Я думала, что ты не помнишь, когда у Тригга день рождения.
А я думал, что твой хозяин-мессия не спустит тебя с поводка отдохнуть и развеяться. Разве ты не должна присутствовать на параде?
Парад был вчера. И ты это знаешь.
Я пожимаю плечами:
Ну, это место превратилось в дерьмо.
Угу. Я предпочитаю всему этому бамбуковые факелы Она умолкает и указывает на окно за ним в зеленом освещении слоняется бесчисленное множество всякого быдла.
Я фыркаю:
Возможно, мы просто становимся слишком культурными. Но это лучше, чем песчаный пояс Меркурия.
Черт возьми, да, тяжело роняет Холидей.
Она никогда не была красавицей, и сейчас очевидно, что последняя кампания далась ей особенно тяжело. Но сильнее всего сказывается внутренняя усталость. Холидей сидит за столом, а тяжесть планеты как будто вдавливает ее в бутылку виски.
Ты атаковала в Дожде? спрашиваю я; она кивает. Я видел кинохронику. Смотрится как полный бардак. На что это похоже? На Дождь?
Холидей пожимает плечами:
Хорош для поставщиков оружия. Для прочих враждебен человеческому опыту.
Я поднимаю свой стакан:
За вернувшуюся героиню и ее прозорливость!
Она подносит свой стакан к моему:
За ехидного лентяя.
Мы чокаемся и выпиваем. Пойло дешевое, в нем чувствуется привкус пластиковой бутылки. Как из армейского пайка. Не успеваю поставить стакан на стол, как он снова полон. Мы выпиваем еще раз. И еще. Пьем до тех пор, пока не приканчиваем бутылку. Холидей рассматривает остаток последней порции, удивляясь, как быстро закончился виски. Она ничем не отличается от любого из солдат, вернувшихся домой с войны. Они замкнуты в своих внутренних мирах. Вечно напряжены, постоянно оценивают обстановку. Холидей неловко пытается завязать разговор, потому что знает, что так положено.
Ну что нового? Ты все работаешь по контракту?
Ты же меня знаешь. Воздушный змей на ветру. Я вырисовываю пальцем зигзаги в воздухе.
Какая корпорация?
Ты такой не знаешь.
Она не улыбается. Интересно, ей так же больно видеть меня, как мне ее? Я боялся этого. Боялся прийти сюда. Снова соскользнуть в эти воспоминания.
Ну в общем, ты живешь легко и приятно.
Единственная легкая вещь это энтропия.
Смешно.
Это не ко мне. Пожимаю плечами. Я человек занятой.
Есть и другие способы быть занятым. Со смыслом.
Я пробовал. Моя рука рефлекторно тянется к груди туда, где под пиджаком скрыты шрамы, полученные от того золотого. Я замечаю, что Холидей смотрит на мою руку, и опускаю ее. Не вышло.
В ее руке жужжит датапад.
Вызывают? спрашиваю я, но она отключает датапад, не взглянув на него.
Крупных краж стало больше. Теперь есть оперативная группа. Правительнице надоело, что культурные ценности этого города растаскивают для того, кто больше заплатит.
А, правительница. Как там старушка Львиное Сердце? Все еще амнистирует убийц и работорговцев?
Ты по-прежнему так остро это воспринимаешь?
Серые: жизнь короткая, память долгая. Помнишь эту поговорку? Скажи, а для этой новой оперативной группы уже придумали красивый герб? Крылатый тигр или, к примеру, лев с мечом в сверкающей пасти?
Ты сам решил покинуть восстание, Эф.
Тебе известно, почему я ушел.
Если тебе не нравилось, как идут дела, ты мог остаться и что-то изменить. Но сидеть в дешевом кресле и швыряться бутылками, конечно, легче.
Что-то изменить? Я гадко улыбаюсь. Знаешь, когда начались судебные процессы в Гиперионе, я подумал, что наконец-то дождался правосудия. Клянусь Юпитером! Я надеялся, что золотые наконец-то заплатят по счетам. Даже после Эндимиона, после того что они сделали с моими парнями Я снова касаюсь груди. Но потом ваша правительница струсила. Ну да, какие-то офицеры Сообщества из медных, какие-то высокопоставленные психи из Бюро стандартов получили путевку в Дипгрейв, но куда больше оказалось тех, кого простили, потому что ей нужны были их люди, их деньги, их корабли. Вот и конец правосудию.
Холидей упрямо смотрит мне в глаза.
