Веселовский сказал:
Здесь автор, вот пусть он и отвечает.
Хайт сделал три шага к микрофону и тут же ответил:
Пока хочет есть Волк и хотят есть авторы фильма, Волк Зайца не поймает.
Это был мгновенный ответ, и зал разразился хохотом и бурными аплодисментами.
Хайт был человеком с чувством собственного достоинства.
Помню, мы приехали из какого-то города и наш начальник, Веселовский, сказал:
Ребята, сейчас мы все едем в «Литературку». Надо выступить перед коллективом редакции.
Хайт сказал:
Нет, я поеду домой.
Аркадий, строго сказал Веселовский, надо!
Аркадий сказал:
Тебе надо, ты и езжай, а я поеду домой. Мы с тобой о выступлении в редакции не договаривались.
И уехал.
Почему все слушались Веселовского? Потому что все хотели печататься в ЛГ. И Хайт хотел, но он не боялся, что его не будут печатать. Он хорошо работал на эстраде и в кино и мог себе позволить не подчиняться.
Я в то время был просто влюблён в Хайта. Он был остроумным, независимым, здорово выступал и очень хорошо одевался. В то время хорошо одеться было проблемой, но он где-то доставал хорошие шмотки. Довольно высокий ростом, со спортивной фигурой, всё на нём сидело очень ладно.
Одно время с нами на гастроли ездил остроумный и довольно злобный конферансье Альберт Писаренков. Он делал на сцене буриме. Собирал в зале рифмы, на ходу обыгрывал их репликами, а потом на этих рифмах делал три стихотворения, под Маяковского, под Вознесенского и под Евтушенко.
Этот его номер имел бешеный успех.
Мы сели в поезд, направляясь в Киев. Последним пришёл Александр Иванов, самый известный советский пародист. Писаренков что-то пошутил, а Иванов тут же сказал ему:
Ещё раз так пошутишь, схватишь жида.
Писаренков больше с Ивановым не шутил. Но всех нас в том самом Киеве очень удивил.
Мы жили в гостинице ЦК и обедали там же, в ресторане. И вот все мы, человек семь, сидим за столом, и вдруг Писаренков говорит:
Спорим, что я спрошу официантку, имела ли она сегодня половые сношения. Он, конечно, употребил другое слово, но я смягчаю. И главное, добавил он, официантка на меня не обидится.
Кто-то из нас с ним поспорил на бутылку коньяка.
Подходит официантка, и Писаренков нагло говорит ей:
Скажите, вас сегодня е.?
Мы все оцепенели.
Официантка, видно не поверив самой себе, говорит:
Что вы сказали?
Писаренков так же громко и разборчиво говорит ей:
У вас блины сегодня есть?
Официантка говорит:
Нет, блинов нет, и дальше, как ни в чём не бывало, принимает заказ.
Мы поставили Писаренкову бутылку коньяка.
Точный психологический расчёт. Официантка не могла себе представить, что кто-то может такое спросить, ей показалось, что она ослышалась, потому и переспросила.
Вот такой был наглый конферансье. А злобный был, наверное, из-за язвы. А может, и наоборот, язва была от злобности.
Хайт, Курляндский и Камов вместе написали восемь выпусков «Ну, погоди!» до тех пор, пока Камов не подал на отъезд в Израиль.
«Ну, погоди!» имел бешеный успех. Выпускалось множество сопутствующих товаров, всякие майки, кепки с эмблемой «Ну, погоди!».
Я помню, Феликс рассказал мне, что какой-то завод выпустил открывалки для пива с эмблемой «Ну, погоди!». И на деньги от продажи этих открывалок был построен пансионат на Чёрном море.
Авторы не получили ни копейки.
Феликс говорил:
Ну, хотя бы пригласили просто пару недель отдохнуть. Ни за что. Никому и в голову это не приходило.
В то время в «Клубе 12 стульев» редактором работала жена Арканова, Женя Морозова, а на киностудии «Мосфильм» в кинообъединении Данелии работала редактором жена Горина, Люба Горина.
По этому поводу Хайт сострил:
Они забыли, что юмор половым путём не передаётся.
