Для дуэли любой сезон подходящий, если повод найдётся, сверкнул глазами Пушкин. На самом деле, у него как раз был повод вызвать Вульфа слишком близкие отношения Керн с её кузеном бесили его, но теперь личная жизнь отошла на второй план.
Алексей предпочёл не заметить выпад Саши.
Послушай, я только сегодня приехал, никаких новостей не знаю. Расскажи о себе! Как живёшь? Что пишешь? Как «Онегин»?
Разговор о литературе отвлёк Пушкина, тем более что Вульф действительно интересовался искренне.
«Онегин» жив, но дремлет. Хотя, раз ты приехал, возможно, дело сладится, ответил Александр. Ещё я закончил «Годунова» и, кстати, он у меня с собой! Могу почитать тебе после ужина. Теперь хочу писать про «Ермака», тоже историческую драму. Есть также новая поэма, её я набросал в дороге
В дороге? перебил Алексей. А куда ты ездил?
Саша замялся.
Хотел ехать в Псков, неопределённо сказал он. Аневризма же.
Ну да, я понял, покрутил рукой Вульф, показывая, что не верит объяснению. Как тем летом, когда мы сюда профессора привезти пытались, чтоб он тебя в Ригу забрал? Ты считаешь, второй раз пройдёт этот номер? Или всё же поедешь моим слугой, тайно, как мы хотели?
Думаю, надо собрать все справки от местных эскулапов и снова писать прошение. На этот раз Николаю. Ты знаешь, что произошло в столице?
Да, что-то слышал, легкомысленно ответил Алексей. Многих арестовали?
Не знаю пока, снова помрачнел Пушкин. Надеюсь, что буря пройдёт мимо.
За обедом Прасковья Александровна рассказала петербургские новости, которые ещё больше разбередили Сашино сердце.
А вы знаете, брат ваш, Лайон, под подозрением! Его видели около Сената в тот самый день, да ещё и с палашом в руках! Все соседи об этом судачат. Матушка ваша тревожится, как бы не арестовали Лёвушку-то нашего!
Да кто ж ему палаш дал? спросил Александр возмущённо, а сам подумал: «Вот был бы конфуз, если б мы с Лёвкой на площади встретились! Но и сейчас не избежать мне допроса из-за этого балбеса!»
Говорят, Кюхельбекер дал, тот, с которым вы в Лицее учились.
Пушкин закрыл лицо руками и яростно потёр его, возвращая себе способность ясно мыслить.
Ох, дурень, простонал он, не сдержавшись.
Зато не трус! воскликнула восторженно Зизи. Лев настоящий герой!
Вот геройство подержаться за палаш! А потом что? Воткнул его в снег и побежал домой хвастаться? раздражённо ответил Александр.
Но ведь он не заговорщик, примирительно сказала Прасковья Александровна. Зачем ему воевать? Хотя лезть в гущу восстания это неосмотрительно со стороны Льва.
Я бы не полез! заметил Алексей, заслужив одобрительный взгляд матери. Открытый бунт вообще никогда не ведёт ни к чему хорошему. Последствия не заставят себя ждать. Надеюсь, Лайона простят за юношескую дерзость.
За глупость, буркнул Саша.
На душе у него скребли кошки. В такой ситуации бессмысленно было писать какие-либо прошения, ведь так или иначе фамилия Пушкиных оказалась замешана в этом кровавом бунте. Саша злился на брата, на себя, и даже на Зизи за её восхищение. Впрочем, девушка почувствовала недовольство «своего любимого Пушкина» и после чая подошла мириться.
А вы нам почитаете сегодня что-нибудь? ковыряя пол носком мягкой домашней туфельки, спросила она.
Алексею почитаю, невежливо ответил Александр, но тут же постарался смягчить грубость. Вам, наверное, не будет интересна историческая трагедия. Вы, Зина, скорее предпочитаете женские романы, ведь так?
Ну, в вашем исполнении любые стихи хороши, польстила Зизи. А знаете, Пушкин, романы не так плохи, как вам кажется. Я недавно прочла в одном из них, как герой скрывается от преследования с Библией в руках. А потом оказывается, что в книге у него спрятан пистолет!
