* * *
Доктор Зайферт разбирался не только в людских сердцах. То, что у его пациентки проблемы еще и с головой, он понял в их первую встречу. Ханне же казалось, что он несколько настырен. Его работа заключалась в том, чтобы наладить механизм одного беспокойного органа. Неумение Ханны радоваться жизни уже другая проблема, и лезть в это ему не стоило. Но Зайферт постоянно интересовался, почему она грустная, почему в ней нет жажды жизни, которую он наблюдал у других пациентов, и все это было лишнее. Спор с ним утомлял, поэтому на все его проповеди оставалось только кивать. Невольно он превратился в одного из ее судей. Только если Магда валидировала, принимала все ее чувства, то он делал ровно противоположное.
В эту встречу Ханна приложила все усилия, чтобы выглядеть счастливой. Опухшие глаза удалось скрыть за большими очками, которые она обычно надевала только для работы. Она даже накрасила губы и надела что-то пестрое, чтобы весь ее облик кричал, как она наслаждается жизнью. Люди часто принимают яркость за проявление счастья.
Обследование прошло в дежурном порядке, Зайферт казался довольным и даже не сильно лез в ее жизнь. Ханна про себя отсчитывала секунды, чтобы раньше времени не уронить лицо.
Ну что ж я считаю, что мы проделали хорошую работу. Год прошел, и ты стала другой. Во всех смыслах добродушно бормотал он, глядя в монитор, а Ханна выжидающе смотрела на него. Меня немного беспокоит, что ты живешь одна. Если вдруг что-то случится Сама понимаешь, пересаженный орган, даже идеально подходящий по всем параметрам, все равно чужак в твоем теле. Но результаты биопсии были хорошие, и как посмотрим сосуды, я успокоюсь окончательно.
Я справляюсь, спасибо. К любым ограничениям можно привыкнуть. И тогда они больше не беспокоят.
Зайферт усмехнулся в усы, видимо удовлетворенный ее ответом. Часы в его кабинете громко тикали, напоминая, что в ритме заключена жизнь. Ханна смотрела на свои руки, сложенные на коленях, и чувствовала, что у нее назрел вопрос и он вот-вот вырвется.
Доктор скажите, а у вас есть контакты родственников Ребекки Лейнц?
Врача словно щелкнули по лбу. Он резко отстранился от монитора и внимательно уставился на Ханну, съежившуюся в кресле от одного его взгляда.
Не знаю, как ты узнала имя своего донора, но интересующую тебя информацию дать не могу. Данные доноров должны оставаться анонимными.
После такого ответа расспрашивать дальше не имело смысла. Но Зайферт сам спросил:
К чему этот интерес?
Ханна робко улыбнулась и неуверенно сказала:
Я хотела бы их поблагодарить и выразить соболезнование. Мне ведь так повезло.
Тебе их благодарить не за что, решение было принято Ребеккой задолго до ее смерти, отрезал Зайферт.
* * *
Нет ничего страшнее навязчивой мысли. Странный сон открыл дверь, и через створку проглянул незнакомый, пугающий мир. Ханна никогда не была мистиком или верующей (в отличие от матери, погрязшей в Таро, астрологии и церкви). Для того, кого почем зря пугали Богом, Ханна умудрилась вырасти на удивление трезвомыслящим человеком. Однако все доводы разума разбились, когда мужчина во сне произнес имя. С тех пор он повторял его постоянно, и пробуждение напоминало агонию. Ханна открывала глаза, ощущая себя измотанной и еще более несчастной.
В разум будто вторглось что-то чужое и начало самостоятельно перестраивать ее рассудок. Все это по-прежнему можно было объяснить. Ханна запомнила имя Ребекки, и подсознание выкинуло странную шутку, сплетя сновидения и случайно услышанную информацию. Остальное можно было списать на впечатлительность. Все-таки пересадка сердца та еще психологическая встряска. Проблема была в том, что рациональное объяснение перестало ее удовлетворять. С самого начала преследовало ощущение, что в нее вставили фрагмент чужого воспоминания и она вынуждена пересматривать его раз за разом. Все больше это напоминало насильственную репетицию чего-то что так и не состоялось. Ей хотелось перестать открывать эти кошмарные двери, но все же задержать еще на мгновение того человека, что так отчаянно ее искал. Вернее Ребекку. Сам момент, когда он хватал ее запястья и исступленно задавал свой вопрос, был упоительным. Вероятно, такой должна быть настоящая влюбленность.