После смерти Тригга на той марсианской вершине я присоединился к восстанию. Больше ради мести, чем из каких-либо других соображений. Я не был убежденным последователем восставших. Постепенно они приспособили мои полученные в «Пирее» и отточенные в легионе навыки и понимание культуры золотых к охоте на военных преступников нобилей. Мы называли себя «охотники за шрамами». Еще один эффектный эвфемизм, не более.
Я знаю, что мне не следует давить на Холидей насчет политики. Она непрошибаема и упряма, как всегда. Просто очередной солдат, обольщенный красавчиками-полубогами. Но из-за алкоголя я завожусь.
Знаешь, всякий раз, когда какой-нибудь рабовладелец-золотой выходил на свободу «ради нужд войны», мне казалось, будто плюют на могилу Тригга. Пускай Айя превратилась в прах, но другие, такие же как эта сука, ходят себе по земле на разных планетах, потому что люди, держащие ваш поводок, не довели дело до конца. Надо было выбрать правителя из серых. Мы, по крайней мере, покончили бы с дерьмом.
Я осушаю стакан, чтоб подчеркнуть свои слова, и чувствую себя идиотом-диктором на голографическом шоу. Красивые пустые слова и пафосные максимы.
Ты же знаешь, я не смогу помочь, если тебя где-то застукают, говорит Холидей.
Умолкаю, потому что она, как всегда, права, а я вечно не слежу за языком.
Публичное мочеиспускание преступление без жертвы, улыбаюсь я, достаю сигарету и закуриваю.
В прошлый раз я говорила серьезно.
Про матч «Гиперионских химер»? Я бы потерял на этой ставке кучу денег. Плачевное зрелище. Но псевдовойна непредсказуема, верно? Безопаснее ставить на «Карачи».
Предложение все еще в силе, Эф. Такой человек, как ты, пригодился бы нам. Вернись. Помоги нам раскрутить синдикат. Ты можешь многим спасти жизнь.
Я и спасаю жизнь. Только свою. То есть держусь как можно дальше от твоих хозяев, насколько это в человеческих силах. Жаль, что Тригг не получил такого шанса.
Холидей смотрит на меня сквозь дым, который я выпускаю ей в лицо.
Я больше не желаю этим заниматься.
Говори конкретнее.
Вот это Она окидывает взглядом бар. Это не для него. Даже не для меня. Это для тебя. Чтобы ты мог пойти здесь ко дну и в конце концов сгнить изнутри. Тригг этого не хотел бы.
А чего бы он хотел?
Чтобы у тебя была жизнь. Цель.
Я закатываю глаза:
Зачем ты трудилась припереться сюда? Я тебя не заставлял.
Потому что мой брат любил тебя! отрезает она и понижает голос: Он хотел бы для тебя чего-то большего, чем ты имеешь сейчас.
Тогда, возможно, тебе не стоило допускать, чтобы его убили.
Старушке Холидей меня не уязвить.
Придурок, прошло уже десять лет. Отпусти его, или это сожрет тебя.
Я пожимаю плечами:
Тут и жрать почти нечего.
Я не заслужил любви ее брата и, ясен хрен, не нуждаюсь в ее жалости. Делаю знак бармену, и он приносит еще одну бутылку. Я наливаю себе стакан.
Холидей качает головой:
Я не приду сюда в следующем году.
Как жаль! Тебя будет не хватать. Порви цепи, и все такое.
Она встает и смотрит на меня сверху вниз, явно собираясь съязвить, но проглатывает реплику. Это приводит меня в ярость я чувствую запах жалости.
Знаешь, что меня просто бесит? говорю я ей. Ты поглядываешь на меня свысока, в этой своей дурацкой форме, и считаешь меня дешевкой. Но ты слишком глупа, чтобы понять: на тебе ошейник. Это тебя Тригг стыдился бы.
В его смерти есть единственный плюс: ему не приходится видеть тебя таким. Пока, Эф.
У двери она бросает взгляд на свой датапад, и на ее лице появляется тень страха. Потом она выходит под дождь.
