Бей! долетел до стремительно уходящего слуха крик русского стрелка, и следом пришла тьма.
На крыше ближайшего овина выросли три фигуры.
Три стрелы, коротко прочертив три смертельные черты, нашли цели, и три всадника повалились с лошадей.
Алёша а это был он одним движением плеч сбросил епанчу.
Рывок к уху, вторая стрела ушла куда надо, и четвёртый всадник, успевший достать из саадака лук, выпустил его и ухватился за горло, пытаясь остановить хлещущую во все стороны кровь.
Оставшиеся двое, оголив сабли, подняли лошадей на дыбы.
Первый бросил лошадь на Алёшу, замахиваясь для удара.
Милован выстрелил в него и не попал, стрела просвистела в вершке от головы.
Второй не успел ничего, две стрелы Акимкина и Ждана вонзились в брюхо его лошади. Та закричала от боли, упала на бок.
Всадник попытался соскочить, не успел, лошадиный бок придавил его к земле.
Алёша отпрыгнул вправо, ловко перекатился через плечо и вновь оказался на ногах, натягивая лук.
Половец, будучи правшой, не сумел достать его саблей, что-то крикнул зло, развернул лошадь, перебросил саблю в левую руку.
Живым брать! крикнул Алёша и выстрелил в лошадь.
Ждан, Милован и Акимка тоже не промахнулись.
Лошадь жалобно заржала, упала на колени.
Половец соскочил с седла, оскалился, снова перебросил саблю в правую.
Не подходи! крикнул по-русски.
Ты совсем дурак? спросил Алёша, доставая из тула на боку новую стрелу и накладывая её на тетиву. Бросай саблю, а то убьём.
Убивай! крикнул половец. Ты Тугарина Змея, брата моего, обманом убил, я тебя резать буду!
Что-то одно, сказал Алёша. Или убивай, или резать. Мне больше нравится первое. Хотя я снова предлагаю бросить оружие. Тогда ещё поживёшь. Какое-то время.
Половец оскалился ещё сильнее, обнажив кривые жёлтые зубы (двух передних верхних с правой стороны не хватало), и прыгнул вперёд.
От него до Алёши было шагов восемь хватит времени для хорошего стрелка, чтобы успеть натянуть и спустить тетиву.
Алёша был хорошим стрелком, и в следующее мгновение стрела пробила врагу сердце.
Половец остановился, выронил оружие, удивлённо посмотрел на оперение, торчащее из груди. Его ноги подкосились, на губах выступила кровь.
Ты прохрипел он и свалился мешком на землю.
Я, сказал Алёша, убирая лук. Говорил же сдавайся. Дурак и есть дурак. Ждан, Милован, Акимка! Слезайте с овина и вяжите этого, он показал на единственного, оставшегося в живых половца, придавленного лошадью. Судя по всему, у того была сломана или вывихнута, нога, потому как он оставил все попытки освободиться и только стонал от боли.
Пир для юных избавителей от половецкой беды устроили во дворе Тихомира младшего брата Первуши, приютившего всю его семью на время строительства новой избы и восстановления хозяйства.
Места хватило всем.
Соседи притащили лавки, столы, брагу и хмельной мёд, хлеб, сыр, масло, копчёную рыбу. Обмазали глиной и запекли в углях четырёх откормленных гусей. Женщины споро накрыли на стол, подождали, пока рассядутся мужчины, сели по другую сторону со старшими детьми.
Солнце уже закатилось за горизонт, но, как и всегда в начале лета на Руси, западная сторона неба продолжала гореть закатным огнём, давая достаточно света, чтобы разглядеть миску, ложку и лица соседей.
Много не пейте, шепнул Алёша товарищам. Молоды мы ещё брагу наравне с мужиками хлестать. Окосеем стыда потом не оберёшься.
Ну, по глоточку-то можно, сказал Милован.
По глоточку да.
А по два? хитро прищурился Акимка.
Алёша незаметно показал ему кулак. Акимка хихикнул.
Во главе стола поднялся Первуша Жердь.
Помолимся, сказал.
Все встали, склонили головы.
Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении: отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения, Первуша перекрестился и взял кружку с мёдом.
Он и мужчины с кружками в руках остались стоять. Женщины и дети, перекрестившись, сели.
Ну что, родня, сказал Первуша прочувственным голосом. Сегодня был хороший день. И всё благодаря нашим защитникам Алёше Поповичу и его товарищам: Ждану, Миловану и Акиму, Первуша повернулся в сторону гостей, поклонился.
