Загрубевшие руки начали гладить кожу Годивы с несказанной нежностью. Если Шеф и помышлял об этом а так бывало, и часто, когда он лежал в рыбацкой хижине или пустой кузнице, то исключительно в грезах о будущем, когда они подыщут себе место для жилья, после того, как он заслужит ее и построит надежный дом. Но сейчас, на лесной поляне, в лучах солнца, без благословения священника и согласия родителей
Ты лучше, чем Ивар, Сигвард и все мужчины, каких я встречала, всхлипнула Годива, уткнувшись в его плечо. Знала, ты придешь за мной. Только боялась, что тебя убьют.
Он задрал на ней рубаху, и она легла на спину, подогнув ноги.
Мы оба уже должны быть мертвы. Как хорошо быть живой, с тобой рядом
Мы не родня по крови, у нас разные отцы и матери
Купаясь в солнечном свете, он вошел в нее. Из кустов за ними следили, не дыша от зависти.
* * *
Час спустя Шеф лежал на мягкой траве, на которую лились лучи теперь уже жаркого солнца, пробиваясь сквозь дубовые ветви. Он полностью расслабился, но не спал. А может, и спал, но на каком-то смутном уровне бодрствовал и сознавал, что Годива потихоньку отошла. Он размышлял о будущем; о том, куда им податься. В болота, думал Шеф, вспоминая ночь, проведенную с королевским таном Эдричем. Он понимал, что солнце греет кожу, и чувствовал мягкую мураву под собой, но все это казалось далеким. Так уже бывало в лагере викингов. Его сознание высвободилось из тенет сердца, покинуло тело и взмыло над поляной
* * *
Ему был голос суровый, грубый и властный.
«У сильных мужей отобрал ты деву», молвил он.
Шеф знал, что находился где-то еще. Он был в кузнице. Там все казалось знакомым: шипение горячих клещей, ручки которых он обернул влажной тряпкой; напряжение в спине и плечах, когда вынул из самого пламени докрасна раскаленный металл; трение кромки кожаного фартука о грудь; то, как он тряхнул головой, привычно уворачиваясь от полетевших в волосы искр. Но это была не родная кузница в Эмнете и не кузница Торвина в окружении гроздьев рябины. Шеф чувствовал вокруг себя бескрайнее пространство, какой-то огромный открытый зал, настолько высокий, что не видать потолка лишь массивные колонны, вознесшиеся в окутанную дымом даль.
Он взял тяжелый молот и обрушил на бесформенную массу, которая дышала огнем на наковальне. Что будет выковано, он не ведал. Но руки знали, ибо двигались будто по собственной воле: орудовали клещами, переворачивали болванку, ударяли с разных сторон. Это не наконечник копья и не головка топора, не лемех и не резак плуга. Изделие напоминало колесо, но с множеством острых, как у собаки, зубов.
Шеф завороженно смотрел, как обретает форму под его ударами эта вещь. В душе он знал, что занимался невозможным делом. Никто не в силах смастерить такое изделие, если заготовка извлечена прямо из горна. И все же он понимал, как можно этого добиться: надо выковать зубцы отдельно и после приладить к колесу. Вот только зачем это все? Ну, допустим, если насадить два колеса на оси так, чтобы одно вращалось стоя, а другое лежа над ним, то верхнее, лежачее, при вращении задевает зубцы стоячего и заставляет его вращаться
Но какова задача? А ведь она есть. Это как-то связано с огромной, в два человеческих роста, конструкцией, что высится у стены и тонет во мгле.
Когда все чувства прояснились, Шеф понял, что к нему обращены и другие силуэты огромные, под стать помещению. Он видел их нечетко и не смел оторваться от дела, чтобы лишний раз глянуть вверх, но безошибочно угадал чужое присутствие. Они стояли друг подле друга и наблюдали за ним, даже как будто обсуждали его. Это были боги Торвина, боги Пути.