Еще два стакана и я оставляю бутылку. Спотыкаясь на каждом шагу, ковыляю прочь из бара. Дождь льется сквозь лабиринт города вверху и внизу, становясь грязнее с каждым уровнем. Я подхожу к краю тротуара, перегибаюсь через ржавое металлическое ограждение и выглядываю на оживленную воздушную линию. Отсюда до уровня зловонной почвы Громады лететь тысячу метров. В сгущающемся тумане мелькают аэрокары и такси. Со стороны огромных зданий неоново-зелеными и яростно-красными пятнами миазмов просачивается реклама, словно радужный гной. На цифровом рекламном щите шестиэтажный ребенок-алый бредет один по пустыне. Губы потрескались. Кожа дико обожжена. Он спотыкается обо что-то в песке, принимается усердно копать и обнаруживает нечто. Бутылку. Он лихорадочно отвинчивает крышку и делает глоток. Смеется от восторга и протягивает блестящую бутылку к солнцу. Та искрится и восхитительно сверкает каплями конденсата. На экране светится слово «амброзия», в углу экрана маленький логотип, крылатая стопа.
С неба доносится далекий рев. Это большой пассажирский корабль, устремленный к невидимым звездам, покидает космодром в АМП. Я вытряхиваю в горло последние капли из своей фляги. Лучше бы я никогда не приезжал в Громаду из Гипериона. Лучше бы я отправился в клуб «Жемчужина» и клюнул на наживку какого-нибудь розового. В одном Холидей права: не стоит бередить рану. Но в противном случае будет казаться, что все это не имеет значения. А если это не имеет значения, то и я тоже ничего не значу.
Я вытаскиваю одной рукой датапад, чуть не уронив его за ограду, и запускаю последнее видео. Запись с камеры наблюдения. Передо мной в воздухе возникает зимний пейзаж. Капли дождя беспорядочно пронзают голограмму. Тригг попал в переплет на мосту по пути к посадочной площадке, выступающей из горного склона, как поднос на руке официанта. Огромная золотая в синих доспехах атакует Тригга, когда тот бежит обратно к Жнецу. Она вонзает клинок ему в грудь, протыкает его насквозь и вскидывает в воздух, словно уличный торговец шашлык. Потом швыряет его с моста. Моя любовь разбивается о камни. Его кровь темнеет на белом снегу.
Я швыряю датапад в пропасть. Слезы и дождь туманят мне глаза. Ограждение скользит под руками я вдруг обнаруживаю, что карабкаюсь на него. Балансирую на краю, глядя на кары внизу и темноту за ними. Я ощущаю боль, такую же острую, как и десять лет назад, когда Холидей позвонила мне. Я был в офисе страховой компании «Пирей». Тогда, повесив трубку, я не издал ни звука. Просто снял форму, оставил значок и навсегда покинул офис[5].
Теперь я мог спокойно отпустить эти воспоминания.
Но когда я наклоняюсь вперед, чтобы шагнуть за край, что-то останавливает меня. Рука, вцепившаяся сзади в мой пиджак. Я чувствую, как опора уходит из-под ног, меня сдергивают с ограждения на тротуар. Падаю на твердый бетон и от болезненного удара не могу вздохнуть. На меня сверху вниз смотрят трое бледнолицых мужчин в черных кожаных плащах и хромированных очках.
Что за че
Кулак размером с небольшую собаку отправляет меня в темноту.
15. Лисандр
Из глубин
В кабине Пита умолкает, погрузившись в боевую синхронизацию корабля. Ее отстраненный взгляд устремлен в пространство, а ее разум функционирует как единое целое с корабельным компьютером.
Лучше начинай думать, как ты хочешь умереть, говорит мне Кассий, когда я опускаюсь в кресло наблюдателя за Питой. Один двигатель не работает из-за того, что тебе вздумалось поиграть в Лорна. Это хуже, чем звездная свалка в Лорио.
Хуже нее нет ничего. Я смотрю на сенсорные дисплеи и индикацию данных. Ладно, не важно.
Нас преследуют три корабля. Не сляпанные на скорую руку пиратские корабли, а военные суда. И не имеет значения, что они старые. Их двигатели, похоже, в превосходном состоянии. Пита ведет огонь средней дальности из наших рельсотронов. Не вижу в этом драмы здесь все дело в дисплеях и показаниях датчиков. Я чувствую знакомую дрожь корабля, когда заряды вылетают из кассет в магнитные пусковые стержни и мчатся сквозь пространство к нашим преследователям. Сколько еще мы можем сделать выстрелов, пока энергия не иссякнет?
Может, оторвемся от них в поле астероидов? спрашиваю я.
Оно недостаточно плотное, говорит Кассий.
Может, сядем куда-нибудь?
Они слишком близко.
Может
Нет, отрезает он. Не можем спрятаться. Не можем бежать. Не можем драться. Черт побери! Он бьет кулаком по консоли. Тебе следовало слушаться меня!
Прости, Кассий.
Не называй меня по имени. У нас на борту гости.