Это ж какого размера должна быть книга? удивился Александр.
Большая, я думаю. Да у меня есть такая, сейчас! Зизи выскочила из комнаты.
Взбалмошная девчонка! усмехнулся подошедший Вульф. Но идея с книгой мне нравится. Нам с тобой пригодится, он подмигнул Пушкину.
Ты всерьёз думаешь?..
Почему нет? Нужно быть готовым к любому исходу событий.
Минут через десять появилась Зизи, таща в обеих руках явно тяжёлую, огромную книгу в кожаном переплёте, на котором золочёным тиснением значилось «Bible».
Ты где её взяла? восхитился Вульф.
M-lle Benoit оставила, это наша гувернантка, пояснила Зизи для Пушкина. Библия на французском, к тому же я залила её компотом! она сдавленно хихикнула. Так что не жалко!
Спасибо, сказал Саша не очень уверенно, принимая книгу.
Так вы почитаете нам сегодня?
Почитаю, раз вы так просите, но не то, что Алексею трагедия не для дам, улыбнулся он.
Все студенческие каникулы Вульф с Пушкиным кощунственно кромсали Библию, делая из неё футляр для дуэльных пистолетов. Впрочем, книга действительно была безнадёжно испорчена ещё до них краска потекла, страницы кое-где слиплись. К счастью, сохранились оба форзаца и немного первых страниц, что позволило создать маскировку от случайных взглядов. В тайну пришлось посвятить и Прасковью Александровну, ведь ящичек с пистолетами уже хранился у неё в надёжном месте. Она сперва долго недоумевала, но потом посмеялась, приняв работу приятелей за невинную шалость, и даже немного поучаствовала, пожертвовав замок от своей шкатулки для переплёта.
В последнее утро перед отъездом Вульфа в ранний час Саша сидел совсем рядом с Прасковьей, прилаживая механизм к коже Библии, когда, позёвывая, вошёл Алексей.
Ты у нас ночевал, что ли? удивился он.
Прасковья Александровна резко встала и, оправляя утреннее платье, стремительно вышла из комнаты.
Саша поднял голову. Алексей прищурился:
Погоди, а что у тебя с моей матерью?
Почему вас это интересует, сударь? холодно осведомился Пушкин.
Это же непристойно! скривился Вульф.
Если кому что-то не нравится, тот волен вызвать меня на дуэль, переполняясь бешенством, сквозь зубы сказал Пушкин. Он как раз перекладывал пистолеты из ящичка в готовый тайник и намеренно задержал один в руке, будто взвешивая.
Алексей побледнел и предпочёл перевести тему.
Впрочем, вечером расстались они вполне друзьями.
Дни и месяцы тянулись невыносимо медленно. Осиповы в феврале уехали до конца весны в другое имение, известия из Петербурга доходили теперь редко, да и они не радовали. И Жанно, и Кюхля сидели в Петропавловской крепости, а с ними ещё несколько сотен человек. Льва, кстати, почему-то даже не допрашивали видимо, Кюхельбекер его каким-то образом оправдал. Все ждали решения суда, который мог состояться в любой момент, но всё откладывался.
В мае Пушкина вызвали в Псков сосед, Степан Иванович, написал на него донос, мол, властям не повинуется и безбожие распространяет. Саша, со дня на день ожидавший вызова не то, чтобы к псковскому губернатору, а сразу к царю на допрос, даже вздохнул с облегчением, узнав причину появления жандарма на его пороге. У Адеркаса он всего лишь подписал бумагу о том, что никогда не состоял ни в каких тайных обществах. На вопрос: «Когда же меня выпустят в столицу?» губернатор только развёл руками и предложил писать прошение на высочайшее имя.
Пользуясь пребыванием в Пскове, Александр всё же посетил врача чтобы при составлении письма императору опираться на достоверные данные о своём здоровье. В приёмной молодого доктора никого не было. Впустивший Сашу внутрь слуга позвал своего хозяина из глубины дома. Тот вышел, вытирая руки салфеткой. Запах вина разнёсся по кабинету.
Добрый вечер, недовольно поздоровался доктор. На что жалуетесь?