Большую часть своей жизни Ханна провела в одиночестве. В прошлом осталось несколько неудачных романов с не подходящими для нее людьми. Привязанности были болезненными и эгоистичными для обеих сторон и заканчивались быстро и навсегда. Отчаяние мужчины из сна было наполнено чувствами, которых она никогда не знала, но каким-то образом уже стала их частью. Она ощущала, что разделяет их. Ей даже хотелось кричать вместе с ним, чтобы только облегчить его горе. Именно так началась ее одержимость Ребеккой Лейнц. В приоткрывшейся двери меж мирами забрезжил незаслуженно забытый фантом. Все в ней теперь казалось притягательным, раз ее так отчаянно искали даже через сны.
За это время не раз вспоминались слухи про людей с пересаженными органами, которые вдруг начинали говорить на незнакомых языках, получали чужие воспоминания и чувства. Интернет кишел этими кликбейтными историями и без ее видений. Но сейчас она уже не знала, чему верить. В зеркале по-прежнему отражалась Ханна, которую она ненавидела. Смотреть в него не хотелось. Сердце продолжало ровно стучать, и она вслушивалась в его ритм с новыми чувствами. Оно работало безупречно, но в нем скрывался шум другого рода сама Ребекка. Ее безликая фигура махала откуда-то с другой стороны и словно о чем-то настойчиво просила через повторяющиеся сны.
Идея о поиске донора взбодрила ее. От Зайферта даже не следовало ждать чего-то еще похоже, разбираться придется самостоятельно. Ханне казалось совершенно логичным, что нужно пойти по следам Лейнц, чтобы разделить для себя правду и вымысел. Узнать ее как живого человека. Сердце Ребекки, по крайней мере, не сгорело с ее останками, а продолжало уверенно биться, и это уже повод для их знакомства. Так, оправдав собственный интерес, Ханна начала поиски. Сразу после возвращения домой она прозаично открыла интернет. Сейчас люди оставляют там больше следов, чем в реальной жизни.
К ее разочарованию, нашлось довольно мало информации, и почти ничего не имело отношения к ее донору. Только одна зацепка показалась стоящей имя Ребекки значилось в каталоге художников местной картинной галереи. Что ж, надо нанести туда визит. В конце концов, Фледлунд маленький, и, скорее всего, это была именно та Ребекка, которую они с мужчиной из сна теперь искали вместе.
* * *
Галерея «Кампф» выглядела заброшенной, как и полгорода. Восточная часть Фледлунда состояла по большей части из обшарпанных зданий барачного типа. Флюгера с петухами покосились и выглядели скорее угрожающе. Ханна шла по безлюдной улице, замечая в окнах первых этажей чьи-то смутные лица. Галерея явно не пользовалась успехом, иначе бы не располагалась в таком захолустье.
Окна «Кампф» были заклеены бумагой, и сначала Ханне показалось, что единственная ниточка, ведущая к Ребекке, оборвется там же, где и началась. Но, подойдя ближе, Ханна заметила, что внутри горит свет. В темном холле в беспорядке валялись пустые рамы и ведра с краской. Разбуженный хлопнувшей дверью, вышел пожилой мужчина.
Я могу вам помочь? спросил он, рассеянно оглядывая ее с головы до ног. Сейчас галерея на реставрации. Откроемся весной.
Извините за беспокойство Ханна замялась, поняв, что даже не думала о том, как объяснить свой визит. Я нашла художницу в вашем каталоге Ребекку Лейнц. Не знаю, насколько моя просьба уместна, но я бы хотела связаться с ней. Если можно. У меня есть предложение относительно ее работ.
Кто?