Она без сознания.
А члены экипажа в сознании. Ты хочешь, чтобы кто-нибудь из них попытался заполучить награду центра, пока мы уворачиваемся от аскоманов? Он качает головой, поражаясь моей глупости.
Я не собирался стоять в стороне и ждать, пока эти дикари съедят одну из нас.
Одну из нас
Дедушка попытался бы спасти ее.
Конечно попытался бы. Он выпотрошил бы сотню низших цветов, чтобы уберечь от смерти одну золотую. Сколько сегодня ты убил дюжину?
Перед моими глазами снова мелькают их лица. Пена на губах от страха. Глаза, широко раскрытые, словно у умирающей лошади. Смертельная бледность.
Оно того стоило? Ты мог помочь им, печально роняет Кассий. Но ты пошел за ней! За одним человеком!
Я принимаю наказание. Оно заслуженно. Но Кассий забудет сегодняшний день. Время размоет его. А со мной такого не случится. Моя память вернет меня к этим кричащим лицам даже на смертном одре. Я увижу их ногти, которые ломаются о сети. Почую запах мочи на палубе. И задумаюсь: скольких можно было бы спасти, будь я более рассудителен? Наш корабль снова содрогается в него попадает очередной снаряд. Наши кинетические щиты отправляют его рикошетом в космос. Если бы преследователи хотели нас убить, то использовали бы ракеты, но они целятся в наши двигатели.
Они хотят взять нас живыми, говорю я.
Само собой. Они увидели, что мы золотые. Они изнасилуют нас, а потом, когда им это наскучит, убьют.
И съедят, добавляю я. Они каннибалы.
Кассий наверняка уловил нотки страха в моем голосе.
Как долго двигатели смогут работать на форсаже? спрашиваю я.
Ответ ясен, но мне также прекрасно известно, что Кассия нужно подтолкнуть.
Тот смотрит на Питу.
Недолго. Час может, два. Потом мы превратимся в мертвый металл. Но куда нам лететь на форсаже? До ближайшего астероидного города пять дней пути.
На окраину.
На окраину повторяет Кассий. Ты забыл свою фамилию? Забыл мою? Он понижает голос и оглядывается на коридор. Твоя бабушка приказала разрушить одну из тамошних лун и их верфи.
Так говорят.
Они думают, что я лично растоптал голову Ревуса Раа.
Аскоманы не станут преследовать нас за границей окраины. Они боятся соваться туда больше, чем мы.
На то есть причины.
Вероятность, что хотя бы в шести днях пути от того места, где мы войдем в пространство окраины, окажется военный корабль, ничтожна.
«Архи» снова содрогается. Пита дергается в кресле. Изо рта ее стекает струйка крови: она прикусила язык. Ее капа дрожит на пульте управления. Я открываю Пите рот и заталкиваю тонкую полоску пластика внутрь.
Я совершил здесь ошибку. Но это вопрос вероятностей. Мы можем проскользнуть за границу, оторваться от аскоманов, починить наши двигатели и
Ни один корабль не входил в пространство окраины вот уже десять лет. Я не стану рисковать вдруг начнется война.
Тогда каков же твой план? интересуюсь я.
Развернемся и будем драться. Мы можем проникнуть внутрь одного из их кораблей. Направить его орудия против остальных корветов. Я видел, как люди проделывали такое.
Драться. Ну конечно, какого еще ответа можно было ждать от него!
Мы не эти люди, говорю я, и, похоже, его воинское тщеславие уязвлено. И у нас нет пусковой установки на корме корабля. Нам придется развернуть его правым боком. Потом открыть в ответ шквальный огонь из рельсотронов. И если мы с этим справимся, добавив к их скорости скорость в пусковой шахте, то врежемся в их иллюминаторы со Я извлекаю из памяти подробный отчет о математически самоубийственном нападении Дэрроу на «Авангард» бабушка заставила меня сделать и проанализировать его со скоростью, потенциально в девять раз превышающей ту, какую использовали, чтобы пробиться в «Авангард». Наши кости будут неотличимы от мочи.
Что, правда?
Хочешь поспорить?
Дерьмо.
А как насчет Эс тысяча триста девяносто два?
Астероида?
Того самого, на который направлялась эта золотая. Я смотрю на сенсоры. До него два часа лёта. На три меньше, чем до границы окраины. Прежде чем потерять сознание, девушка сказала, что помощь там.
Кассий щурится:
В какой именно момент у тебя нашлось время поговорить с ней?
Когда я был в медицинском отсеке.