Четыре недели спустя доброжелательные люди в белых шлемах и с четырнадцатиконечными звездами на груди подняли нас на поверхность. Я никогда не забуду их глаза они были желтыми, и карими, и розовыми. У спасителей нашлись бутылки с водой, сладкая газировка и конфеты для детей. А еще они дали нам громоздкие очки с эмблемой в виде крылатой стопы, чтобы защитить наши глаза от солнца. Я не хотела надевать очки. Я хотела посмотреть на настоящие небо и солнце своими глазами. Но добрая желтая медсестра сказала мне, что я могу потерять зрение. После этого все мы двинулись наверх.
Когда двери лифта открылись и мы выбрались из котловины, забитой кораблями, по металлической лестнице, я увидела его синее и бескрайнее, такое огромное, что мне показалось, будто я падаю в него. Настоящее небо. А на невозможном горизонте висело солнце, словно неяркий уголек. Она дарило нам тепло. Наполнило мои глаза слезами. Оно было таким маленьким, что я могла заслонить его большим пальцем. Наше солнце. Мое солнце.
На следующее утро под непристойные песенки, которые распевали молодые парни и девицы, к нам прибыли республиканские спасательные корабли. Я никогда не видела ничего чище этих кораблей. Они спускались вниз, белые, словно молочные зубы моего маленького племянника. На нижней части фюзеляжей сверкала звезда республики. В ту пору эта звезда означала для нас надежду.
«Гостинец от Жнеца, сказал молодой солдат, вручая мне плитку шоколада. Добро пожаловать в большой мир, девочка».
Добро пожаловать в большой мир
На челноке, уносящем нас прочь от шахты, перед каждым пассажиром возникло видео голограмма, настолько реалистичная, что мне показалось, будто ее можно потрогать. Золотое лицо, внезапно появившееся в воздухе. Я видела эту женщину прежде, но здесь, в небе, на посланном ею корабле она казалась богиней из наших песен. Виргиния Львиное Сердце. Ее глаза были устрашающе золотыми. Ее волосы, подобные шелковым нитям, были убраны с безукоризненно гладкого лица. Она сияла ярче, чем уголек солнца. Под ее взглядом я чувствовала себя чем-то вроде тени.
«Дитя Марса, добро пожаловать в большой мир мягко начала молодая правительница. Ты отправляешься в великое путешествие, чтобы занять свое законное место на поверхности планеты, созданной твоими предками. Твой пот, твоя кровь, как пот и кровь всей твоей семьи, дали жизнь этой планете. Теперь пришел ваш черед получить свою часть благ человечества, жить и процветать в новой Солнечной республике и проложить путь для следующего поколения. Мое сердце отдано тебе. Надежды и мечты всех людей возвысятся вместе с тобой. Удачи тебе, и пусть твоя семья обретет радость под звездами».
Это было два года и тысячу нарушенных обещаний назад.
Теперь же я склоняюсь под палящим солнцем над мелкой, скудной речкой за ассимиляционным лагерем 121. Спина моя согнута, пальцы скрючены. Я тру абразивной щеткой брюки Авы, перепачканные на работе, она убивает скот на бойне, чтобы наполнить наш котел.
Мои руки, некогда пепельно-коричневые, как у большинства жителей Лагалоса, стали теперь жилистыми и загорелыми дотемна; они искусаны жуками, лезущими из речного ила. Лето на Киммерийских равнинах влажное и кишит комарами. Я прихлопываю троих, отыскавших брешь в пасте из цветков лайдера.
Мне уже восемнадцать, но мои щеки остаются по-детски пухлыми и упорно не желают худеть. Волосы свисают дремучей копной, словно в моей голове поселился дикий зверь и яростно рвется наружу. Однако винить в этом некого. На мне не задерживаются ничьи взгляды. Парни из папиной буровой бригады прозвали меня Лангустом из-за цвета глаз. Папа частенько говорил, что всю красоту в нашей семье унаследовала Ава. Мне достался лишь характер.
На берегу реки полно мужчин и женщин десятка четыре человек из моего клана Гамма напевают «Балладу о Кровавой Мэри-дурочке». Моя мать часто мурлычет ее себе под нос во время работы. Из-под широкополых шляп и тюрбанов из ярких тканей выбиваются ржаво-рыжие волосы. На воде рыбаки в лодках лениво покуривают табак и тащат сети подальше в реку.