Ребята поклонились в ответ.
Они не проехали мимо нашей беды, продолжил Первуша, Хотя и могли. Но нет. Вмешались и одержали победу. Четверо, можно сказать, мальчишек против семерых взрослых матерых врагов. Четверо русичей против семерых поганых половцев, которые пришли нас грабить и убивать. И вот теперь шестеро из них сами лежат в земле, а один сидит в порубе связанный и ждёт своей незавидной участи. Наши же защитники милостью божьей и своим не по годам воинским умением и храбростью живы и здоровы. Так выпьем же за то, чтобы они и дальше были живы и здоровы, всегда побеждали врагов, были милосердны и справедливы к слабым и беззащитным.
Первуша поднёс кружку к губам, отпил из неё несколько глотков, поставил на стол, сел и потянулся за едой.
Остальные последовали его примеру.
Всегда удивлялся, в кого ты таким краснобаем уродился, Первуша, произнёс Тихомир, отрезая себе кусок запечённого гуся. Мне хоть нож к горлу приставь, а я так не скажу. А ведь родные братья вроде.
Дык, я же староста, ухмыльнулся Первуша. Староста должен уметь говорить. Без этого никак.
Так ты староста, потому что баешь красно или красно баешь, потому как староста? осведомился Алёша и незаметно подмигнул красивой молодке, сидящей напротив.
Вокруг засмеялись, улыбнулась и молодка, блеснув в сумерках белыми зубами.
Была она лет на шесть-семь его старше стройная шея, высокая грудь, полные улыбчивые губы. На щеках ямочки, от вида которых сладко замирало сердце.
Алёша обратил на неё внимание ещё когда собирали на стол и запекали гусей. Поймал на себе быстрый взгляд, потом ещё раз, потом сам искал и всякий раз находил эти огневые густо-карие глаза.
Звали молодку Надёжа.
В какой-то момент, когда все готовились усесться за столы (мужчины по одну сторону, женщины и дети по другую), она, проходя мимо, как бы невзначай задела его крутым бедром. Да так, что кровь бросилась Алёше в лицо.
Хорошо, солнце уже село, и никто не заметил, как зарделся, словно красна девица, победитель страшного Тугарина Змея. То есть Алёша очень сильно на это надеялся. Потом кто-то из женщин, хлопотавших у стола, позвал её по имени:
Надёжа!
«Надёжа, повторил про себя Алёша. Вот, значит, как её зовут. Красивое имя».
Первуша рассмеялся вместе со всеми.
Да ты, хлопец, и сам, гляжу, не только с луком управляться горазд, за словом в карман не полезешь.
Гляди, сын, прошамкал дед Иван, отец Первуши, в чью старую епанчу облачился Алёша и которым он и прикинулся, когда встречал Тугарина Змея с подельниками. Как бы новый староста у нас в деревне не появился тебе на смену. У него не только глаз меткий, рука верная и язык бойкий. Голова тоже на месте.
А что? подала голос Надёжа. Я люблю языкастых. И головастых.
Вокруг грохнули.
Алёша снова покраснел.
Думаете против буду? ответил Первуша. Только обрадуюсь. Забот меньше. Хоть спокойно хозяйство подниму. А ты, Надёжа, не смущай гостя. Гляди, от его щёк уже лучину зажигать можно!
Все опять рассмеялись.
Это от мёда, сказал Алёша небрежно. Уж больно он у вас кровь быстро разжигает. Прямо ух!
И отпил из кружки. Мёд и впрямь был хорош и крепок.
Берегись, парень, сказал дед Иван. Надёжа у нас молодуха хоть и вдовая, да горячая не хуже того мёда. Как бы и впрямь тебе у нас в Липниках не остаться, хе-хе.
Ты, дед Иван, говори да не заговаривайся, посоветовала Надёжа. Это бабка твоя, дай бог ей здоровья, пусть тебе горячая будет. А я так, мимо хожу, за погляд куны не беру. Хоть и надо бы. С некоторых. У кого седина давно в бороде сидит, да бес в ребре свербит.
Язва, сказал дед Иван и потянулся к кувшину с мёдом. Как есть язва.
Да я бы, может, и с радостью, ответил Алёша. Он уже немного захмелел и почувствовал себя легко и свободно. Ему казалось, что этих добрых людей он знает всю свою жизнь, а значит и никаких тайн от них у него быть не может. Жаль только, не моё это дело землю пахать. Хочу князю и земле русской послужить.
