Он был сюрреалистом, учеником Андре Бретона[34], пока тот не покинул движение, и лучшим другом Рене Шара. Но было очевидно, что Иван ее не слушает. В сознании Ивана уже жил его собственный Поль Элюар, поэт, которого придумал он сам Симона де Бовуар писала, что не стоит вообще встречаться со своими читателями. И, на мой взгляд, это утверждение истинно. Читатели воображают, что писатель красив, виртуозно жонглирует словами, полон юмора и брызжет остроумием. Но велик риск, что реальность их разочарует. Легкомыслие есть мать всех пороков.
Выйдя из тюрьмы, Иван почти год сидел без работы. В «Каравеллу» его брать отказались: рецидивистам здесь не место. Напрасно он обивал пороги местных отделений Организации по адаптации бывших заключенных, там ему ничего не смогли предложить. Он устроился было в передвижной цирк цирк «Пипи Роза», что приехал из Венесуэлы, давая представления на всех островах Карибского моря. Однако несчастные животные, томившиеся в клетках, особенно пара львов, тощих, с грязной и облезлой шкурой, внушали ему тоску. И через пару недель он уволился. Затем на помощь пришел отец Мишалу он предложил Ивану вместе с ним рыбачить на его лодке в океане. С того дня в четыре часа утра мужчины отправлялись в путь, пока густая, непроглядная ночная тьма еще лежала всей тяжестью на их плечах. Но в какой-то миг все небо озарялось. И тогда они принимались опускать и вынимать свои сети и закидывать удочки снова и снова. Но рыбалка была уже не та, что прежде. Они возвращались в лодке, груженной едва наполовину, и Ивану это скоро наскучило.
И тут случилось невероятное событие, перевернувшее его жизнь. Мсье Жереми объявил о создании собственной школы и попросил, чтобы Иван пошел к нему в помощники. В головах трех женщин закружился водоворот сомнений. Они буквально терялись в догадках. Как мог этот мсье, репутация которого, по мнению Министерства образования, была далека от идеальной, и все об этом знали, и который не мог похвастаться ни связями, ни толстым кошельком, взять и открыть частную школу? На самом деле Институт Ослепительного Света был филиалом одного процветающего и очень популярного университета, основанного во Франции неким модным философом, которого мы можем обозначить лишь инициалами чтобы нас не привлекли к судебному преследованию: BC, Би-си (не путать с английским выражением, означающим «до Христа», то есть «до нашей эры»). Еще будучи во Франции, мсье Жереми побывал в Нуармутье, где и находился этот университет. Мужчины крепко сдружились, и особенно объединил их факт трагической гибели возлюбленных. Би-си, по обыкновению скрытный и молчаливый, преображался, говоря о своей потерянной любви:
Мы были с ней одно целое. Словно всегда смотрели в одну и ту же сторону И даже улыбались одновременно. Да, мы вместе составляли одну и ту же личность.
Его жену сбил водитель-лихач, и она скончалась на месте вместе с их нерожденным ребенком. Би-си и мсье Жереми вместе задумали проект создания университета в Гваделупе, но не учли, что для достижения цели им понадобится лет восемь. В Институте Ослепительного Света было три вектора обучения: литература, гуманитарные науки, история. Лекции как таковые там не читались. Зато проводились конференции, коллоквиумы и семинары, которым придавали разнообразие знаменитости, приезжавшие из Франции, но чаще из Англии и США. Мсье Жереми носил лишь скромный титул «директора секции гуманитарных наук». Однако он прекрасно знал, что все происходящее в Институте находится под его ответственностью. Именно он взял в аренду старинную клинику доктора Фирмéна, заброшенную уже много лет. Именно он устроил в ней ремонт и придал шикарный вид, повесив на стену гордую табличку с названием: «Ослепительный Свет: Центр фундаментальных исследований». Мсье Жереми согласился дать наделавшее много шума интервью на независимой, либерального толка радиостанции. Это он давал добро на приглашение тех или иных преподавателей и выбор тем их выступлений: «Рабство как преступление перед человечеством», «Капитализм и рабство», «Чему служит литература», «Самосознание угнетенных народов», «Ужасы глобализации», «К освобождению человека». На первый взгляд роль Ивана в этой затее была ничтожна. Он должен был следить, чтобы необходимые преподавателям компакт- и блюрэй-диски были наготове к тому моменту, когда понадобятся. Еще он надзирал за всей территорией школы и заправлял бригадой уборщиц, вооруженных швабрами, которые не упускали случая пожаловаться, как все дорожает. Это было самое счастливое время в жизни Ивана. Мир на его глазах развалился и возник заново. Все сказки, мифы и химеры мигом улетучились. Он понял, что столетия власти империализма, несправедливости и произвола породили много зол, от которых мы страдаем и сегодня.