Что ж, Ребекка явно не была Малевичем. Владелец галереи не очень-то хотел искать ее сейчас и уж тем более давать контакты, но Ханна продолжала настаивать, почти умоляя. В итоге тот пообещал посмотреть ее картину, вероятно приняв Ханну за агента. Он скрылся в другом зале минут на двадцать, а Ханна в это время переминалась с ноги на ногу, не понимая, что на нее нашло. Моменты просветления наступали внезапно, но что-то велело ей продолжать, даже если собственные действия казались ей иногда странными.
«Распутывай. Распутывай это дальше. Ребекка ключ ко всем дверям, которые ты открыла», повторяла она про себя с непонятной убежденностью.
Наконец Кампф вернулся, неся в руках небольшую картину в простой деревянной рамке.
Ну и в дебри же пришлось влезть, проворчал он. Вспомнил я вашу художницу. Было две картины, одну после уценки все же удалось продать, а эту, похоже, никто не купит. Решил взять ее из интереса все-таки надо поддерживать молодежь. Но, если честно, работы у нее на любителя. У нас консервативный город. Берут в основном пейзажи.
Ханна вцепилась в рамку, как в трофей, жадно пожирая взглядом изображение. Она будто соприкоснулась с оторванной пуповиной.
Работа называется «Ладан». Я ее уже списал и хотел унести на помойку. Три года валялась.
В некотором роде Кампф был прав. Ребекка не рисовала котят, кораблики или фрукты. Она изображала ужасы. На картине была женская фигура без глаз. Одна ее половина оставалась в тени, в окружении каких-то щупалец, другая на свету. В руках женщина держала восточную курильницу. Идущий из нее дым утекал в светлую часть изображения. Из курильницы, как живой, торчал выпуклый глаз и словно по-настоящему всматривался в Ханну.
Назвать эту работу талантливой можно было, только покривив душой. Присутствовала определенная техника, но образный язык картины явно взывал не к каждому.
«Найди ладан» чуть ли не заклинал голос из сна, и, кажется, ладан был в ее руках. Еще одно подтверждение тому, что Ханна имеет дело не с собственными домыслами, а с настоящим наследием Ребекки Лейнц.
На любителя, повторил Кампф. Как называется ваше агентство? Мы уже работали с вами?
Еще нет отрешенно ответила Ханна. Мы недавно открылись. В Гамбурге. Извините, визитки забыла. Вы не дадите мне контакты Ребекки? Хотелось бы поговорить с ней.
Вы уверены, что хотите именно ее работы? с уже нескрываемым скепсисом поинтересовался Кампф. У меня есть куда более одаренные художники. Могу
Это сейчас модно, отрезала Ханна, прижимая пыльную рамку к груди. Я могу купить эту картину у вас.
Да забирайте даром, всплеснул тот руками. Я ее уже убрал из всех каталогов.
Так вы поможете с ее контактами?
С ворчанием Кампф опять ушел в другую комнату и вернулся с клочком бумаги, на котором наспех написал телефон и адрес.
Рекомендую наведаться к нам после открытия, добавил он. Насчет Лейнц у меня с самого начала были сомнения, но, видать, кто-то любит и такое.
7. Особенные друзья
Ночь в особняке Фергюсонов вспоминалась обрывками. В памяти отложились собственная нечеловеческая усталость и то, как он покорно последовал за своими спасителями. Эрик растворился, как Чеширский Кот, а его улыбка оставила в голове рассеянный след. Где-то на заднем плане Дагмар вопила: «Извращенец!»
Проснувшись, Киран обнаружил себя в старомодном, дорогом убранстве гостевой комнаты, и кто-то внимательный оставил ему пару чистых полотенец и зубную щетку. Приведя себя в порядок, он спустился на первый этаж и сразу же наткнулся на нового знакомого. Эрик сидел у французского окна и пил кофе. Он встретил гостя очень буднично, будто тот всегда у них жил, и приглашающим жестом указал на кресло напротив.
Да я пойду, пробубнил Киран, ощущая себя не к месту в этом доме.
Эрик поморщился и спросил:
Тебя что, гонят? Составь мне компанию, потом я закину тебя в город. Если очень хочется, можешь сам доехать на автобусе, ходит каждые десять минут.
