Какие?
Разные Раньше мытари долги с людей собирали. Кто налог не оплатил, кто штраф какой Вот и душу твоей маменьки сейчас мытарят. Спрашивают про долги перед Богом. А наш долг заповеди Его исполнять. Ну вот Спрашивают ее душу, не отказывалась ли она исполнять заповеди. «Нет, не отказывалась», отвечает Богу душа твоей матушки. «Отказывалась, кричат злые духи, должна была не раздражаться, а сама раздражалась, должна была не гневаться, а гневалась. Пусть отдает долги. Пусть познает, что такое гнев да злость. Уж мы-то ей покажем!» «Нет, лживые духи, говорят им добрые Ангелы и машут своими крылышками, защищают, значит, душу твоей маменьки, и все повторяют: «Нет, нет, Акулина свои долги покаянием оплатила».
Не помню, чтоб моя маменька злилась, обиженно возразила я.
Ну, это я так, к слову, грустно улыбнулся отец Григорий. Кто я такой, чтоб знать об участи загробной? Что же мы можем знать? Евангелие. А что в нем говорится? «Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня на суд не приходит». Раба Божия Акулина веровала в Бога, слушала Христово слово и исполняла Его заповеди, потому ее душа мытарства легко пройдет. А мы ей поможем. Молитвами своими. Церковь поможет. Церковные молитвы сильней всех злых духов.
А что будет с ее душой потом? со страхом спросила я.
Э-э Думается мне, что после мытарств ей покажут несказанную красоту рая, а потом, на девятый день, ужас ада. На сороковой день определят место в Небесных обителях. Там она будет до кончины мира, до последнего определения о том, где будет находиться душа каждого усопшего в раю или в аду.
Когда поминальная трапеза закончилась, гости разошлись. А Григорий, я и Аниська всю ночь читали Псалтырь по новопреставленной. Мы с Петриной даже поговорить не могли. Лишь на следующий день, за завтраком, узнали друг друга поближе.
Старец Григорий зачем-то ушел к Шапкиным, и мы сидели за столом вдвоем. Лицо у Анисьи было участливое. А глаза зоркие. И радостность какая-то в них светилась. «Надо же, подумала я. У нас поминки, а она чему-то радуется. Может, тому, что душа маменьки, как старец Григорий говорил, мытарства легко пройдет? Или это радость о Господе?»
Как же ты попала к нам на поминки? Почему решила прийти? стеснительно тихонько спросила я Аниську.
Мне о твоей матушке и о тебе старцы давно рассказывали. И почивший Карпунин, и странники некоторые. А больше Григорий.
И что же он говорил обо мне? Я заерзала, подумав, что Григорий меня небось егозой называл.
А то и говорил, что егоза ты!
Я захлопала глазами и надулась.
Не обижайся, Лизонька, взяв меня за руку, сказала Анисья, Григорий с добром это говорил. Шутейно. Ты мне по его рассказам понравилась А к матушке твоей он с большой любовью относился. Когда узнал, что она умерла, призвал меня и говорит: «Пойдем сиротиночку Лизку утешать. Будешь ей подружкой». Вот я и пришла. Ну что? Давай дружить?
Я оживилась:
Давай. А ничего, что ты старше меня? На целых десять лет старше
Ну и что? Буду твоей старшей подружкой.
То, что на поминки старец Григорий пришел, уже было для меня утешением, а то, что он пришел с Анисьей, утешило вдвойне. Ведь девочек на нашем хуторке не было, и я играла только с мальчишками Шапкиными да Зайцевыми. Мечтала о подруге так, что даже стихи втайне написала:
Ну что, подружились? спросил, входя в дом, припорошенный серебристым молодым снежком Григорий.
Подружились! воскликнула я, благодарно сжав руку Анисьи.
Ну вот и хорошо. А теперь сядем рядком да поговорим ладком. Я тут с дальней твоей родней потолковал. Хорошо потолковал Спросил их кое о чем. Теперь тебя спросить надо. Хочешь пойти в мое стадо? Будешь моей стригачкой?
У меня от таких слов по спине теплая дрожь прошла. Неужели он возьмет надо мной попечение? Сколько раз я вздыхала: «Хорошо бы, Господи, мне его послушницей быть» И вот Я заерзала. Как всегда, при волнении.
Ну, чего молчишь, егоза? осторожненько садясь на краешек лавки, спросил старец.