В те времена самым главным тамадой в Москве был конферансье Борис Брунов. Не очень искусный конферансье за столом был королём.
Тут он себя не ограничивал темами и острил напропалую. Причём острил хорошо. Помню, праздновался мой день рождения в ресторане ЦДЛ. На ужине были остроумные люди: поэт Михаил Танич, Геннадий Хазанов, Аркадий Хайт и очень остроумный поэт Валерий Шульжик.
Каждый острил, как мог. До тех пор, пока с концерта не приехал Борис Брунов. Это был день 5 мая, а перед Днём Победы Брунов вёл концерты весь в орденах, медалях и значках.
И вот он в этих наградах приехал ко мне на день рождения, сел во главе стола, и дальше говорил он один, все остальные умирали со смеху. Он импровизировал по любому поводу. А в конце шёл его коронный номер. Он говорил тост про каждого сидящего за столом и про каждого ухитрялся пошутить, не всегда в десятку, но всегда смешно.
Вообще, он был, конечно, уникально одарён в юморе, и именно импровизационно.
Однажды на площади Революции к нему подошёл какой-то человек и спросил:
Как пройти к Большому театру?
Брунов закричал:
Пошёл вон, шпион!
Когда-то Брунов вёл конкурс артистов эстрады. В нём участвовал молодой артист из Баку Карен Ованесян.
Перед последним туром Брунов сказал Карену:
Сегодня решается твоя судьба. Или ты станешь лауреатом, или навсегда останешься армянином.
По-моему, смешно. Я как-то спросил Брунова, а встречал ли он кого-то, кто лучше него острил за столом?
Он сказал:
Только один Ростропович.
Мне рассказывал мой друг, замечательный баянист Айдар Гайнулин, который лет пять выступал вместе с великим виолончелистом. Они как-то участвовали в концерте для работников ГАИ 10 ноября.
После концерта был банкет, и они, конечно же, выпили.
Потом Ростропович повёз Айдара домой. Они тут же пересекли двойную сплошную. Гаишник остановил их, потребовал документы. Ростропович, высунувшись из окна машины, сказал:
Дорогой мой, мы только сейчас выступали для работников ГАИ, потом выпили с вашим главным начальником. Провожая нас, он сказал: «Езжайте домой, но только по диагонали».
Гаишник засмеялся и отпустил Ростроповича без штрафа.
К чему это я? А к тому, что однажды на своём дне рождения Хайт повторил номер Брунова. Нас, гостей, было человек двенадцать, и про каждого из нас Хайт сказал репризу. Причём, в отличие от Брунова, все репризы были в десятку.
Мы настолько сблизились с Хайтом, что я даже целую неделю жил у Аркадия на даче в Абрамцеве. За эту неделю мы написали целую пьесу.
Не могу забыть, как я приехал к нему на дачу. Хайт встречал меня со своим маленьким сыном Алёшей. Сынишке было года три.
Хайт попросил меня:
Скажи ему «Иван Иваныч».
Я сказал Лёше:
Иван Иваныч.
Лёша очень серьёзно ответил:
Сними штаны на ночь.
И мы над этим «сними» очень хохотали. Вот такой сюрприз он мне приготовил с сыном.
Написали мы пьесу. Там, на даче, мы её обговорили, а потом я написал первый вариант, а Хайт всё докрутил, делая вариант окончательный.
Я хотел отнести эту пьесу Галине Борисовне Волчек, единственному главному режиссёру, знакомой мне. Но Хайт запретил это делать. Потому что там, в «Современнике», работал его ближайший друг Игорь Кваша и Хайт не хотел, чтобы Кваша принимал его пьесу.
Я же говорю, гордый был.
Вообще, его близкими друзьями были Кваша, Горин, Людмила Максакова. С ними он встречал праздники.
У Максаковой муж был немец, он привозил из-за границы кучу разных лекарств для всех друзей, ну и, конечно, какие-то вещи, сувениры. Его звали Уля. И именно от него нынешняя скандальная оперная дива Мария Максакова. Она когда-то в Юрмале, будучи семилетней девочкой, пела мне песенки. Хорошо, кстати, пела. Ангельским голоском. Чувствовалась наследственность. Бабушка её была знаменитая певица Мария Максакова.