Ближе всех к нему находился кто-то широкий и могучий, как многократно увеличенный Вига-Бранд; под рубахой с коротким рукавом перекатывались чудовищные бицепсы. «Это, должно быть, Тор», подумал Шеф. Выражение лица исполина было укоризненным, враждебным, слегка встревоженным. За ним маячил другой бог с пристальным взором и острыми чертами лица; засунув большие пальцы за серебряный пояс, он взирал на Шефа со своего рода сдержанным одобрением, как на выставленного на продажу коня породистого скакуна, которого дурак-владелец отдает по бросовой цене.
«Этот на моей стороне, подумал Шеф. Или считает, что я на его».
Другие столпились за первыми двумя: самым высоким и стоявшим дальше всех был бог, опиравшийся на внушительное копье с треугольным наконечником.
Шеф осознал еще две вещи. Ему подрезали поджилки. Когда он передвигался по кузнице, ноги не слушались, и надо было перебирать руками, чтобы перейти с места на место. Высокие стулья, колоды и скамьи стояли вокруг на первый взгляд беспорядочно, однако в действительности, как он сообразил, служили ему опорами для перемещения. Он мог утвердиться на ногах и стоять, балансируя, как на ходулях, но мышцы бедер и голеней наотрез отказывались подчиняться. Выше колен распространялась тупая боль.
И за ним наблюдал кто-то еще: не великан, а карлик, скрытый в тенях задымленного зала. Торвин! Нет, не Торвин этот человек был меньше и тщедушнее, с проницательным выражением на вытянутом лице: то и другое подчеркивалось редевшими волосами, отведенными назад с высокого лба. Но одет он был, как Торвин, сплошь в белое, с гроздьями рябины на шее. И в выражении лица имел что-то общее с мастером задумчивость и пристальный интерес, но также осторожность и опаску. Этот маленький человек пытался говорить с Шефом.
Кто ты, юноша? Странник из царства людей, угодивший во владения Вёлунда? Как ты попал сюда и по какому везению нашел Путь?
Шеф помотал головой, притворившись, что просто уворачивается от летящих в глаза искр. Он бросил колесо в ведро с водой и взялся за следующую заготовку. Три быстрых и легких удара, перевернуть, еще трижды стукнуть и вот сияющий предмет плюхается в холодную воду, а на наковальне мгновенно возникает очередной. Шеф не понимал, что делает, но занятие наполняло его диким волнением, ввергало в неистовый раж, как узника, который знает о своем скором освобождении и не хочет выдать ликования перед тюремщиками.
Шеф заметил, как один из великанов идет к нему самый высокий, с копьем. Человек-мышка тоже увидел это и юркнул в тень, обратился в пятнышко чуть светлее окружающего мрака.
Палец, похожий на ясеневый ствол, подцепил и приподнял подбородок Шефа. Глаз косо уставился с лица, подобного лезвию колуна, лица с прямым носом, выступающей челюстью, остроконечной седой бородой и широкими скулами. В сравнении с ним лицо Ивара здорово выигрывало, оно, по крайней мере, было понятным, испорченным всего лишь людскими страстями: завистью, ненавистью, жестокостью. Это же было совершенно иным: Шеф знал, что достаточно прикоснуться к мыслям, скрывавшимся за этой маской, и тогда не выдержит самый крепкий человеческий рассудок.
И все-таки лицо не казалось совсем уж враждебным скорее, задумчивым и оценивающим.
Тебе предстоит дальний путь, человечек, молвил великан. Но начал ты хорошо. Молись, чтобы я не призвал тебя к себе слишком скоро.
Зачем ты призовешь меня, Высочайший? спросил Шеф, цепенея от собственной дерзости.
Лицо осклабилось как будто от ледника отломился огромный кусок.
Не вопрошай, сказал гигант, наставив палец на Шефа. Мудрый не суетится и не подглядывает в щелку, как служанка в поисках любовника. Он, свирепый серый волк, даже сейчас глядит во врата Асгарда.
Палец упал; ручища смела все, как ореховую скорлупу с простыни: горн, наковальню, инструменты, скамьи, ведра и саму кузницу. Шеф, кувыркаясь и теряя фартук, взлетел, и последнее, что ему запомнилось, это крохотное, похожее на лицо пятно, которое следило за ним из теней.
