Как гора с плеч у меня теперь
А отставной казачий офицер Урываев оказался прекрасный человек, только много водки пьет, хотя пьян не бывает. Он ходит к нам с сестрой. Вчера подарил Анне Ивановне прелестный кусок соленой севрюжины, которую он получил с Дона. Иногда мы играем в винт: я, Анна Ивановна, Урываев и его сестра. Завтра я и Анна Ивановна будем обедать у сестры Урываева, и он обещался состряпать нам какие-то особенные походные битки. Мясо рубится шашкой на лафетном колесе, а так как лафетного колеса у него нет, то он будет рубить хоть и шашкой, но на чугунном утюге. Посмотрим, что это за битки такие.
Будь здоров. Желаю всего хорошего.
Твой Глеб.
XXVIII
Любезный Ипполит Иванович, здравствуй!
Большое тебе спасибо за твое письмо. Душевно радуюсь, что начальство твое поощрило тебя квартирой от общества и что ты будешь теперь жить в доме агентства с окнами на Волгу. Ах, а я, несчастный, живу в комнате с окнами, выходящими в сад купца Рыбицына, и сегодня под вечер только подошел к одному из этих окон и выглянул из него, как глаз с глазом встретился с Прасковьей Федоровной, которая была у Рыбицыных и шлялась по саду.
Глеб Иванович! Да вы ли это? воскликнула она во все горло.
Я отскочил от окна и спрятался в комнате, но она продолжала кричать меня по имени, и пришлось опять выглянуть в окно и поклониться.
Чего вы прячетесь-то от ваших знакомых?! заорала она. Когда из деревни приехали?
Давно приехал Или нет Недавно У меня мать умерла отвечал я, путаясь.
Да ведь мать ваша умерла два года тому назад. Сами же вы мне рассказывали.
И действительно, я вспомнил, что давно уже рассказывал ей о смерти матери.
Я здесь у тетки живу. Я здесь племянник А это дача моей тетки, бормотал я.
Ах, вы-то, стало быть, тот племянник и есть, о котором здесь на даче так много рассказывают! Прекрасно, прекрасно, надо чести приписать. А я вот к брату езжу. Несколько раз уже здесь была, но странно, что не встречала вас до сих пор. Что ж вы как истукан стоите? Сходите вниз поговорить. Ведь мы старые знакомые.
Я сошел бы вниз, переговорил бы с Прасковьей Федоровной и уверен, что все кончилось бы без скандала, если бы не вмешалась Анна Ивановна. Заслышав нашу перекличку, она сбежала с балкона нашей дачи, на котором сидела, подскочила к решетке и закричала Прасковье Федоровне с пеной у рта:
А вам здесь что нужно? Что вы кричите на весь двор и лезете к молодому человеку?!
Я лезу? Да что вы врете-то! Как же я могу к нему лезть, ежели я в саду моего брата?
Пожалуйста, пожалуйста Нечего мне зубы-то заговаривать! Я хорошо понимаю, в чем тут дело. Уходите прочь от решетки!
Я прочь? С какой же стати? Не ты ли запретишь?
А хоть бы и я! Я здесь хозяйка.
О?? Мой брат снял под себя эту дачу, так мы и хозяева дачи. Вишь, еще какая выискалась! Пошла сама прочь!
Что? Я прочь? Да как ты мне смеешь тыкать, нахальная ты баба! Ты зубы-то прежде черные отчисти.
Молчи, крашеная выдра!
Ну и пошла писать губерния. Такая перебранка началась через забор, что ужас! С улицы у решетки стала останавливаться публика. Выбежал из дачи купец Рыбицын и стал оттаскивать от решетки Прасковью Федоровну, сбежал я сверху и стал уговаривать Анну Ивановну успокоиться. Анну Ивановну втащил я на балкон. С ней сделалась истерика. Валерьяновы капли зельтерская вода, нашатырный спирт
Только к ужину успокоилась она, но ужинать не стала, ушла к себе в спальню и заперлась. Ужинал я один.
Теперь после ужина пишу тебе это письмо. От кухарки нашей удалось узнать, что Прасковья Федоровна уехала в город.
Будь здоров.
Твой Глеб.
XXIX
Друг Ипполит Иванович, здравствуй!