Однако вернёмся к Хайту.
Однажды Хазанов позвал меня поехать с ним и с Хайтом в дом отдыха «Вороново». Они там писали новую программу, а я просто отдыхал и тоже что-то там писал.
Каждый вечер они мне читали написанное за день, а я смеялся, если было смешно. И по моей реакции они исправляли свои номера.
Я там написал рассказик про то, как учащийся кулинарного техникума поел арбуза и пошёл провожать девушку, а туалета нигде не было.
Я прочитал этот мало смешной рассказ Хайту и Хазанову, и Хайт тут же посоветовал сделать так, что учащийся скрывает от девушки, что он хочет в туалет. И тут же всё встало на свои места. Мы с Хайтом доделали этот рассказ. И эта история имела большой успех не только у Хазанова, но и у меня.
Я его исполнил на вечере юмора в Политехническом музее.
Вёл вечер патриарх советского юмора Леонид Ленч. Выступали известный советский юморист, соавтор фильма «Карнавальная ночь» Борис Ласкин, пародист Александр Иванов, завотделом юмора «Московского комсомольца» Альбинин и ваш покорный слуга.
Сначала всё шло спокойно. Ленч сделал вступление, потом выступил Ласкин, потом Альбинин, всё шло гладко и успешно.
Потом пошёл я, прочитал какой-то монолог, ещё один, а потом исполнил уже наизусть «Арбуз» от лица учащегося.
Успех был неожиданным даже для меня. Зал скандировал и не отпускал меня, но Ленч сделал мне знак, что достаточно. Он объявил Иванова, а публика требовала меня.
Читать мне было больше нечего, всё бы после такого успеха не прошло, я поблагодарил всех, раскланялся и ушёл. Когда я появился в артистической, за кулисами, я понял, что все присутствующие там меня возненавидели.
Я не ошибся. На другой день Борис Савельевич побывал во всех редакциях и всем рассказал, какую порнографию я нёс со сцены. Мне звонили из редакций и спрашивали, что это я там, в Политехническом, устроил.
О времена, о нравы! Когда-то Хазанов исполнил этот монолог на каком-то концерте и имел просто оглушительный успех. Наутро ему позвонила Мария Владимировна Миронова и возмущалась пошлостью Хазанова.
Если бы вы только прочитали сегодня этот монолог. По сравнению с тем, что сегодня несут со сцены, тот монолог просто сама невинность, просто детский лепет на фоне торжествующего мата.
А через некоторое время Хазанова позвали выступать на 70-летие Брежнева. Его просматривала комиссия ЦК партии и забраковала все его монологи. Оставался только «Арбуз». По моему совету он прочитал им этот «Арбуз», и именно его они выбрали, потому что там не было никакой сатиры.
И Хазанов исполнил этот монолог.
А потом к нему подошёл Подгорный, в то время президент СССР, то есть Председатель Верховного Совета, и сказал:
Не знаю, удалось твоему учащемуся сделать мокрое дело, а я точно сейчас его сделаю, и довольный своей шуткой пошёл искать туалет.
После этого дня рождения я спросил Хазанова, удалось ли ему наладить отношения с Леонидом Ильичом? Он сказал, что ему удалось больше он там подружился с его внуками. Вот молодец. Не зря ходил туда выступать. Там ведь ничего не платили, это была большая честь выступить на юбилее генсека.
Однако я о Хайте.
В начале 80-х отношения Хазанова и Хайта совсем расстроились, хотя до этого Хазанов сыграл две великолепные сольные программы, написанные Хайтом.
* * *
Отношения автора и артиста всегда сложные. Артисты, как правило, не очень любят платить деньги за номера, хотя в советское время за репертуар платили организации: Москонцерт, Росконцерт. Правда, средства были ограничены.
Ну а после 1991 года артисты должны были сами за себя платить. И тут для авторов началась просто беда. В советское время в одном Москонцерте работало около ста артистов разговорного жанра, а по стране, наверное, и вся тысяча. И авторов было много, но всем хватало работы и заработков.