Лямбда не дают нам теперь пользоваться стиральными машинами в центре лагеря. Уроды думают, что имеют на это право, поскольку принадлежат к тому же клану, что и Жнец. И ничего, что они такая же родня ему, как мне летучие мыши, выныривающие по ночам из джунглей, чтобы охотиться на комаров.
Корабли Солнечной республики прилетают теперь только с серьезным военным эскортом из-за мародеров «Алой руки», бесчинствующих на юге. Корабли, которые все-таки появляются, сбрасывают нам ящики с припасами на небольших парашютах. А те солдаты, что приземляются в лагере, теперь держат оружие, а не конфеты.
Мы каждый день видим это в видеоновостях налеты «Алой руки» на беспомощные лагеря. Сыновей похитили, отцов убили, остальных растерзали Бандиты заявляют о возмездии клану Гамма за то, что мы были любимчиками наших бывших угнетателей. В каждом лагере, подвергшемуся нападению, нас уничтожают, словно больных крыс.
Ава уверена, что республика остановит «Руку». Что явится Жнец со своими воющими легионами и отделает негодяев по первое число. Ну или что-нибудь в таком духе. Она всегда была хорошенькой дурочкой. Правительница извлекла нас из грязи и забыла в грязи. Жнец много лет не появлялся на Марсе. Похоже, у него есть о чем беспокоиться, кроме собственного цвета.
Искусанная комарами, я ставлю корзину на голову и отправляюсь обратно в лагерь. Воздух потрескивает от электричества приближается буря. В отдалении, над покрытой пятнами зелени саванной, огромные грозовые тучи расцвечивают небо багровым и черным. Они сгущаются прямо на глазах.
Чем ближе к лагерю, тем больше куч мусора попадается среди буйных зарослей. То тут, то там мелькают пальщики, перепачканные сажей. Обвязав рот и нос лоскутами ткани, они поливают зараженные малярией груды тряпок и отбросов машинным маслом и поджигают. Дым душит небо раковыми черными венами.
Мой брат Тиран тоже там, на свалке. Стоит с повязкой на лице, как и остальные, и, щурясь, всматривается в пламя за один жетон в час. В шахте он сильнее всего мечтал стать проходчиком. Как и все мы. Я частенько прокрадывалась поздно вечером вниз, надевала отцовские рабочие ботинки и шлем, зажимала между пальцами ложки и вилки и изображала, будто управляю бурильной установкой. Но потом папа провалился в гнездо рудничных гадюк и лишился ног. Вскоре после этого умерла мама, а следом пропал и отец, вернее то человеческое, что в нем оставалось. Я привыкла считать свой мир неизменным. Думала, что люди клана всегда будут кивком приветствовать моего отца, что мать всегда будет рядом, чтобы будить меня и давать немножко сиропа перед школой. Но эта жизнь закончилась. С каждым днем все больше горняков соблазнялось обещанием свободы. А в результате шахты оказались скуплены крупными компаниями из больших городов, и трудятся там роботы с клеймом в виде серебряной стопы. Говорят, мы получим свою долю, как только шахты принесут прибыль. Может, мы еще увидим чек на целых полкредита.
Я вхожу в открытые ворота ассимиляционного лагеря 121. Он гудит как пчелиный улей. Лагерь построен из пластмассы, жести и собачьего дерьма. Это место рассчитано на двадцать тысяч человек, а нас тут сейчас пятьдесят тысяч, и каждый день прибывает пополнение. Мрачные эскадрильи комаров жужжат над варевом улиц, выискивая в нем мясо, из которого можно высосать кровь. Все парни, достаточно взрослые для Свободных легионов, ушли на войну. А оставшиеся мальчишки и девчонки выполняют дерьмовую работу за жетоны на еду, чтобы старики не голодали. Никто из детей больше не мечтает стать проходчиком, потому что в этом новом мире проходчиков не осталось.