* * *
В мгновение ока он вернулся на лесную опушку и понял, что лежит на траве под необъятным небом Англии. Но солнце сместилось, оставив его в тени. Ему вдруг стало холодно и страшно.
Куда подевалась Годива? Она потихоньку отошла, а потом
Шеф полностью очнулся, вскочил на ноги и огляделся в поисках врага. Кусты ходили ходуном, там кто-то боролся и сдавленно звучал женский голос так бывает, когда зажимают рот и обхватывают шею.
Едва Шеф бросился на звук, как поднялись люди, таившиеся за деревьями, и заключили его в роковое кольцо. Вперед вышел гадгедлар Мёрдох со свежим рубцом через всю физиономию, на которой читалось едва сдерживаемое злорадство.
Ты чуть не удрал, мальчишка, произнес он. Надо было бежать дальше, а не устраивать привал с женщиной Ивара. Но горячий отросток не друг благоразумию. Ничего, сейчас он у тебя остынет.
Шеф рванулся к кустам в отчаянной попытке найти Годиву, но его крепко схватили за плечи.
Она тоже в плену? Как их нашли? Остался след?
Болтовню гадгедларов перекрыл глумливый смех. Шеф узнал его, хоть и занят был в этот момент борьбой настолько свирепой, что в драку с ним вступили все викинги. Это был смех англичанина. Его единоутробного брата Альфгара.
Глава 10
Шеф был почти без сознания, когда Мёрдох с подручными тащили его обратно к частоколу. Юношу измотал побег, до смерти напугало возвращение в плен, и вдобавок викинги не церемонились с ним когда тащили через лес, щедро осыпали пинками и тумаками, при этом не забывая посматривать по сторонам, не прячутся ли среди деревьев англичане Эдмунда. Выйдя же на луг и увидев своих товарищей, которые собирали оставшихся лошадей, они на радостях еще несколько раз сбили пленника с ног.
Ирландцы здорово натерпелись страху в эту ночь, и трофеи, которыми еще предстояло поделиться с Иваром, ничуть не окупали их потерь. Сквозь ужас и изнеможение к Шефу пришла смутная догадка: эти люди намерены хорошенько отыграться на нем за свои страхи и лишения.
Но не успел он задуматься о собственной горькой участи, как его затащили в загон и избили до потери чувств. Пока это происходило, он мечтал об одном: чтобы уже не очнуться.
Его бросили за частокол поздним утром. Он пролежал без сознания весь долгий и теплый осенний день. Когда же наконец разодрал склеенные кровью веки, на нем не оставалось живого места, зато изнеможения и головокружения как не бывало. Но Шеф продрог до костей и ослаб от голода; во рту пересохло; его томил смертельный страх.
Когда стемнело, он огляделся. Никакой лазейки. Железные ножные оковы крепились к прочным колышкам, руки были связаны спереди. Со временем он бы и колышки выдернул, и сыромятные ремни перегрыз, но часовой рычал на него и пинал при малейшем движении.
Шеф понял, что викингам почти некого сторожить. В ночной сумятице освободилось большинство невольников, набранных за время похода; они исчезли, а с ними и надежда на прибыль. В загоне на земле сидело лишь несколько свежих, точно так же обездвиженных.
Их слова не утешили Шефа. Это были лучшие люди короля Эдмунда, они сражались до конца, пытаясь уничтожить Рагнарссонов и обезглавить армию викингов. Все были ранены, многие тяжело. Они ждали смерти и спокойно переговаривались между собой. Если о чем и жалели, так лишь о том, что не сумели перебить врагов в первые минуты атаки. Но признавали, что не надеялись проникнуть в самый центр Великой армии, не встретив сопротивления. Они хорошо потрудились: сожгли часть кораблей, истребили команды.
Мы покрыли себя славой, сказал один. Как орлы, сидящие на мертвой добыче, мы не станем сокрушаться и гадать, когда умрем сейчас или позднее.
Я лишь об одном жалею что им достался король, прохрипел его товарищ после паузы.
Ему было трудно говорить с пропоротым легким. Все удрученно кивнули и уткнулись взглядом в угол загона.