А я от услышанного онемела.
М-м-м Угу, м-м промямлила я, словно булку жевала.
Ну, вот и ла-а-адненько, проговорил-пропел Григорий и тут же посерьезнел: Шапкины тоже согласны.
Вскоре он перевез меня в Ялтуново. Поселил у пожилой женщины, которую звали Авдотья Даниловна. Она болела, плохо ходила, а телом была дородная, как купчиха. Лицо носатое, глаза лупатые. Я даже заробела перед ней.
Вот тебе, Лизка, послушание, сказал старец, станешь помогать махонькой слабенькой добренькой Авдотье. Если все будет хорошо, то произведу тебя в стригачки. Поняла?
Я и обрадовалась, и растерялась. Опять замукала, заугукала и сказала что-то так, как будто булку жевала.
Когда Григорий ушел, дородная Авдотья, поджав толстые губы, недовольно проговорила:
Ну, вот что, Золушка Вот что Надо принести и подкинуть в печь дровишек, наносить в бочку воды из колодца, почистить и поставить вариться картошку, помыть полы, постирать белье, перебрать гречку и прочитать кафизму из Псалтыри, главу Евангелия и молитвы на ночь грядущим. Читать-то умеешь?
Умею. Маменька меня и читать, и писать научила. Я даже стишки пишу иногда, сказала я и осеклась, поняв, что хвастаюсь.
Ну-ну, Золушка Не переживай, я стихи писать тебя заставлять не стану
Так началась моя жизнь в селе Ялтуново, которое стоит по разным берегам реки Цны. Часть села находится на одном берегу, и ее называют Польное Ялтуново, а другую часть Лесное Ялтуново. Григорий поселил меня в Польном Ялтунове, где жил и он сам, и Петрины. Дом Петриных стоял в середине села, на бугре, который прозвали «Ванькина гора». Домик этот не сразу-то и приметишь, потому как его заслонял заросший малинником сад. Чтобы попасть к Петриным, надо было пройти через этот сад по утоптанной тропинке, тропинке, политой горючими слезами людей, искавших утешения у Анны Петриной.
Часть II
Анисьин «монастырь»
Глава 1
Возведение в стригачки
На то, что носатая ворчливая Авдотья называла меня Золушкой, я не обижалась, потому как трудиться на черных работах навыкла с детства. Да и узнала, что она добрая была. Стала жить-поживать в Авдотьиной избушке, которая стояла в конце села, на отшибе. Ее избушка с крыльями покрытой посеревшей дранкой крыши была похожа на присевшего журавля. Вскоре «на отшиб» пришла моя старшая подружка Аниська Петрина и осталась у Авдотьи на весь вечер. Вот уж наговорилась я с ней тогда, так наговорилась. Авдотья, сдвинув мшистые брови, даже прикрикнула:
Угомонись, сорока, а то Григорию пожалуюсь!
Заерзала я после этих слов со страху. А вдруг и впрямь пожалуется и не стану я стригачкой? Но потеплевший Авдотьин взгляд успокоил меня. Да и то сказать ни о чем плохом мы не говорили. И Авдотье, видать, интересно было нас послушать. Я Аниське все про странников толковала. Мечтательно так
Вот ведь какие люди есть, говорила я, Христа ради дом покидают. Ходят по святым местам, живут, как птицы небесные, которые как там в Евангелии? Ну, в общем, как птицы, которые не сеют, не жнут, а кормит их Отец Небесный. Так и страннички, ходят по белу свету, питаются тем, что им Христа ради подадут, ночуют где придется.
А что ж хорошего в такой жизни? Ходить куда-то, как бродяга. У нас вон храм под боком. Ходи в него, молись, почесав нос, проворчала Авдотья.
А для странника весь мир храм. Богом созданный, сказала я и замялась, перебирая на коленях складки своего серого платья. Странники мне говорили, что вся природа молится, как народ в храме И птицы, и трава, и звезды хвалят Господа, радуются Ему.
Батюшки святы! всплеснула короткими руками Авдотья. Разве трава может молиться и радоваться?