Однажды он вернулся в Ослиную Спину радостно возбужденный, говорливый. Взяв сестру за руку, он увлек ее в вихрь танцев чарльстон, зажигательные буги-вуги может, и старомодных, но дающих полное право на дикие движения и презабавные прыжки. У Ивана впервые в жизни завелись деньжата, и он буквально усыпал сестру подарками: воротник с вышивкой, креольские сережки Но самой изумительной вещицей было кольцо, на внутренней стороне которого была выгравирована надпись ti amo.
Как прелестна была Ивана в этих украшениях! Она достигла того возраста, когда девочка превращается в юную женщину. Округлости ее щек, живота, ягодиц были совершенны, и вся она тянулась вверх, к самому небу, подобно резным статуэткам из Конго. Симона смотрела на нее с любовью, в которой сквозила непрошеная зависть: «А была ли я так же хороша в ее возрасте?»
Но что там. Майва отправила дочку на сбор тростника. Сегодня этот труд нельзя назвать каторжным не то что в былые времена. Тростник срезают машины. Рубщицы в стеганых платьях, что столь дороги Жозефу Зобéлю[35], канули в прошлое. И все же полевые работы изнурительны. Несмотря на то что Симона выходила в поле в длинном балахоне из хлопка, ее ноги были покрыты шрамами, руки были исцарапанные, а их темная кожа вся потрескавшаяся.
С самого дня открытия Институт Ослепительного Света стал местом настоящего паломничества. Только за первый месяц, октябрь, в него записалось триста человек. Действительно, оплата за обучение была минимальной, а студентов принимали по оценкам в дипломе о среднем образовании. Институт быстро стал объектом яростных нападок. Как общественность может терпеть под своим носом этот оплот ненависти к метрополии, восклицали обеспеченные буржуа. Почему она позволяет преподавателям утверждать, что Крестовые походы были первыми шагами колонизации, что великий Наполеон был подлым рабовладельцем, что президент Республики[36], гордость нации, якшался с коллаборационистами!
Спусковым крючком травли послужила лекция самого Би-си, которую он приехал прочитать из Франции самолично. Она называлась «Психологические травмы угнетения». Учитывая его скандальную известность, Би-си пригласили выступить и на телевидении, в самый прайм-тайм. Он был красивый 50-летний мужчина. Тембр его голоса, наклон головы и особенно взгляд все говорило о том, что он считает себя одним из выдающихся интеллектуалов планеты. Он спокойно объяснял, что режим подавления, который существовал на Антильских островах веками он мог менять названия, но сущность его оставалась принципиально неизменной, стал причиной необратимой травматизации психологии местных жителей. Если вдуматься, эти рассуждения были не более чем выжимкой из произведений Сезера («Это единственное крещение, которое я принял», говорит раб, залитый кровью только что убитого хозяина в его романе «И собаки умолкли») и Франца Фанона. Однако в нашу эпоху подобные заявления рассматриваются как экстремистские. Так что не прошло и недели после отбытия Би-си обратно на частном самолете, как в Институт ворвался отряд местного спецназа в шлемах и армейских ботинках. Разогнав попавшихся на пути студентов, они вломились в кабинет мсье Жереми, центральное место в котором занимал гигантский портрет Мартина Лютера Кинга, и объявили ему, что Институт закрывается: таков приказ Министерства внутренних дел. Перед тем как покинуть здание, они опечатали там почти все помещения.
