Никто не возражал.
Стул развалился под Карпом на вторую неделю.
Обещание никто не нарушал до сегодняшнего дня. Были споры из-за дележа добычи, и до драк доходило обычное дело, но чтобы втихую, не спросив
А ключ? Он ведь не снимал его с шеи. Всегда при себе.
Створка хлопает о дверной косяк. Сом сбегает по лестнице. Во двор.
Где Малой?
На берег пошёл, к коряге своей драгоценной, пожимает плечами Карп. Горчак по-прежнему делает вид, что дремлет. Уха в котле дымится. Сказал, что сети проверить. Схрон там у него, дураку понятно.
Сом кивает.
Не дурак.
Схронов у Верёвочного братства много. Почти все они за пределами Крепости, по ту сторону кованой ограды, где не станут рыскать чужаки. Место за протокой глухое, вдали от городских улиц и жандармов: даже от Латунного квартала окоёма Внешнего круга приходится долго идти. Дорога до госпиталя, укрытая щебнем, за годы развалилась, просела в середине, ушла под воду змеиным брюхом. Надо знать тропу, чтобы не зайти в болото на радость трясине.
Но пиявок ноги кормят.
Настырные они. За два года возвращались не раз: хотели поселиться в западном крыле, а когда не вышло пытались договориться. Обмен предлагали. Тряпьё залежалое и хлам, которого везде полно. Уж на что не оскудеет Клиф, так это на доски и обрывки цепей: все подвесные мосты в городе сделаны из этого добра.
А сделка любая должна быть выгодна обеим сторонам.
«Чепуха на рыбьем жире», отмахнулся на совете Карп. Горчак только хмыкнул. Скат покачал головой. Всё было решено.
Сом не просил бы их проголосовать, не будь у пиявок с собой ребёнка. Остроглазый мальчуган помладше Ёршика жался к боку молодой и злой пиявки наверное, сестры. Переминался с ноги на ногу, слизывал с обветренных, покрытых болячками губ снежинки. Поднял с земли камень и бросил, когда уходили. Когда понял, что не пустят.
Камешек чуть-чуть не долетел, упал у Сомова сапога. Но взгляд мальчишки запомнился.
Знакомый взгляд.
Сом знал, что Умбра на следующий день ходила в город. С тёплым свёртком под мышкой. Должно быть, искала. Видимо, нашла, потому что в Крепость вернулась с пустыми руками. Он не спросил. Она не рассказывала.
Но решение было правильным: пустишь одних следом приползут другие. Где дюжина бродяг, там и сотня.
Остерегались поначалу. Готовили отходные пути. Ждали, что приведут жандармов сдадут братство за сухарь или медный хол. В отместку.
Но нет. То ли смирились, отыскав другое место, то ли у гиен нашлись заботы поважнее: Клиф не мирный город, в нём случается всякое. Не только карманные кражи, но и драки, убийства, эпидемии
Много всего.
От колодца до ограды рукой подать. Оголовок стоит в месте, которое называют Заплатой: когда госпиталь обносили чугунным забором, что-то не сошлось в расчётах, и угол остался пустым. Ни ворота, ни калитка здесь были не нужны; пришлось заделать простой металлической сеткой, которая до сих пор смотрится, как если бы кусок мешковины нашили на свадебное платье.
Вокруг заросли бузины и безымянных сорняков. Сухие стебли бьют по коленям, репейные колючки остаются на штанинах.
Колодец половинчатый. С северной, городской, стороны камни покрыты лишайником, с южной, обращенной к морю, чисты и серы.
Сом подходит и решительно ставит ведро. Плеснявки нет.
Только на крышке, слегка отодвинутой в сторону, лежит мёртвая птица. Размером меньше ладони, с переливчато-синими крыльями и раздвоенным хвостом.
И что это значит? Сом не ждёт, что ему ответят, но спрашивает громко. Твёрдо. Чего ты хочешь?
Тишина. И холод. Осенний, стылый, будто лето поняло, как сильно задержалось, и решило умереть сейчас в этот самый момент.
Волосы на руках поднимаются, и мурашки бегут от шеи к затылку: под кожей ютится тревога.
Недобрый знак.
Эй! долетает от Крепости. Кричит Ёршик. Вставайте! Там такое!..