Ой, что-то я не то сказала стеснительно проговорила я, опять потеребив платье. Не то, что-то не то Лучше я вам сказание странников приведу. Они сказывали, как шел Господь с учениками Своими и радовался земле и небесам. От взора Его святого лучи светлые исходили, звезды на небе славу Ему воссылали, а травы зеленые и цветы пестряные и вся тварь земная, и птицы, и звери к стопам Его припадали. И вот встретил Господь человека, а тот не заметил Его. Мимо прошел. И сказал Господь ученикам Своим: «Смотрите: земля в цветочках пестряных радуется Мне. Смотрите: небо звездами славу Мне воссылает. Только человек не замечает Бога своего. Потому отнимается от него радость и передается птицам небесным, да зверям лесным, да цветам пестряным». С тех пор природа радуется Богу и молится ему.
А человек? изумленно спросила Авдотья. А как же человек?
Человек? Ну, если он заметит радость природную, тоже радуется.
Да-а-а, задумчиво сказала Анисья, тебе бы, Лизка, стишки писать. Хотя как сказать? Не зря же в Псалтыри сказано, что и небеса могут поведать славу Божию.
Вот-вот, обрадовалась я.
Да Псалмопевец Давид глядел на природу и говорил: «Когда взираю я на небеса Твои дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, что посещаешь его?»
Подивившись такому знанию Псалтыри, я опять сказала:
Вот-вот
Ну что ты заладила: «вот-вот, вот-вот»? Я тоже странников слушала. Как они ночуют под березкой на кочке, просыпаются на зорьке и дальше идут, молятся, Бога славят. А если ненастье, гроза, или буран, или мороз трескучий? Это ж какое испытание? Бывает, что лихие люди пристанут, всю еду из котомки отнимут и денежки, ежели они есть Конечное дело, Господь хранит Своих. Потому, чтобы странником быть, надо крепкую веру иметь. Молиться Богу о помощи. Неусыпной молитвой молиться и нипочем не унывать. А не так что захотелось постранничать, по Христовым стопам пойти, взяла да и пошла. Было ведь такое дело, что апостол Петр решился за Христом по морю пойти. Чуть не утоп
Я вспомнила слова старца Григория: «Умница, Аниська, право слово, умница. Да ты, егоза, и сама это увидишь».
«Вот и увидела», подумала я про себя, а вслух спросила:
Аниська, а ты сама-то не хотела бы странницей стать?
Облачко задумчивости затянуло ее лицо. Анисья, словно отгоняя его, провела по лицу ладонью и, устало покачав головой, сказала:
Конечно, хочется. Только не получается Наверное, Господь на другой подвиг меня призывает Вот не стало Василия Карпунина, когда-то и Григорий уйдет от нас. Кто тогда его стригачек окормлять будет?
Как кто? Священники, возвысила свой голос Авдотья.
Мнится мне, что не станет скоро священников, покачала головой Анисья.
Как так? вопросительно привстала со скамейки Авдотья.
Не знаю, как Только время такое приходит приходит время
Я ничего не поняла. Почему не станет священников? Куда они подеваются? Какое время приходит? Пока я размышляла, что к чему, Анисья засобиралась домой и вскоре ушла.
Авдотья, разбирая стол, нахмурилась и с немытыми чашками в руках обратилась ко мне:
Ну чего ты, Лизка, о странниках взялась рассусоливать?
А чего? Я ничего Я их много повидала, много чего послушала.
А то, что Аниська сама странствовала, не знаешь? сказала Авдотья и так сердито поставила чашки на стол, что они недовольно загремели.
Как так? удивилась я и даже обиделась. «Подружка подумалось мне. Слушает мои мечтательства о странничестве, корит, а сама не говорит, что странницей была. Что ж это за подружка»
Взгляд Авдотьи помягчал.
Аниська о своем странничестве не любит рассказывать. Только народ все равно об этом знает. Шило в мешке не утаишь.
Как же она странствовала?
Это у нее от мамы пошло. Анна, она ведь по молодости шустрой была. На Вышу, в Саров и в Тамбов на богомолья ходила. А потом Аниську в паломничества стала отправлять. Она со странницей Верой даже в Киев ходила. А лет пять назад Анна отправила ее в странничество с блаженной Машей. Она родом из села Конобеево, потому ее зовут Машей Конобеевской. А еще зовут Машей Большой.
Потому что она высокая?
Да нет, Золушка, ростом она небольшая. Духом она высокая, большая.
А как про это узнали?