Позволь тебе сделать упрек. Ужасно обижаешь ты меня своими письмами. Во-первых, ты отвечаешь мне как-то нехотя и на два-три письма сразу, как будто для того, чтобы только отвязаться, а во-вторых, и самый тон твоих писем какой-то пренебрежительный, насмешливый по отношению ко мне. У тебя мое содержанство-то, очевидно, все в голове. Но какое же тут содержанство, помилуй, если у меня с Анной Ивановной прочная незыблемая связь, которая наверное осенью кончится законным браком! Мы живем совершенно как муж и жена, Анна Ивановна хоть и называет меня своим племянником, а я ее «ма тант», но никто этому не верит. Жалованье за свой труд я получаю теперь, правда, больше, чем в подобных случаях платится за труд, но ведь муж от жены может брать и больше этого за свой труд, а я себя и Анну Ивановну считаю так, что мы все равно что муж и жена, нужды нет, что мы не венчаны.
Пожалуйста, друже, не пиши мне таким тоном. Хоть за мою искренность меня пощади. Я тебе как другу сообщаю все малейшие детали моей семейной жизни, как хорошие, так и дурные, но ведь дурное я мог бы и скрывать, мог выставлять себя только в хорошем свете, а я этого не желаю, не хочу ставить себя на пьедестал, хочу, чтобы ты все знал про меня.
Вот и сейчас сообщу тебе то, чего бы и другому никогда не написал. Анна Ивановна на меня дуется. Прошло пять дней, а она все еще дуется. Дабы примириться с ней, ласкаю ее мопсов и болонок, кормлю их сахаром, но и это не помогает. Вчера в пику мне пригласила к себе казака Урываева и целый вечер проиграла с ним в дураки по двугривенному. Ну, да ладно: подуется, подуется и обойдется.
Прасковья Федоровна после скандала у Рыбицыных так и не показывалась. Рыбицыны почему-то перестали с нами кланяться.
При сем посылаю тебе еще мою фотографию верхом на лошади. Это снимал меня наш здешний дачный фотограф.
Будь здоров, Ипполит Иванович. Желаю тебе всего хорошего.
Твой Глеб.
XXX
Здравствуй, милый и добрый Ипполит Иванович.
Получил твое письмо. Ты все еще не унимаешься со своими нотациями, но, право, я их терплю от тебя напрасно. Вот и сегодня ты пишешь о разнице лет моих и Анны Ивановны и называешь мою с ней связь и даже будущий наш законный брак самопродажей с моей стороны. Кто сказал тебе о громадной разнице наших лет? Разница пустая. Ну, десять лет каких-нибудь, не больше. Больше как на десять лет Анна Ивановна никак не старше меня. К тому же она женщина вполне сохранившаяся. Есть у ней недостаток, что она употребляет на себя много косметиков, но я не знаю, для чего она это делает. Мне кажется, что это мода нынче какая-то. Молоденькие и хорошенькие девушки, не говоря уже о молодых дамах, и те нынче подкрашивают и подводят глаза. Это я теперь наблюдаю повсюду у нас в Лесном. А уж к розовой пудре так положительно все прибегают. И знаешь что? Я имел даже мужество как-то раз упрекнуть Анну Ивановну насчет подкрашиваний, и она теперь красится меньше.
И отчего ты не хочешь верить, что я искренно люблю Анну Ивановну? Я не влюблен в нее безумно, не пылаю к ней такой страстью, как в романах описывают, но люблю ее как добрую женщину, которая, как хочешь, все-таки вырвала меня из моей будничной колеи и поставила на ноги. Благодарность и привычка вот моя любовь.
Ну, мы примирились. Дулась она на меня целую неделю и наконец преложила свой гнев на милость.
А знаешь, как я это сделал? Возбудил в ней ревность. Познакомился с дочкой аптекаря, который живет по соседству от нас, премиленькой жидовочкой, и стал слегка ухаживать за ней, подарил ей грошовый букет из пионов и ландышей. Потом раз уехал из Лесного в город, да там и остался ночевать в зимней квартире.
Наутро, когда я вернулся на дачу, бурная сцена, а затем и примирение. Нет, не надо очень уж ухаживать за женщинами, теперь я это вижу. Чем больше ухаживаешь и ластишься к ним, когда они дуются, тем хуже. Надо показывать такой вид, что и ты что-нибудь да значишь.
Результатом нашего примирения было то, что Анна Ивановна подарила мне свой золотой браслет с надписью «Бог тебя храни», надела его мне на руку и просила постоянно носить. Ношу тем более охотно, что браслет массивный, хороший.
