватила морковку из стоящей у двери в погреб корзины и принялась вытирать ее об одну из немногих оставшихся чистых складок передника. «Хорошие жены» уже стали «Мертвыми женами». Я собираюсь разорвать контракт.
И тебе доброе утро, Джозефина, с изумлением во взгляде отозвалась миссис Марч из старого кресла-качалки на углу крыльца, где лущила горох. Она внимательно разглядывала дочь, как и каждое утро до этого, пытаясь по знакам определить изменчивое расположение духа Джо, как будто речь шла об очередной весенней грозе, готовящейся обрушиться на Конкорд.
Джо выдавила из себя горестную улыбку.
Ты хоть немного поспала ночью, доченька? Я начинаю о тебе беспокоиться.
Не знаю, матушка. День, ночь все смешалось. Она откусила морковь, сопровождая свои жалобные стенания на судьбу громким чавканьем. Все это отвратительно. (Хрум). Я ненавижу себя за свои попытки. (Хрум-хрум). Ненавижу весь Конкорд (хрум) и Орчард-хаус (хрум-хрум-хрум), и вот эту эту морковь потому что она
Здесь? подсказала расположившаяся возле клумб с розами Эми, оторвав глаза от этюдника.
В месте моей возможной и трагической погибели, ответила Джо, размахивая над головой недоеденной морковкой.
Миссис Марч захихикала и разломила очередной стручок. Мег взглянула на них, но не сказав ни слова продолжала пропалывать грядки.
О-ох! Уголек в руке Эми продолжал порхать по листу.
Всем наплевать? завопила Джо.
Джо. Пожалуйста, вздохнула Мег. Мы знаем, что ты ненавидишь писать, ты говоришь об этом всякий раз, когда нужно браться за перо. Это не значит, что мы тебе не сопереживаем. Наоборот, мы прекрасно понимаем твои писательские муки.
Эми перекатилась на живот, на миг отвлекшись от рисования. А затем снова принялась изучать тусклое отражение своего лица в материнском зеркале, делая наброски с довольной улыбкой.
Ну вот. Нос получился очень хорошо.
И? спросила оскорбленная Джо, игнорируя младшую сестру.
И это ничего не меняет. Если ты так ненавидишь писать, бросай это дело! отрезала Мег. У нее по-прежнему нос был покрасневшим от простуды, но она решила, что уже вдоволь навалялась в постели: Джо такое решение устраивало, потому что в этом случае она могла начать «Некроманта», пока сестра не передумала.
Но сейчас ни Херрману и Хеллфриду с их сверхъестественными знакомствами, ни самому Фламменбергу оказалось не под силу надолго отвлечь Джо от поджимающих сроков сдачи ее книги. Самая страстная из сестер Марч находилась в худшей из худших ситуаций когда и на чтение времени не было, и писать не получалось.
В результате не осталось иной альтернативы, кроме как прибегнуть к самому зарекомендовавшему себя и проверенному временем равно как и поглощающему время занятию всех писателей: ныть о большом количестве работы вместо того, чтобы в самом деле работать.
Однако данный ритуал требовал благодарной публики, и многие годы эту роль прилежно исполняла Бет. Но Бет больше не было, и Джо осталась наедине со своим скверным настроением, которое и привело ее сейчас в огород.
Бросить? возмутилась она. Бросить?! А чем ты предлагаешь мне заниматься? Учить детей?!
Мег вздернула бровь.
Не думаю. После вчерашнего задания по Байрону я тебя больше в жизнь не подпущу к моим ученикам.
Ну вот. Я обречена. Обречена! Джо начала прохаживаться между капустными грядками, и за ней по пятам увязалась кошка. Я ненавижу писать, ненавижу эту книгу. Она схватила свой заляпанный чернилами полинялый чепчик за края и еще сильнее натянула его на голову. Если честно, чувство взаимно. Тупая книжонка тоже презирает меня. Редактор меня уволит.