На болезнь ног, ответил Пушкин, опираясь на свою тяжёлую трость, которую постоянно носил для тренировки физической силы. Расширение вен, аневризма, ну вы понимаете.
Как часто вас беспокоят боли? спросил врач, не пытаясь осмотреть пациента.
Постоянно, соврал Саша. Особенно после ходьбы по распутице в моей деревне.
О, знаете, с умным видом сказал доктор, это тяжёлая форма аневризмы, вам срочно нужна операция, без неё вы не протянете и пяти лет.
Да, потупил взгляд Александр, я уже договорился с профессором Мойером из Дерпта, но мне нужна медицинская бумага, чтобы выехать за границу.
Э-э-э, протянул врач, косясь на дверь. Ему явно хотелось вернуться к столу. Приезжайте через неделю. А лучше через месяц. Я вам напишу рекомендацию.
Вернувшись в Михайловское, Пушкин принялся за прошение.
«Всемилостивейший государь!» начал он. В этом месте Александр задумался. С одной стороны, слова нетрезвого доктора давали некоторую надежду на законное подтверждение диагноза, а с другой Николаю Саша не верил. Ну, не верил и всё тут. Почесав левую щёку чуть ниже бакенбарда, он продолжил писать. «В 1824 году, имев несчастье заслужить гнев покойного императора Ныне, с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием» А теперь можно было сделать акцент на состоянии здоровья: «требует постоянного лечения осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие краи». Тут Саша скривился, но сделал над собой усилие и подписался: «императорского величества верноподданный Александр Пушкин». Поставил точку, выдохнул и запустил чернильницею в стену.
Новостей никаких не было. Саша бы умер в тоске и ожидании, если б в Тригорское не вернулись Осиповы, а следом за ними Алексей Вульф, да не один, с приятелем-однокашником. Николая Языкова Пушкин знал заочно, со слов Алексея и по переписке. Он тоже был поэтом, неплохим для его возраста, этим и заинтересовал Александра. При личном общении простой и открытый юноша понравился Саше ещё больше. Они много разговаривали Пушкин опять почти поселился в Тригорском, но и к себе звал приятелей. Языков подружился с Ариной Родионовной, да и она привечала его, как родного. Месяц пролетел за шумными застольями, перемежающимися баней, купанием в Сороти и няниными сказками. Саша и думать забыл о своих заботах, однако губернатор Адеркас снова прислал ему приглашение на этот раз с предложением пройти нормальное медицинское обследование во врачебной управе Пскова. Отказываться было нельзя Адеркас был расположен к Пушкину и мог поспособствовать его возвращению в столицу. Но и отрываться от весёлого времяпровождения тоже не хотелось. Проблема решилась просто Вульф и Языков сами напросились сопровождать Сашу в Псков. Отъезд был назначен на восемнадцатое июля.
Вечером накануне Пушкин остался один ему нужно было собрать документы, а утром он обещал заехать за приятелями в Тригорское. Уже стемнело, няня внесла свечи и села в уголок, вздыхая.
Что с тобой, мамушка? спросил Саша, оборачиваясь от шкафа.
Неспокойно мне, голубь мой.
Было б чего переживать! Я ведь действительно еду в Псков, на этот раз именно туда, к доктору.
Я это знаю, родненький, но душа болит, пожаловалась Родионовна.
Ну от этого никакого лекарства нет. Разве что выпить?
Няня махнула на него рукой и понизила голос:
Сон мне снился намедни. Хочешь верь, хочешь не верь. Ждёт тебя, свет мой Александр Сергеевич, дальняя дорога в тёмные леса. Я тут собрала немножко, она смутилась. Ты только не серчай! Давай зашью в подкладку.
Арина Родионовна пошарила в переднике и достала тощую пачку синих ассигнаций.
Господи, мамушка, что ты придумала! воскликнул Саша, но по сердцу его пробежал холодок. Нянины предчувствия редко обманывали.
Позволь! попросила няня. Мне спокойнее будет.
Надо признать, что денег у Пушкина и впрямь было немного, а те, что ему платили за публикации, сразу расходились на игру или выпивку. Поэтому мамушкина поддержка оказалась бы кстати, если б не ужасная неловкость ситуации. Слёзы выступили у Саши на глазах, он бросился к няне и крепко обнял её, целуя морщинистые щёки. Няня тоже расплакалась и после всё всхлипывала, зашивая деньги в Сашин жилет.