А отчего очень уж дулась на меня Анна Ивановна, я узнал. Прасковья Федоровна прислала ей письмо, в котором ругательски ругала меня и ее. Меня как изменника, ее как разлучницу. В письме рассказала, где и когда я с ней познакомился. Вот Анна Ивановна долго и не могла простить мне то, что я познакомился как с ней, так и с Прасковьей Федоровной в одно и то же время, между тем как Анну Ивановну я уверял, что Прасковья Федоровна моя стародавняя любовь.
Ну да что тут! Все теперь обошлось, все теперь идет по-старому и как по маслу. Прасковья Федоровна была как-то раз у Рыбицыных, но вела себя скромно и в наш сад даже и не глядела. Анна Ивановна было вспылила, хотела бежать к Рыбицыным и выцарапать ей глаза, но я сумел удержать ее, растолковав всю безрассудность ее поступка.
Не нравится мне только, что этот казачий офицер Урываев зачастил к нам ходить. Приходит и играет с Анной Ивановной в дураки по двугривенному. А у нас, как на грех, начались дожди, и с Анной Ивановной ни на какое гулянье из-за этих дождей по вечерам выехать невозможно.
Ну, будь здоров. Желаю тебе всего хорошего.
Твой Глеб.
XXXI
Здравствуй, друже Ипполит Иванович!
Сообщаю тебе о новом скандале. Вчера сидим мы с Анной Ивановной за калиткой нашей дачи на скамеечке, я торгую у разносчика раков для ужина вдруг как из земли вырастает перед нами Кто бы ты думал? Прасковья Федоровна? Нет, моя малоохтинская вдова Акулина Алексеевна. В бархатном пальто, в ковровом платке на голове и прямо начинает отчитывать меня, что пил у ней, ел, занял денег и покинул ее, сироту. Честное слово, денег я у ней никаких не занимал, а уплатила она мне только известный процент за взыскание по векселям. Шубу же енотовую, кажется, просто подарила. И шубу ведь приплела, подлая. Я сначала слушал, а потом убежал в сад. У Анны Ивановны опять сделалась истерика. Ее увели из-за калитки горничная и кухарка. А Акулина продолжала голосить, и кончилось тем, что ее пришлось отгонять от нашей дачи дворнику. Скандал этот видели Рыбицыны. Мадам Рыбицына даже аплодировала во время скандала. Теперь она при встрече со мной и с Анной Ивановной насмешливо улыбается.
Анна Ивановна опять на меня дуется, хоть я и распинался перед ней, что не мог же я, молодой человек, жить вовсе без связи. Ну да я опять примусь за старый маневр, чтобы сократить ее, опять поднесу букет жидовочке. А сейчас еду в город и останусь там ночевать.
Полагаю, что адрес мой Акулине Алексеевне сообщила кума ее Прасковья Федоровна, иначе как бы ей узнать, где я живу!
Все. Желаю всего хорошего.
Твой Глеб.
XXXII
Здравствуй, друг любезный Ипполит Иванович!
Сегодня должен тебе сообщить о плохих делах. Решительно не понимаю, что делается с моей Анной Ивановной. Представь себе, до сих пор дуется. Пробовал ревность возбудить, стал приударять за жидовочкой ноль внимания, а наутро мне такие слова: «Отчего бы вам совсем не переехать к этому жиду Мордухаю Мордухаичу и не сидеть обнявшись с его Ривкой?» Сначала-то я подумал, что это она из ревности так говорит. Ну, думаю, поддается, выполню вторую половину маневра и уеду суток на двое в город. Уехал. Живу сутки. Вот-вот, думаю, приедет сейчас за мной с дачи и возьмет меня с собой не тут-то было! Еду сам обратно на дачу на вторые сутки к вечеру. Приезжаю, а ее и дома нет. «Где Анна Ивановна?» спрашиваю. Отвечают: «С господином Урываемым в Аркадию в театр поехали». Это то есть с казаком. Часу в первом ночи приезжает. Бегу к ней объясниться запирается в спальне на ключ.
Сегодня утром за чаем стал ей рассказывать о постройке «да» и «нет» и больше ничего. Ударился в ревность и стал выговаривать насчет Урываева встала из-за стола и ушла к себе в спальню. Я за ней заперлась на ключ и к завтраку не вышла.
«Ну, думаю, надо попросить прощения у ней. Ведь в самом деле я виноват». Сошлись за обедом, и стал я просить, чтоб она преложила гнев на милость. «Ах, оставьте, пожалуйста», вот и все.