Вернулся, предатель. Стащил ведь ключи! Умудрился как-то. Ещё год назад его ловили за руку, говоря, что не готов. Рано. Не пойдёт на дело с остальными. Но уже тогда стало ясно: толк выйдет. Неугомонный, любопытный, но при этом глазастый и смекалистый Ёршик умел терпеть, когда надо. И дождался. Карп первым из братьев согласился взять его в напарники для отвлечения.
Но только не Сом.
Сегодня он мог бы похвалить Малого, хлопнуть по плечу как равного, но нет Соберутся вечером, проголосуют. Когда Скат вернётся.
Оглянувшись, он достаёт из кармана носовой платок и заворачивает птицу. Тельце мягкое, остыло уже. Позвоночник сломан. Похоронят у стены там, где было гнездо.
Ведро остаётся стоять на земле.
Не томи, голос Карпа становится отчётливей. Тропа выводит Сома обратно, к полевой кухне, доживающей последние дни. Где пожар?
Не пожар, дыхание Ёршика рвётся из груди. Щёки горят от быстрого бега. Вам туда надо!.. Скорее!
Давай-ка отдышись и не части, пока язык не прикусил.
Даже Горчак поднимает голову, а потом стекает с горы ящиков целиком. От него пахнет соломой и гнилыми яблоками.
Я на ходу! Ей помочь надо!
Ей, значит? Карп мигом веселеет и откладывает деревяшку в сторону. Взгляд сияет лукавством. Никак, у Малого невеста появилась? Ну, веди скорее, знакомь.
Дурак! Вы же не слушаете.
А ты не говоришь толком, Сом повышает голос. На миг воцаряется молчание. Слышно, как булькает варево в котле и надрывается в небе чайка. Если кто-то помер, считай, мы опоздали. А если нет
Жива она! Дышала вроде. Он тащит за собой Карпа как маленькая вагонетка тяжёлый паровоз, обиженный и разозлённый.
Вроде? Так это не девица, а никса из глубин. Чудище дохлое. Живой притворяется, чтобы моряков топить, дивными песнями заманивает, Карп говорит как по писаному, хотя и малограмотен. Зато слушать умеет и слышать. Память у него невероятная. Талант обращаться со словами, как иной жонглёр или фокусник. На каждый случай помнит байку. И даже не одну.
Или йок-ко, не унимается он. Так та-мери называют оборотней из водяных ям. На вид девчонка, а вместо ног рыбий хвост. И водоросли на голове.
Ёршик передёргивает худыми плечами. Всё, что связано с кочевым народом та-мери, насылает на него суеверный ужас.
Вчетвером, огибая Крепость, они спускаются к кромке воды туда, где береговая скала образует укромное место, напоминая сложенную полукругом ладонь. Она защищает от посторонних взглядов со стороны Клифа и оставляет вид на морской простор.
Одно время прошлым летом Ёршик забавлялся тем, что играл в одинокого выжившего, представляя, что остров Ржавых Цепей принадлежит только ему. Сначала затею поддержал Горчак, но тот был старше на три года: ему быстро надоело. А для Малого берег стал своим.
Так что насчёт хвоста?
Нет у неё никакого хвоста!
Под юбку заглядывал?
Или юбки тоже нет? в разговор вступает Горчак.
Издеваетесь?
Пытаемся понять.
Оценить потенциальную опасность.
Братья беззлобно потешаются, но Сом-то видит, как сжимаются кулаки Малого.
Он вспоминает про ключ и послание плеснявки. Птичий труп лежит в кармане. К этому они вернутся потом.
Сначала никса.
На берегу узоры водорослей, выброшенных приливом. Обрывки рыболовных сетей и обломки досок, треснувшие раковины, глядящие в небо перламутровым зевом, всевозможный мусор и гниль.
И она.
Лежит на боку в позе спящей, подтянув колени к животу; плечо ходит вверх и вниз. Дышит.
Хвоста действительно нет. Чешуи тоже. И волосы вполне человеческие: волны тёмных прядей, припорошенных песчаной пылью, закрывают лицо.
Ёршик, всю дорогу подгонявший братьев, замолкает, будто воды в рот набрал. Только пальцем показывает. Вот, мол, находка. А что с ней делать решайте сами.