И я, сказал Милован.
И я, подтвердил Ждан.
А я и подавно, не отстал Акимка.
Спасибо, други! воскликнул Алёша. Куда ж я без вас. Вместе мы выросли, вместе и дальше будем.
До самого конца! стукнул Акимка кружкой об стол да так, что мёд плеснул через край.
Тихо, тихо, сказал Алёша. Ты, Акимка, кружку оставь, а берись-ка за гуся. Гусь знатный удался, налегай, пока не разобрали до косточек.
Акимка открыл было рот, чтобы ответить, но передумал, кружку по совету старшего товарища и вожака отодвинул и принялся за гуся.
Князю послужить дело хорошее, сказал Первуша. А земле русской ещё лучше. Мыслю, вас теперь в дружину княжью без испытания зачислить могут. Считай, вы за неё большую важную работу сделали! Притащите князю Юрию Всеволодовичу живого половца, он расскажет, как дело было, дабы жизнь свою поганую спасти. Чай, не откажет князь таким молодцам!
Половца мало, рассудил дед Иван. Поезжай сам, Первуша. Ты староста, твоё слово веское. Подтвердишь. Заодно и купишь разного нужного во Владимире. Куны-то собранные целы остались, хе-хе, за что спасителям нашим храбрым особое спасибо. Вот и применение им найдётся.
Оно бы неплохо, засомневался Первуша, да станет ли князь меня слушать? Кто он, и кто я!
Попытка не пытка, сказал Алёша. Мы тоже не знаем, примет нас князь или велит гнать в шею.
А, была ни была, махнул рукой Первуша. Еду! Тихомир, брат, на тебе две семьи, пока не вернусь. Управишься?
Куда ж я денусь, ответил Тихомир. Езжай, брат. Дело нужное. Даст бог, князь милость окажет, меньше дани возьмёт с нас по осени, как с пострадавших от половецкого набега.
Ага, буркнул дед Иван. Держи карман шире больше говна влезет, замаешься вываливать.
Так может и не ехать тогда, батя? прищурился Первуша.
А ты меня не лови, рассердился дед Иван. Ехать надо. Да только о данной милости нарочно не проси. Расскажи всё, как есть, и на том довольно.
Только пожалобней рассказывай, дядя Первуша, вступила в разговор Надёжа. И оденься победнее.
Так, сказал Первуша сердито. Разохотились. Хватит. Поучите учёного. Без вас как-нибудь разберусь, советчики нашлись
Глава третья
Ворота по ночному времени оказались заперты. Алёша толкнул калитку рядом, и та легко отворилась. Словно ждала.
Хорошему лазутчику и месяц солнышко, учил его Горазд. А дружинник, которого нельзя послать в разведку со сторожевым отрядом, плох и место ему не в княжьей дружине, а в дворне. Но и у врага лазутчики имеются. Значит что? Правильно. Ты должен видеть всё, а тебя никто. Даже самой темной ночью можно видеть, если знать, как смотреть. Слушай внимательно и запоминай, повторять не стану. Первое не торопись, дай глазу к темноте привыкнуть. Если нет времени, закрой глаза и резко кивни несколько раз, чтобы кровь к голове прилила.
Зачем? удивлялся Алёша.
Затем, что всякий член у человека лучше работает, когда кровью хорошо снабжается. Хоть рука, хоть нога, хоть ну, это тебе пока рано хоть глаз. Если человек много крови потеряет, что будет?
Человек умрёт.
То-то. Кровь это жизнь, в ней вся сила. Потому молодым и старым двигаться полезно, что движение кровь по телу разгоняет. Второе. Смотри не в упор, а как бы боком, краем глаза. Ночью боковое зрение лучше работает. Не спрашивай, почему, не знаю. Третье. Умей различать игру света и тени. Когда она от ветра, а когда от движения человека.
А если животное, зверь?
Что зверь?
Как отличить движение зверя от движения человека?
Ты в лесу медведя от человека, не глядя, можешь отличить?
Когда как Медведь пахнет крепко, особливо ежели с наветренной стороны к нему стоять, и сквозь лес крадётся тихонько. Шумит нарочно, только когда хочет, чтобы ты ушёл. Человек обычно громче ходит. Если не охотник, знамо.
Вот сам на свой вопрос и ответил. Ночью на слух и обоняние больше полагайся, они подскажут то, чего глаз не заметит. Дальше идём. Как самому незаметным стать?
Двигаться тихо?
Это само собой. Тихо и плавно. Как вода течёт. Резкое шевеление сразу заметно. Ещё?