На первом семинаре эстрадных авторов в 1973 году авторов было человек пятьдесят. Авторские отчисления шли со всего Советского Союза, а это 15 республик. Причём в республиках был процент больше, чем в РСФСР. В России было два процента, а в Украине все семь, для поддержания национального искусства. У чемпионов по заработкам авторские доходили до трёх-четырёх тысяч в месяц. «Жигули» стоили пять тысяч.
Про песенников я уже не говорю. Толя Поперечный за одну только «Соловьиную рощу» получал до пяти тысяч рублей. Про других таких мастеров, как Михаил Танич и Леонид Дербенёв, и говорить не буду. Богатые были по тем временам люди.
Да, так вот, артистов в 7080-х годах было до тысячи, а авторов тридцать сорок.
Сегодня, в 2022 году, артистов разговорного жанра в Москве человек тридцать сорок и авторов, может, человек пятнадцать. Я не имею в виду КВН и «Камеди-клаб», у них там свои авторские коллективы.
Разницу почувствовали?
Сегодня редкий автор может заработать на жизнь авторским делом. Обязательно надо выступать, иначе жить будет не на что.
Но я отвлёкся.
Вторая проблема. Артисты ни за что не хотят называть автора. Они хотят, чтобы публика думала, что это они сами такие остроумные.
По этому поводу есть одна история. Мама одного из авторов Райкина смотрела по телевизору выступление Аркадия Исааковича и сказала сыну:
Посмотри, какой Аркаша остроумный. Ну, почему ты так не можешь?
В это время Райкин как раз исполнял монолог, написанный её сыном.
Райкин никогда не объявлял автора, но у него на спектаклях всегда были программки, где авторы были написаны.
Е. Петросян в передачах всегда пишет фамилии авторов исполняемого номера.
Про остальных говорить не буду забывают.
И вот автор сидит перед телевизором, смотрит, какой успех имеет с его номером артист, но свою маленькую долю славы не получает. И соответственно относится к исполнителю.
От того многие авторы стали сами исполнять свои произведения. От желания самим прославиться. И некоторые достигли на этом поприще немалых успехов, Жванецкий и Задорнов стали настоящими звёздами эстрады.
Конечно, Карцев и Ильченко как актёры были куда лучше Жванецкого, но то, что Жванецкий исполняет своё, им придуманное, добавляло ему успеха. А кроме того, мощная энергетика таких исполнителей, как Жванецкий и Задорнов, позволяла им иметь больший успех и собирать большие аудитории. Конечно, Хазанов всё равно как исполнитель лучше Задорнова, да и собирал публику не хуже, но это уже особый случай.
Далее об отношениях автора и актёра.
Авторы, не получая своей славы, требовали от актёров помощи, а именно требовали от актёров доставания дефицита, хождения по начальству.
Там, где устанавливались дружеские отношения, происходил взаимовыгодный обмен. Но всё равно тот же Хайт давил на Хазанова морально, требуя заботы о себе.
В общем, всё это не способствовало взаимной любви.
Как правило, артист начинающий, как мог, ублажал автора, потому что артистов было много, а талантливых авторов мало. Но впоследствии, войдя во славу, артист освобождался от зависимости, мог и обращался к другим авторам. Иногда разрыв проходил мирно, а порой и не было разрыва, а люди продолжали работать друг с другом. Но бывало, и так друг другу надоедали, что рвали всякие связи.
Ещё один момент: артист, если становился знаменитым, порой терял свою крышу, переставал воспринимать критику, хотел слушать только дифирамбы.
Бывало, став звездой, артист переставал узнавать своих, начинал звездить. Как правило, практически все. Вопрос был в другом: вернётся ли артист в нормальное состояние или так и останется звездить, теряя друзей и авторов?
Где-то к концу 70-х у Хазанова начался такой период. Слава его была огромна. Он выступал на всех «Огоньках», во всех правительственных концертах, все его хвалили, обожали. Ну, крыша и поехала.
Он тогда не очень-то церемонился и со мной, и с Хайтом, и возник заговор авторов против Хазанова.
Инициатором заговора явился Эдуард Успенский по прозвищу Эдюля. Где-то мы все встретились, стали друг другу жаловаться на «звезду», а Эдик предложил объявить Хазанову бойкот.