По ее жизни. Жила она так, как ты говорила. Христа ради ушла из дома. Ночевала где придется. То в глухом лесу, то в колючем стогу, то на голой стылой земле Жила, как птицы, которые не сеют, не жнут, а кормит их Отец Небесный. Только кормилась-то она чем? Народ даже не знает, что Маша Конобеевская ела. У кого бы ни была в гостях никогда ничего не ела. Аниська с ней долго странствовала и вместе с ней голодала. Все претерпела и зной, и стужу. И ночевала где придется, порой прямо под открытым небом. Маша Большая называла Аниську Любаткой, ну это вроде как любимица. «Любатка, говаривала странница, сейчас ты цыпленочком за мной ходишь, а потом сама кур будешь водить». Потому-то Аниська и говорит, что у нее особый путь, не страннический. Маша Большая предсказала ей, что она будет за собой кур водить. Вот какой у нее путь.
Она что, птичницей станет? спросила я растерянно.
Авдотья широко улыбнулась:
«Кур за собой водить» значит женщин и девиц вести за собой. Вести по пути спасения души. К этому Марша Конобеевская Аниську в странствиях приуготовляла. К этому ее и старец Григорий приуготовляет.
«Вот так вот, подумала я, какая же она зоркая носатая, лупатая бабулька. Что ж она ворчала: странники, мол, это бродяги?» И вдруг до меня дошло. Она проверяла, понимаю ли я страннический подвиг.
Да Молитвенник он, старец Григорий Томин, продолжала между тем Авдотья.
Расскажи о нем что знаешь, попросила я.
Чего тут рассказывать? задумалась Авдотья, а потом встрепенулась: А знаешь ли ты, Золушка, что он не Томин?
Как так?
По фамилии он Коныгин. Имя у его отца было Артамон, а народ звал его Тома. Потому Григория и прозвали Томин. Прозорливый он, прозорливый. Был такой случай. Как-то возвращались с покоса двое ялтуновских мужиков. Решили зайти к нему. «Зайдем, поболтаем», сказали они промеж собой. Когда подошли к дому старца, то увидели, что он стоит на пороге. В одной руке держит пустой стакан, в другой ложку. Положив ложку в стакан и как будто что-то перемешивая, он протянул мужикам этот стакан и говорит: «Нате, поболтайте!»
А однажды пришли к нему из странствий Маша Большая и Аниська Петри-на, стали рассказывать, где побывали, что видели. Старец слушал, перебивал и сам дополнял их рассказы. Спрашивал: «А вот об этом почему вы забыли рассказать? И вот об этом тоже» И сам рассказывал о том, что они пропустили.
Григорий тоже когда-то странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново у Пелагеи Блохиной. У нее в саду домик небольшой есть. Там и живет старец вместе с Феодосией, которая домик этот в порядке держит. Некоторые насмехаются над ней: мол, молодых чурается, а со стариком живет. А на самом-то деле она у Григория вроде келейницы.
Жизнь Феня ведет подвижническую. Подолгу постится и молится. Григорий строг с Феней, ой, как строг Она поначалу не выдерживала его строгости. Как-то ушла от Григория, а потом возвратилась. Стала благодушно терпеть его строгость. Познала великую пользу смирения, к которому Григорий своих стригачек приводит.
Я слушала Авдотью и диву давалась ее речи. Потом только узнала, что она образованная и работала когда-то учительницей в земской школе. Была стройной, красивой, а к старости чем-то заболела, раздалась в теле, нос и глаза у нее покрупнели, а ноги стали слабые, немощные. Только душевная доброта никуда не делась, так и осталась в сердце, только запрятанная, не каждому видная.
А сколько у Григория стригачек и чему он их учит? спросила я Авдотью.
Молиться учит, поститься, толкует им Писание. Учит читать по-церковнославянски, петь песнопения духовные, канты. Из его стада многие девицы стали петь в церквах, на клиросе. А некоторые уставщицами стали. Других он на странничество благословляет, а есть и такие, которые замуж по его наказу выходят.
А на что он Петриных благословил?
Алексея на странноприимство, Анну на юродство. Про сестер Петриных говорит, что они стригачек под свои крылышки возьмут. А как-то дал он Анисье, Матроне и Агафье странный такой наказ: «Ни в каких бумагах не расписывайтесь, когда вас заставлять будут».
Помню, что это Авдотьино замечание ввело меня в задумчивость. В каких бумагах Петриным подписи надо будет ставить? Зачем? Кто их будет заставлять? И только после революции, когда начались гонения на верующих, все стало понятно. Старец Григорий научал сестер, как вести себя на допросах, после того как их арестуют.