Карп и Горчак переглядываются. Оба замирают в нескольких шагах, и только Сом обходит лежащую к ним спиной фигурку. Садится на корточки рядом. Чуть подумав, стягивает через голову рубаху, поводит лопатками под растянутой и посеревшей от времени майкой, укрывает никсу. Проснётся перепугается ведь. Заорёт на всю округу. Девчонки, они такие. Даже выброшенные на берег незнамо откуда.
Сом с усилием сглатывает. Отводит взгляд от изгиба бёдра и выступающих под смуглой кожей рёбер, от тонкой изящной ладони, прижатой к груди. Там, между ключицами, поблескивает что-то маленькое. Драгоценный камень?
Нет, жемчужина. Необычайно алого цвета.
Он осторожно убирает волосы с веснушчатой щёки. Надо же. Раньше ему только среди рыжих попадались «в крапинку», а у некоторых при всей яркости шевелюры веснушек не было вовсе.
Ресницы дрожат. От прикосновения никса сжимается в комок, словно стремясь защититься или защитить сокровище у себя на шее.
Чего замер? хмыкает Горчак. Буди уж.
Карп усмехается:
Не боитесь ведьмы? Она же полукровка та-мери. Гляньте, какая тёмная!.. Нашлёт проклятье за то, что потревожили.
Ну не-ет, жалобным шёпотом тянет Ёршик. Я на такое не согласен. Не хочу! Пускай лучше дочка какого-нибудь генерал-губернатора. Чтоб награду дали.
Дурень, заключает Горчак. Его дочки на островах Окраинной Цепи не валяются. Да и не больно похожа.
Будто ты его видел!
Вдруг внебрачная?
Надо же, какие слова вспомнил. Да если бы
Вскрик и спор затихает. Всё трое оборачиваются к Сому, который от неожиданности садится на песок. Потянувшись к жемчужине, он получает крепкий удар по носу, а затем и в плечо.
Большие карие глаза распахиваются, когда девица приходит в себя. Садится рывком и отшатывается, прижимая к груди чужую рубаху. Озирается по сторонам. Взгляд растерянный, но в нём нет страха.
Она оглядывается, замечая мальчишек. Изучает их лица одно за другим. Ни попыток закричать, ни вопроса «где я?» или что обычно спрашивают в таких случаях. Только молчаливое любопытство.
Накинь. Сом первым приходит в себя и поднимается на ноги. Кивает на одёжку, которая на щуплой девице сойдёт за платье. Хотя бы других не будет смущать. Как тебя зовут? Я Сом. Это мои братья. Ты понимаешь имперский?
Она моргает. На миг чёрные брови взлетают, затем сходятся у переносицы, словно никса учится владеть собственным телом. Опускает взгляд и находит горловину. Просовывает руки в рукава. Среди мальчишек раздаётся выдох облегчения. По крайней мере, она понимает. И больше не голая.
Откуда ты?
Сом говорит мягко. Старается показать, что он не враг. Кем бы ни была незнакомка никсой или оборотнем, но уж точно не духом, она выглядит ровесницей Умбры. На год или два младше Сома.
Из моря? Покрытые солью губы размыкаются. Голос не тонкий по-девичьи, звучит взросло. Или, может, охрипла после долгого молчания.
Это вопрос?
Я не знаю.
Горчак присвистывает.
У неё память отшибло.
Теперь точно не видать награды.
Да какой там!..
Все трое переминаются поодаль. Сом прикидывает варианты.
Та-ак, протягивает он, почесав кончик носа, как делает всегда, строя очередной план перед уловом.
Под носом красуется тонкий порез: старая бритва затупилась, а за новой надо шагать в город через карантинную заставу. Вернее, подземными тропами, в обход постов и патрулей. Будучи лидером, Сом предпочитает не рисковать лишний раз.
Вы трое, он машет рукой, давайте в Крепость. И про котёл не забудьте. Койку приготовьте Умбрину. Глаза Сома на миг темнеют. И чай, добавляет он машинально, пытаясь вспомнить, что из трав осталось в жестяных банках, которые он хранит на верхней полке.
Порыв ветра заставляет поёжиться, шевельнув лопатками. Если погода портится, значит, надо торопиться. Подлатать выходы, проверить схроны. Но сначала
Поднимайся.
Он протягивает Никсе руку.
Та одёргивает подол рубахи. Отталкивается ладонью от песка и встаёт на ноги, слегка покачиваясь. Сом подаётся вперёд, чтобы поймать, если начнёт падать вдруг у неё сломано что, тогда придётся на руках тащить, но нет, девица делает шаг. Затем ещё один. Так неуклюже и одновременно грациозно, как тонконогий жеребёнок. Встряхивает головой, пытаясь избавиться от песка в волосах. Снова поднимает голову, глядя на мальчишек.