5. Лирия
Лагерь 121
Я добираюсь до хижины моей семьи по листам обшивки и деревянным доскам, перекинутым через грязь. Такая здесь мостовая. Ровно в тот миг, как я проскальзываю под противомоскитной сеткой, небо раскалывает раскат грома. В хижине сухо; меня встречает густой запах похлебки. Наш дом, пять метров на семь, построен из неопласта, его украшают отштампованная звезда республики и крохотная крылатая стопа у самого пола. Непрозрачные пластиковые перегородки, спускающиеся с потолка, делят дом на две комнатушки. В передней части кухня и гостиная. В задней спальные места. Моя сестра Ава склонилась над маленькой плитой на солнечных батареях и помешивает похлебку в кастрюле. Я останавливаюсь у входа, тяжело дыша. Ава оглядывается на меня:
То ли ты стала бегать быстрее, то ли тучи собираются медленнее.
Я бы сказала, и то и другое. Потираю шов на боку и усаживаюсь за маленький пластиковый обеденный стол. Тиран все еще жжет хлам?
Угу.
Бедняга промокнет до нитки. Черт возьми, до чего же здорово пахнет! Я вдыхаю аромат похлебки.
В кастрюлю попало немного чеснока, сияет Ава.
Чеснок? Как он просочился через Лямбду? Они перестали накапливать новый груз?
Нет. Ава снова принимается помешивать похлебку. Мне его дал один из солдат.
Дал? По доброте своего благородного сердца?
И это еще не все.
Ава приподнимает подол, демонстрируя сверкающие голубые туфли. Не башмаки от правительства. Настоящие туфли из кожи и качественной резины.
Черт побери! А что ты дала ему взамен? потрясенно спрашиваю я.
Ничего! морщит нос Ава от такого обвинения.
Мужчины не дарят подарки просто так.
Ава скрещивает руки на груди:
Я замужем!
Извини, забыла, говорю я, прикусывая язык.
Ее муж Варон лучший из всех, кого я знаю, но его здесь нет. Он вместе с нашими старшими братьями Энгусом и Даганом пошел добровольцем в Свободные легионы сразу после того, как нас доставили в этот лагерь. Последний раз они связывались с нами из переговорного центра легиона на Фобосе. Сгрудились потеснее, чтобы поместиться в экран. Сказали, что отправляются с Белым флотом на Меркурий. А кажется, лишь вчера я пробиралась следом за Энгусом через вентиляцию Лагалоса в поисках грибов для его самогонного аппарата
А где мальчишки? спрашиваю я.
Лиам в лазарете.
Что, опять? Я ощущаю укол жалости.
Очередная ушная инфекция, говорит сестра. Сможешь утром зайти навестить его? Ты же знаешь, сколько
Конечно, перебиваю ее я. Я принесу ему немного оставшихся конфет, если остальные крысята их не сожрали.
Лиаму, третьему сыну Авы, только-только исполнилось шесть, и он слеп от рождения. Славный малыш.
Ты его балуешь.
Некоторых мальчишек нужно баловать.
Подхожу к своей племяннице Элле. Она лежит в коляске у стола и играет с подвешенным над ней маленьким мобилем, одной из поломанных игрушек ее брата.
Как поживает мой маленький гемантус в этот ужасный грозовой вечер? говорю я, поддевая пальцем ее носик.
Элла хихикает и хватает мой палец, а потом тянет его в рот.
О, у цветочка есть ротик!
Я покормлю ее после ужина. Не могла бы ты пока проверить у папы памперс?
Мой отец сидит в кресле, уставившись в головизор, я украла его у одного типа из Лямбды, слишком пьяного, чтобы следить за своей палаткой. Глаза у отца жемчужные и отстраненные, в них отражаются мельтешащие на экране помехи мертвого канала.
Давай я помогу тебе, па, говорю я.
Переключаю каналы, пока на экране не появляется гравибайк, мчащийся над меркурианской пустыней. Плохие парни преследуют плутоватого героя-синего, немного похожего на Коллоуэя Чара.
Все в порядке? спрашиваю я.
Снаружи грохочет гром.