Возмущенные студенты организовали марш протеста и обратились ко всем партиям, и левым, и правым, с призывом тоже выйти на улицы против подобного вопиющего нарушения свободы слова. Но их не услышали. Лишь жалкая горстка мужчин и женщин собралась на площади Победы. Атмосфера страха на острове усиливалась. Поползли слухи, что с Мартиники и Гвианы прибыли дополнительные силы спецназа. Вот тогда мсье Жереми и покончил с собой. Зашел глубоко в заросли сахарного тростника и пустил себе пулю в лоб. Когда местные работники нашли его, труп был уже сильно обезображен стервятниками.
Как же похороны мсье Жереми отличались от погребения Маноло, случившегося всего несколько лет назад! На этот раз скорбящих было раз-два и обчелся: его старая мать, которая беспрерывно лила слезы и все причитала, мол, за какие грехи ей достался подобный сын; его сводный брат, с которым они никогда не были близки и который нелегально работал таксистом в Фонтенбло. У покойного не было ни жены, ни любовницы, ни тайной зазнобы. Соответственно, не было и детей, ни законных, ни бастардов, ни живших с новым отцом. Би-си не смог присутствовать при погребении, так как находился в поездке по Тунису по приглашению братьев-мусульман. Но он признал важность роли усопшего в жизни Института Света и увековечил его имя в названии одной из аудиторий: «Зал Нисефаля Жереми».
Смерть мсье Жереми стала для Ивана огромным ударом. Ведь тот заменил ему отца, которого он, кстати сказать, не оплакивал бы столь безутешно. И как часто бывает в таких ситуациях, юноша корил себя за мелкие проступки. За то, что раздражался на учителя из-за постоянных, уже навязших в зубах рассказов учителя про его любовь к Алии; что не скрывал скептицизма в отношении его сокровенной идеи:
После Китая в мире будет доминировать Африка. И под Африкой я подразумеваю не отдельно черную или белую Африку, как принято на Западе. Я имею в виду весь континент целиком. Всех людей, спаянных единой религией.
Со дня смерти учителя Иван стал ежедневно наведываться в заведение, торгующее алкоголем, и колобродил там полночи. Его не раз подбирали на каком-нибудь перекрестке вусмерть пьяного. Симона с Иваной были в ужасе и опасались, что Иван тоже сведет счеты с жизнью.
Как-то днем к ним пришел Мигель, с которым Иван продолжал поддерживать связь. Он нашел неплохую работенку и звал Ивана в компаньоны. Некий Аликс Авенн, крупный торговец вином, ни в чем не мог отказать своему отцу, который несколько лет назад перенес открытую операцию на сердце. Тот недавно открыл завод по заморозке рыбы и теперь набирал надежных молодых людей, которые развозили бы заказы по отелям, ресторанам и частным домам. Они получали солидные денежные суммы, часть которых должны были сдавать ежемесячно на предприятие «Супержель».
Мороженая рыба! запричитала Майва. Что же это делается! Когда я была маленькой, у нас в бульоне рыба еще трепыхалась
Ивану же беспокоило совсем другое. Ей совсем не нравился Мигель, который совершил такой жуткий поступок выколол глаз своей сожительнице. За невинным выражением его лица скрывались самые мерзкие мыслишки. Но, конечно, Иван сразу ухватился за этот шанс. Без всяких колебаний он побросал в сумку свои скудные пожитки и уехал с Мигелем, который пообещал дать ему жилье.
Первые месяцы все шло великолепно. По субботам Иван мчался в Ослиную Спину за рулем грузовика с рекламной надписью на борту: «Свежая рыба каждому гурману!» Щеголяя элегантной униформой, он привозил своим килограммы мороженой рыбы огромные куски красного тунца, белокровок, розовых дорад, разноцветных рыб-кошек, которых Симона готовила в тушеном виде.
На каникулы в честь Дня Всех Святых Ивана поехала его навестить. Как и остальным жителям побережья, Пуэнт-а-Питр казался ей далеким, чужим городом. Ивана была здесь только пару раз, когда пела «Аве Марию» Гуно в соборе Святых Петра и Павла. Запруженные машинами улицы, ливанские магазинчики, откуда неслась оглушительная музыка последние местные хиты, все это пугало ее. Но одноглазая Паулина, которая, несмотря на свое увечье, вернулась к Мигелю и даже родила ему сына, непрестанно уговаривала Ивану изменить свою жизнь. Ухватив девушку под локоть, она то и дело уводила ее прогуляться.