Утром Пушкин уехал в Тригорское. Солнце только-только показалось из-за горизонта, но пчёлы уже поднялись над лугом, предвещая жару. Не заходя в дом, Александр ждал, пока появятся Вульф и Языков, но на крыльцо к нему вышла Прасковья Александровна.
Доброе утро, Сашенька, непривычно ласково поздоровалась она.
Доброе, ответил Пушкин, он уже мысленно был в Пскове. А где?..
Проспали они, махнула рукой хозяйка, поняв вопрос с полуслова. Скоро соберутся, она подошла к Саше и взяла обе его ладони в свои. Будь осторожен. Я прямо места себе не нахожу даже не спала сегодня. Что-то не то в воздухе.
Душно, легкомысленно ответил Пушкин. Наверное, будет гроза. Нужно успеть доехать до города.
Да, может, дело в этом, задумчиво сказала Прасковья Александровна, отпуская его. Тогда не буду задерживать, она погрустнела.
Милая моя Прасковья, заметил, наконец, её угнетённость Саша, всё будет хорошо. Мы вернёмся дней через пять и сразу к вам. И Алексея я верну в целости, он усмехнулся.
Вульф оказался лёгок на помине и прервал их прощание. Шумно вывалившись из дверей, они с Языковым погрузились в коляску и, дождавшись Пушкина, погнали в Псков. Когда вечером началась гроза, приятели уже были в гостинице.
На следующий день Александр сразу занялся делами. Во врачебной управе его осмотрел доктор и, к удивлению, подтвердил диагноз.
У вас расширение вен обеих нижних оконечностей, особенно правой голени, заявил он. И затруднённость в движении вообще, ведь так? особенным вопросительным взглядом посмотрел эскулап.
Как вы верно подметили, сударь! осторожно ответил Саша. Сколько я вам должен?
Сколько изволите, врач опустил взгляд, но гербовая бумага стоит три рубля.
Пушкин дал десять именно за то заключение, которое ему было нужно.
С оформленным документом он явился к Адеркасу.
Я позволил себе придержать ваше прошение до получения медицинских бумаг, сообщил тот. Теперь я отправлю весь пакет дальше. Вы же понимаете, невозможно сразу передать письмо Его Императорскому Величеству, оно должно последовательно подняться наверх, он сделал движение ладонью. Возможно, для вас это окажется к лучшему, пройдёт какое-то время после казни.
Пол будто бы вылетел у Саши из-под ног.
Какой казни? выдавил из себя он. Я ничего не знаю.
Ох, на добродушном лице губернатора появилась озабоченность, вы сядьте, сядьте. Может, воды?
Пушкин отрицательно качнул головой.
Кого? хрипло спросил он. Это же не секретные сведения?
Нет, конечно, нет. Просто до нас новости долго идут. Уже шесть дней тому. Пестель, Каховский, Муравьёв-Апостол, Бестужев-Рюмин и Рылеев повешены. Остальные в Сибирь.
Пушкин чуть слышно выругался и до крови прикусил себе губу. Внутри всё кипело и требовало выхода. Приговор суда был предсказуем, но при этом казался совершенно невозможным.
Адеркас прикрыл уши руками:
Учтите, любезный, я ничего не слышал. Сочувствие мятежникам карается нынче не мягче, чем само участие в заговоре. Держите себя в руках.
Александр!
Пушкин открыл глаза. И тут же закрыл, реагируя на невыносимо яркий свет.
Барин, проснитесь!
Саша заслонился рукой и осторожно выглянул наружу. Перед взором его всё расплывалось, в горле саднило, при этом ужасно мутило и хотелось пить. «Вот стыдоба-то, подумал он. Словно братец Лёвушка». От этой мысли стало ещё хуже. Пушкин прокашлялся и хрипло спросил:
Ч-кхх-то случилось?
Одна из размытых фигур у постели пошевелилась и сказала голосом Вульфа:
Эллины бы сказали, что ты сожительствовал с Дионисом.