Тёмное, догадался Алёша, подумав. Нужно одеваться в тёмное, чёрное.
Правильно, молодец. Не только одеваться. Хорошо перстатицы черные на руки надеть и лицо тёмной тканью обмотать, где можно. Нет такой возможности куколь[6] поглубже. Но куколь обзору мешает, поэтому ткань лучше Ещё грязью можно лицо вымазать. Но не сплошь полосами.
Как это?
Горазд брал печную сажу, показывал как, потом рычал, изображая свирепость. Алёша хохотал.
Горазд учил хорошо, Алёша впитывал его учение легко, с охоткой, а потому надеялся, что прошёл ко двору Надёжи незаметно. Даже собаки не залаяли, которых в деревне было несколько. Правда, лицо мазать сажей не стал не тот случай.
Он мог бы и не решиться, кабы сама Надёжа не подала ясный знак глазами, когда все уже вставали из-за стола и собирались по домам. И улыбнулась быстро. Да так, что сердце Алёши ухнуло куда-то вниз, затем вернулось на место, но уже не успокаивалось так и трепыхалось взволнованно до самых заветных ворот.
Алёша оглянулся через плечо, окинул быстрым взглядом ночную тихую даль, ясный, в первую четверть, месяц, и проскользнул во двор.
Его тут же взяли за руку, прижались горячим телом.
Пришёл, довольно шепнула Надёжа, нашла жадными губами его губы, и дальше Алёша себе уже не принадлежал.
Они лежали поверх широкого покрывала, которым предусмотрительно было застлано сено. Голова Надёжи покоилась на груди Алёши, пальцы поглаживали его щёку.
Что? спросил он.
Ничего, ответила она. Было темно, но Алёша почему-то знал, что она улыбается. Просто так. Мальчик ты ещё совсем. Кожа гладенькая, нежная. Борода почти не растёт. И хорошо. Не люблю колючих.
Алёша хотел было обидеться, но не успел, рука Надёжи скользнула к его животу, потом ниже
Ох, какой, прошептали горячие губы ему на ухо. Беру свои слова назад. Не мальчик. Муж. Иди ко мне, любый, иди
Летние ночи короткие. Вот уже и месяц нырнул с неба за ближайший лес, и первый петух проорал где-то на краю деревни свою бодрую песню. Этот предрассветный час кажется самым тёмным. Но он недолог, и тот, кто проявит терпение, обязательно увидит, как очень скоро на востоке разгорится заря.
Пора, милый, сказала Надёжа. Не нужно, чтобы тебя видели. Бабы, конечно, и так догадаются, но это совсем другое. Не видел не знаешь. Моё дело.
Как же они догадаются?
Бабы они такие догадливые, тихо засмеялась Надёжа. Ведают то, что и не видели. Оно ведь как? Ум без догадки векши[7] не стоит.
А лишние догадки на худое падки, тоже пословицей ответил
Алёша, чья мама знала их великое множество.
И это верно, вздохнула Надёжа.
Значит, правду бают, что все бабы ведьмы?
Конечно.
Но это же неправильно это. Батюшка мой говорил, что ведовство грех великий.
А кто твой батюшка?
Поп. Был.
Был?
Умер он.
Царствие Небесное, Надёжа перекрестилась. Правильно твой батюшка говорил. Грех. Но что делать? Мы вот сейчас с тобой чем занимались? То-то. Не переживай сильно, бог простит. На то он и всеблагой.
Алёша промолчал. Вступать в богословский спор не хотелось. Хотелось совсем другого. Совсем. Но он понимал, что Надёжа права. Пора идти.
Он поднялся, оделся. Рядом быстро оделась Надёжа.
Дверь сеновала открылась бесшумно.
Будешь меня ждать? обернулся на пороге Алёша.
Незачем это, ответила женщина. Поверь. Вспомнишь меня хоть иногда и то хорошо. А всё остальное незачем. Но
Что?
Если вернёшься, не прогоню. Всё, иди.
Алёша скользнул за дверь. Ещё долго на его губах таял вкус последнего сладкого поцелуя. И даже утром, когда солнце поднялось над лесом, все проснулись и собирались в путь (пару часов поспать всё же удалось), он чувствовал на своих губах губы Надёжи. Только что ставший настоящим воином и мужчиной, он даже не мог представить, сколько жарких поцелуев и убитых врагов его ждёт впереди, но точно знал, что прошедшие ночь и день он запомнит на всю жизнь.