Для людей пришлых в Пуэнт-а-Питре, возможно, нет ничего привлекательного, трещала она. Но, когда поживешь здесь, твое отношение меняется. Я вот родилась на канале Ватабль и жила в доме при епархии, потому что моя мать находилась в услужении у пресвитерианцев. Она мыла им полы, чистила столовое серебро и стелила постели. Из-за того что у нас голубые глаза и белокурые волосы, болтали, что наш с братьями отец один из них, южноафриканец, прибывший сюда из Дурбана. Но это не было доказано. Мать унесла свою тайну в могилу В моем детстве обитатели нижних кварталов больше всего боялись одного: пожара. В те времена выгорали целые кварталы. Люди теряли всю собственность, а порой даже и детей.
Как-то днем мы с матерью пошли в церковь на коронование святой Девы Марии[37]. Ты знаешь, этот праздник отмечается ежегодно 15 августа. А когда мы возвращались, то увидели, что наш дом пылает, как факел, а оба брата были внутри. С того дня я и возненавидела эту бедность, эту грязь, неприкаянность. Поэтому я и осталась с Мигелем. Напрасно он старался вести себя, как негр-дикарь, и делать вид, что плевать на всех хотел. Но нет: он буржуа, сын буржуа. Его мать была алжирской крестьянкой, и его отец не захотел на ней жениться. Он предпочел наложницу, красотку-мулатку, которую усаживал на почетное место в своей гостиной.
Ивана не знала, что ответить. Бедность Может, она и ненавидела ее, но не задумывалась об этом. Просто таков был ее жребий. В школе она посещала Клуб кинолюбов. И читала все, что попадалось под руку: Бальзака, Мопассана, Флобера они входили в школьную программу; а еще Жюля Верна, Маргерит Дюрас, Ясминá Кадрá и Рене Шара, у которого почерпнула удивительной красоты фразу, не поддававшуюся расшифровке: «Пока ты несешься вдаль, пожертвовав всем, я истекаю кровью, я плачу, я зарываюсь в землю, и я забываюсь и смеюсь меж деревьев. Безжалостная охота, в которой мы все участвуем с искренней страстью, имеет двойную цель: ты остаешься в невидимках, я в живых».
После получения аттестата зрелости Ивана думала выбирать между двумя профессиями: медсестры чтобы помогать сирым и неимущим, и сотрудника полиции чтобы их же оберегать.
А на четвертый месяц все изменилось. Мигель вдруг исчез вместе с женой и ребенком. Сначала все решили, что они вернулись в Гвиану, в Сен-Лоран-дю-Марони, откуда была родом Паулина. Но их там не видели. Не было их и в Блида, у матери Мигеля. В конце концов «проснулась» полиция, которая и выяснила, что они вылетели самолетом в Париж, а оттуда в Турцию. Там их след терялся. Тогда Аликс Авенн заподозрил масштабную аферу. Оказалось, что суммы во многих выставленных счетах были завышены и большинство из них не оплачено. А в кассе гигантская недостача. Ивана арестовали. Его сочли сообщником, ведь он жил у Мигеля и они были напарниками. Так Иван очутился в тюрьме во второй раз. Симона лила слезы без остановки.
Вот тогда-то ее туманная идея снова обратиться к Лансана пустила корни и окрепла. Иван вырос, как бог на душу положил, без отца, который мог бы направить его на верный путь в жизни. Он вообще помнит, какие распрекрасные картины рисовал ей, когда она была беременна? Так вот, пора и ему хоть пальцем пошевелить. Но как бы с ним связаться? Мы живем уже не в те времена, когда люди общались с помощью листка бумаги, засунутого в конверт. Теперь достаточно знать электронный адрес человека и уметь пользоваться компьютером. После долгих размышлений и моря пролитых слез Симона приняла решение. Она отправит письмо на имя мсье Лансана Диарра, участника инструментального ансамбля города Бамакó, Республика Мали. На почте участливая сотрудница посоветовала ей написать на обороте конверта с письмом и свой адрес мол, если оно не будет доставлено, то вернется обратно. Во всяком случае, хоть что-то прояснится.