С растерянной улыбкой Киран присел напротив. Лоб болел, и бровями лучше было вообще не шевелить. Сбоку зрел здоровый синяк. Эрик же лениво листал газеты, наваленные кипой. Тем временем появилась прислуга и поставила перед Кираном огромный поднос с кучей блюд.
Спасибо. Где Дагмар?
В школе. Я надеюсь, процедил Эрик. Ее хлебом не корми, дай прогулять. Из-за этого и осталась на второй год.
Пока Киран не понимал, как реагировать на его открытость. И даже не зная Дагмар, почему-то был уверен, что та завопила бы от возмущения, узнав, что старший брат как ни в чем не бывало делится ее проблемами.
Эрик наконец-то отложил свои газеты и перевел на Кирана любопытствующий взгляд. Тому невольно бросилось в глаза, что на Эрике была та же одежда, что и вчера. Видно, он и не ложился.
Опять все местные газеты пишут про «Плутон», проворчал Эрик.
Не слышал о них.
Ну, они птицы очень локального разлива. Дурацкий патриотический отряд, который занимается любительскими раскопками. Среди них в основном одни «правые» пенсионеры. Пару лет назад грибники случайно откопали какие-то доспехи, и все теперь им сорвало башню. Ищут исторические артефакты. Ты можешь увидеть их на окраинах города. Ходят с лопатами наперевес и вечно роют. Во взгляде Эрика мелькнуло что-то недоброе. Недавно около нашей фабрики почва провалилась. Наверняка потому, что они все перекопали Отец хочет их пересажать, да не за что. Как бы мы с ним ни спорили, тут я с ним согласен.
Похоже, им действительно делать нечего, прокомментировал Киран, просто чтобы что-то сказать.
У Эрика была любопытная особенность откровенничать, словно они знакомы тысячу лет. Все, что он рассказывал, звучало очень по-свойски. Он не рисовался, в нем было много естественной небрежности, но что-то подсказывало, что он не со всеми так себя ведет. Каким-то образом Кирана избрали. И он пока не понимал, что делать со всеми этими фергюсоновскими щедростями.
Или они копают что-то другое отстраненно пробормотал Эрик, затем будто очнулся и запоздало сообщил: Не знаю, что ты обычно ешь, попросил сделать всего понемногу. Приятного.
Слушай вообще не стоит так обо мне печься, заявил Киран.
Я просто хочу помочь. Эрик деликатно пригубил свою чашку, затем откинулся в кресле. Он выглядел утомленным. Фледлунд только с виду тихое болото. Все здесь не то, чем кажется. И даже ты.
Последнее было, конечно, не в бровь, а в глаз.
Я займусь твоей проблемой, Киран.
Которой из? насмешливо спросил тот.
Начнем с клуба и отморозков. Дальше подумаем, что делать с документами. У тебя здесь будет много неприятностей, если будешь шататься по барам в одиночку. Фледлунд очень компанейский. Везде свои группки. Тошнит от этого.
А ты точно отсюда? спросил Киран.
Иностранец иностранца все-таки видит издалека. Они с Эриком были чем-то похожи. Это не удавалось выразить словами, но оба выпадали из фледлундской готики.
Да, но последние семь лет я жил в Гамбурге из-за учебы. Только закончил практику в клинике и взял перерыв, однако обоснуюсь однозначно там, мрачно ответил Эрик. Нравится мне это или нет, но тут моя семья.
И вырос ты тоже во Фледлунде? осторожно поинтересовался Киран, чтобы проверить свою интуицию.
Нет, качнул тот головой. Моя мать из Японии. У отца фетиш на азиаток. Я родился, когда он временно работал в тех краях. Мы жили там, пока мне не исполнилось пять. Потом переехали в Германию.
В истории даже сквозил намек на какую-то романтику. Но Эрик сам же оборвал ее следующей фразой:
Мама пыталась вернуться, когда мне было одиннадцать. Из-за Дагмар.
У вас разные матери?
Это было очевидно с первого взгляда. Эрик криво ухмыльнулся и уставился в окно.
Да. Это была пощечина маминому самолюбию. Но все вышло неудачно. За эти годы в Германии мне, еще ребенку, пришлось сделать все, чтобы переучиться и влиться в новое общество. Когда мы приехали в Японию, я уже оказался там не к месту.