Ну, чего встали? Оглохли? Сом, очнувшись, прикрикивает на подопечных. Иначе не пошевелятся.
Судя по лицу Горчака, тот собирается отпустить едкую шутку. Понятно, какого толка. Сом красноречиво показывает кулак. Над Ёршиком пусть потешается до тех пор, пока не переходит границу, а над ним не посмеет. И так разбаловал младших, скоро на шею сядут.
Сом, произносит она, будто пробуя имя на вкус. Получается забавно, с шипящей долгой «с» и почти проглоченной «м» на конце.
Он кивает, провожая взглядом парней. Ёршик всё оглядывается через плечо. Конечно, хочет остаться. Но Сом не дурак. И пускай братья думают что захотят он объяснит им позже, если их нежданная находка окажется девчонкой из плоти и крови и никем больше.
Тревога селится между рёбрами с того момента, как он касается её. Такое бывает, когда инстинкты настойчиво кричат, предупреждая об опасности, или заставляют в нужный миг «подсекать» во время улова на городских площадях, оставаясь незамеченным, скрытым в гуще толпы
Сейчас чувство притуплено, будто скользкий ком ворочается в животе. «Доверяй кишкам, говорил в таких случаях Карп, если сводит от голода жри, если от страха делай ноги».
Что делать с Никсой, Сом пока не знает.
Так ты ничего не помнишь? Ни кто ты, ни как здесь оказалась?
Я помню кое-что. Она ступает по песку осторожно, перекатывая ступни с пятки на носок, обходя выброшенные морем коряги и острые осколки раковин. Был шторм, и она обрывает себя на полуслове. Я осталась одна.
Она говорит на имперском языке с заметным акцентом, слегка растягивая гласные и игнорируя окончания. Кроме сомнений ему чудится горечь: она помнит и в то же время не желает помнить. Загоняет внутрь то, что стоило бы отпустить на волю. Знакомая реакция.
Однако Сом не первый раз приводит в семью людей. Он представляет, каково это. Придёт в себя, пообвыкнется и, кто знает, может, ещё будет болтать без умолку, рассказывая о прежней жизни.
А если захочет уйдёт. Сом насильно никого не держит. За Никсу он чувствует себя в ответе, несмотря на сосущий ком тревоги.
Ты была на корабле? С семьёй?
Далеко же её забросило. Ни пассажирские, ни грузовые суда не заходят в порт Клифа, и никто не может ответить, сколько продлится карантин. Миножья хворь захватила несколько кварталов, и мосты, соединяющие Внешний и Внутренний круги, подняли, чтобы она не распространилась дальше.
Шагая по левую руку от Никсы, он бросает на неё быстрые оценивающие взгляды. На богачку новая знакомая не похожа. Во-первых, оттенок кожи. Горчак был прав: слишком смуглая. Не тёмная, как у та-мери, но всё же. Волосы вьются густой копной до лопаток. Вся тонкая, изящная, как статуэтка древних богинь из китовой кости, но при этом на руках и ногах отчётливо видны крепкие мышцы. Явно привыкла к физической работе. Или пловчиха опытная охотница за жемчугом, потому и выжила, не утонула в шторм.
Отчего-то Сому кажется, что найдёнка ближе к ним по духу, чем к кому-либо ещё. Обнаружь её рыбаки, сдали бы жандармам, а там кормить и греть за просто так не станут. Все гиены были для братьев врагами независимо от должности и поста. Хотя тем, на чьи плечи легла охрана Внешних кварталов, можно только посочувствовать.
Не корабль, отвечает она после долгой паузы. Плот. Плавучий дом.
Сердце пропускает удар.
Значит, она всё же из кочевников странствующих на плотах та-мери, которых колонисты выгнали с родных островов. То-то Ёршик обрадуется!..
Кто-то поговаривал, будто миножья хворь родилась на острове Летнего Дождя. Проклятие тамерийских колдунов пало на первых поселенцев и распространялось всё дальше, пока не заняло половину островов доминиона. Ходили слухи, что из Силт-Айла заразу завезли на материк, мол, имперские врачи бились над разгадкой, но безуспешно.