Шеф содрогнулся. Он не хотел предстать перед поверженным королем Эдмундом. Юноша вспомнил, как король просил его уйти с дороги его, безродного бродягу и трэлла. Послушайся Шеф, и эта ночь стала бы для англичан победной. И сейчас Шеф не сидел бы в кандалах и не ждал бы, когда на его голову падет гнев Ивара. Даже в полуобморочном состоянии он слышал посулы врагов те подробно расписывали, что сделает с пленником их вождь. Он вспомнил придурковатого малого, который накануне показывал ему эти загоны и разглагольствовал о расправах Ивара над неугодными. А он, Шеф, похитил у свирепого предводителя женщину, угнал и плотски познал испортил ценный товар
«Что с ней случилось?» вяло подумал Шеф.
Годиву не притащили заодно с ним. Кто-то увел ее. Но по-настоящему бояться за нее у юноши не было сил. Хватало забот о собственной участи. Превыше страха смерти, превыше стыда за предательство был страх перед Иваром. «Замерзнуть бы насмерть», снова и снова загадывал Шеф. Он не хотел дожить до утра
Пинок в спину вывел его из ступора. Светало. Шеф сел, прежде всего прочего осознав, насколько высох и распух его язык. Охрана резала путы и выволакивала тела: некоторым было даровано то самое, чего желал себе вечером Шеф.
Перед ним присел на корточки тщедушный человек в грязной рубахе, с усталым землистым лицом. Это был Хунд. Он держал кувшин с водой. Шеф несколько минут не думал ни о чем другом, покуда друг бережно, с мучительными и частыми паузами поил его. Лишь ощутив блаженную полноту под грудиной и позволив себе погонять лишний глоток во рту и сплюнуть на траву, Шеф осознал, что Хунд пытается говорить с ним.
Шеф, да приди же в себя! Нам нужно кое-что выяснить. Где Годива?
Не знаю. Я увел ее. А потом, кажется, на нее кто-то напал. Но я не успел вмешаться самого скрутили.
Как ты думаешь, кто ее забрал?
Шеф вспомнил смех в лесу и ощущение чужого присутствия, которое он испытал и которым пренебрег.
Альфгар. Он знатный следопыт. Должно быть, шел за нами.
Шеф снова умолк, стряхивая с себя оцепенение, вызванное холодом и усталостью.
Выследив нас, он вернулся за Мёрдохом и его людьми, продолжил Шеф. Похоже, они сговорились. Им достался я, а ему она. А может, он просто уволок Годиву, пока ирландцы возились со мной. Их было слишком мало, и, если он успел далеко уйти, преследовать они не решились. Все-таки крепкую трепку им задали наши.
Тогда слушай. Ивара больше интересуешь ты, чем она. Но он знает, что ты увел ее из лагеря. Это плохо. Хунд нервно потеребил редкую бороденку. Вспомни, Шеф, кто-нибудь видел, как ты собственноручно убивал викингов?
Я прикончил только одного. Было темно, и я управился быстро; никто этого видеть не мог. Но кто-то мог видеть, как я лез в загон и освобождал пленных, в том числе Альфгара. Шеф скривился. А еще я горящим бревном проломил строй викингов, когда с этим не справились королевские воины.
Шеф повертел обожженные кисти перед глазами, разглядывая белые пятна мертвой кожи с крошечными отверстиями от шипа.
Да. Однако это не повод для кровной мести. За нынешние ночь и день мы с Ингульфом помогли многим. Если бы не наше лечение, иные воеводы уже испустили бы дух или остались калеками на всю жизнь. Представь, он даже кишки сшивает, и человек иногда выкарабкивается, если достаточно крепок, чтобы вытерпеть боль, а в рану не попала отрава.
Шеф еще раньше заметил бурые пятна на котте товарища, а теперь присмотрелся к ним.
Вы с Ингульфом пытаетесь меня выторговать у Ивара?
Да.
Но какое дело Ингульфу до меня?
Хунд окунул в оставшуюся воду черствую краюху и протянул Шефу.
Торвин говорит, это дело Пути и надо тебя выручить. Не знаю почему, но он совершенно одержим этим. Кто-то поговорил с ним вчера, и он сразу примчался к нам. Ты что-то сделал, о чем я не знаю?