Теперь вечер. Пишу тебе это письмо, а у Анны Ивановны сидит казак Урываев и играет с ней в дураки. Вот пустил на дачу жильца-соперника!
Нехорошо себя чувствую, нехорошо. Так я сжился с Анной Ивановной, и вдруг
Будь здоров, Ипполит Иванович.
Твой Глеб.
XXXIII
Любезный Ипполит Иванович, здравствуй!
Сегодня получил твое письмо. Ты смеешься надо мной Смейся, смейся, стою я посмеяния. Дурак я, большой дурак, олух. Кажется, потерял я Анну Ивановну. Дуться она перестала, но на такой ноге себя со мной держит, как будто бы я в самом деле только управляющий ее домом и больше ничего.
На днях, дабы возвратить ее расположение к себе, купил я десять горшков роз в цвету и уставил ими балкон. А розы она очень любит. Вышла на балкон, улыбнулась, понюхала несколько горшков и спрашивает меня, что эти розы стоят.
Это, говорю, от меня вам в подарок.
Отвечает:
Не желаю я от вас принимать подарки.
Однако, говорю, я же принимал от вас подарки.
Говорит:
Я вам дарила как своему управляющему.
Указываю ей на браслет на моей руке и говорю:
Таких подарков управляющим не дарят.
Получаю ответ:
Ну, это было, и теперь прошло. А теперь, ежели вы не хотите вконец поссориться со мной, то возьмите деньги за розы.
Пожал плечами и взял с нее семь с полтиной.
А казак Урываев вот уже третий день как сиднем сидит у ней.
И с чего взбеленилась баба понять не могу!
А управляющим ее домом я все-таки состою и каждый день езжу в город, чтобы присмотреть за постройкой.
Пиши, Ипполит, хоть смейся надо мной в письмах, но пиши. Теперь у меня только и утехи, что твои письма. Жму твою руку.
Твой Глеб.
XXXIV
Здравствуй, добрый друг Ипполит Иванович.
Сообщаю тебе, как постепенно закатывается моя звезда.
Вчера, вернувшись из города и пообедав, приказываю кучеру Анны Ивановны оседлать мою казачью лошадь, чтобы прокатиться по островам, и вдруг получаю ответ, что Анна Ивановна мою лошадь продала. Меня даже в жар ударило. «Кому? Когда?» спрашиваю. Оказывается, что продала накануне Ивану Ивановичу Урываеву.
Так я без прогулки и остался. Вот тебе и моцион! Вот тебе и убавление веса! Впрочем, я и так теперь худею от неприятностей, которые повторяются теперь буквально каждый день.
Вот и сегодня. Анна Ивановна не удовольствовалась тем, что отняла у меня дареное, ведь казацкая-то лошадь была мне подарена, а пошла еще дальше. Сегодня первое число. Вышел я утром пить чай раньше ее. Она еще спала. Наконец выходит и она и выносит мне жалованье управляющего. Я принял деньги, не считая, сунул их в карман, напился чаю и кофею и, только придя к себе в комнату, стал считать деньги. Гляжу всего только семьдесят пять рублей, а раньше я получал сто пятьдесят, аккурат вдвое. Я к ней Так и так, говорю Отвечает:
Обстоятельства теперь изменились, и больше этого я вам платить не могу. Тут пятьдесят рублей за управление домом и двадцать пять рублей за присмотр за постройкой, а когда постройка окончится, то будете получать только пятьдесят рублей.
Говорит серьезно и глазом не моргнет. Я было бросился к ней:
Анета говорю, неужели вы?..
Отстранила меня рукой и отвечает:
Ах, оставьте, пожалуйста Ежели вам этого мало, то управлять домом Иван Иваныч Урываев сейчас с удовольствием за эти деньги возьмется.
Пришлось сократиться. Что ж, и за семьдесят пять рублев на всем готовом будем трудиться.
Вот, Ипполит, теперь уж я в твоих глазах должен быть вне всякого упрека.
Но все-таки, каково коварство с ее стороны! Ах, бабы, бабы! Мы, мужчины, бываем иногда хороши, но каковы вы-то! Вы всегда нас перещеголяете!
Смело пожимаю твою честную руку и гляжу тебе прямо в глаза. Теперь я чист. Будем трудиться.
А затем желаю тебе всего хорошего.
Твой Глеб.
XXXV
Дорогой и милый Ипполит Иванович, здравствуй!
Берусь за перо, чтобы сообщить тебе, до какого комизма доходит мое разжалование Анной Ивановной.