Папа не отвечает. Даже не смотрит на меня. Я сдерживаю обиду и вспоминаю, каким он был, когда брал нас с собой в шахты. Его огрубевшие руки зажигали газовую горелку, и он хриплым шепотом рассказывал нам страшилки про Голбака-аспида или про Старого Шаркуна. Огонек горелки взвивался в воздух, и отец разражался веселым хохотом при виде наших перепуганных лиц. Я не узнаю этого человека это существо, принявшее облик моего отца. Оно лишь ест, гадит и таращится в головизор. И все же я отбрасываю гнев, чувствуя себя виноватой, и целую отца в лоб. Потом подтягиваю одеяло чуть повыше, под бородатый подбородок, и благодарю Долину за то, что отцовский подгузник чист.
Хлопает дверь. Это сыновья моей сестры влетают в дом, мокрые насквозь и перемазанные грязью. Следом входит наш брат Тиран, пропахший дымом свалки. Он самый высокий в семье, но страшно худой, тонкий как тростинка; его хрупкость особенно бросается в глаза, когда вечерами он сгибается над столом пишет книжки для детей: истории о замках, чудесных долинах и летающих рыцарях. Тиран встряхивает влажными волосами и пытается обнять Аву. Сестра с притворной скромностью показывает новые туфли своим ревнивым мальчишкам. Они спорят, как называется самый яркий из оттенков голубого, а я тем временем расставляю тарелки.
Лазурный! решают они. Как татуировки у Коллоуэя Чара!
Коллоуэй Чар, Коллоуэй Чар, передразнивает их Тиран.
Колдун лучший пилот в мире! с негодованием восклицает Конн.
Я бы в любой момент поставил на Жнеца в робоскафе против Чара в истребителе.
Конн подбоченивается.
Ты глупый! Колдун разорвал бы его на куски!
Ну, они друзья, так что в любом случае не станут друг друга разрывать, говорит моя сестра. Они слишком заняты, защищая вашего отца и дядей, разве не так?
Как думаешь, папа с ними встречался? спрашивает Конн. С Чаром и Жнецом?
А с Аресом? добавляет Барлоу. Или Вульфгаром Белым Зубом? Он ударяет кулаком по ладони, изображая грозного черного. Или с Танцором из Фарана! Или с Траксой
Да, они наверняка лучшие друзья. А теперь ешь.
Мы ужинаем, сгрудившись вокруг пластикового стола, а по крыше барабанит дождь. На столе едва хватает места для мисок и локтей, но мы как-то утрамбовываемся, едим жидковатую похлебку и обсуждаем преимущества истребителей над робоскафандрами в атмосфере. Когда мальчики говорят, что сегодня суп вкуснее, моя сестра улыбается.
После ужина мы собираемся вокруг папы, чтобы посмотреть головизор. Я разламываю половину шоколадной плитки «Космос» на семь частей. Свою долю прячу для Лиама и улыбаюсь, заметив, как Тиран отдает свой кусочек Аве. Неудивительно, что он такой тощий. Программа выпуск новостей. Ведущий-фиолетовый напоминает мне гелиона это такие тропические птицы, шастающие по нашим мусоркам. У ведущего невероятная копна белых волос и подбородок, достойный быть высеченным из гранита, но при этом трогательно изящные для мужчины руки.
С большой важностью он сообщает о триумфе Жреца, прошедшем в Гиперионе. Мои племянники тычут друг друга локтями, пока ведущий рассуждает о том, что следующий удар надо нанести по Венере, чтобы раз и навсегда покончить с Повелителем Праха и его дочерью, последней фурией. Моя сестра тихо вздыхает, украдкой погладив новые туфли. Пока что имена наших братьев и ее мужа не появлялись в списке потерь, который идет бегущей строкой внизу экрана.
Тирана притягивает этот далекий мир. В нашей семье мой брат всегда был самым мягким и сильнее всех рвался показать себя. Через несколько месяцев ему исполнится шестнадцать. И тогда он оставит всю эту грязь позади и улетит к звездам. Я невольно уже обижаюсь на него. Никому из наших мужчин не следовало покидать семью.
Мальчишки не видят тихого отчаяния моей сестры. В их красных глазах пляшет отражение голограмм. Наш цвет. Зрелище триумфа на Луне. Слава величайшего из сыновей алых, стоящего, вскинув сжатый кулак, рядом со своей золотой женой правительницей, которая так много нам обещала. Мальчишки восторженно воют. Думают, что смогут возвыситься, как Жнец. Они слишком малы, чтобы понять: наша жизнь сплошная ложь за всем этим блеском.