Долл отправилась на кухню баюкать свое горе в обычном для себя насупленном молчании, Сэм вышел наружу еще раз поглядеть на оскорбительное уродство из сада перед домом. Сам-то он не понимал, из-за чего жена так расстроилась. Антенна очень бросалась в глаза, это правда, но были в ней и красота, и современность. Ее сверкающий металл и острые углы сообщали всему свету: да, мы живем в изысканном доме, вместе с тем мы новые елизаветинцы, вплываем в 1950-е на волне технологических перемен. И чего Долл противится? За три года до этого, в декабре 1949-го, на холме рядом с Саттон-Колдфилдом установили исполинский телепередатчик, милях в десяти отсюда, и до того важной новостью это сочли, таким научным чудом, что люди специально ездили посмотреть на него настоящую семейную экскурсию устраивали на целый день. Среди таких были и они с Долл и Мэри и пусть Долл вроде бы не очень-то восхитилась возникшей перспективой и не очень-то поразилась, увидев сам передатчик, их поездка (по его воспоминаниям) оказалась памятной. Сэм огорчился, упустив Фестиваль Британии. Он бы хотел свозить семью в Лондон, посетить Саут-Бэнк, осмотреть Купол открытий со всеми его многочисленными и разнообразными научными экспонатами и, конечно, Скайлон[15] чудесную сигароподобную скульптуру, закрепленную стальными кабелями так, что она словно бы висела над Темзой. Уговорить Долл и Мэри на эту поездку ему почему-то не удалось, пришлось довольствоваться чтением обо всем тамошнем в газетах, но Саттон-Колдфилд был куда как ближе, а передатчик впечатление производил по-своему столь же сильное, как и Скайлон, насколько представлял себе Сэм. Благодаря новой телевизионной антенне Сэм чувствовал связь с передатчиком, а через него с Радиовещательным центром в Лондоне, и Борнвилл уже не казался отрезанным от большого мира. Было у Сэма это сильное чувство, что людей по-новому сблизили эти электромагнитные волны, разбегавшиеся из столицы во все города, деревни и поселки страны. А потому не станет он снимать антенну с крыши и менять ее положение так, чтобы она меньше бросалась в глаза, тоже не будет. Это сила прогресса и сила единства. Сила добра.
2
Джеффри начал ухаживать за Мэри осенью 1951-го, когда она еще училась в школе. Каждое утро они ехали одним и тем же автобусом, Мэри к себе в школу, Джеффри в студгородок. В то время Джеффри было двадцать два, а Мэри семнадцать. Вел он себя с ней по-джентльменски учтиво, ничего дерзкого, никаких заигрываний. В основном они просто разговаривали, но и тогда ни о чем серьезном речь не шла. Обычно о спорте, поскольку оба с ума сходили по теннису. Мэри выросла и стала хорошенькой спортивной девушкой. Как-то удался ей этот непростой фокус при широких плечах и в целом при сильном, мускулистом торсе сохранить силуэт песочных часов, изящество и утонченность в движениях, что привлекало внимание многих мужчин вокруг, не только Джеффри. Она была капитаном школьной команды по лакроссу, звездой школьного тенниса, а недавно записалась в юношескую секцию теннисного клуба в Уили-Хилле. Едва прослышав об этом, Джеффри тоже записался. Они играли вместе два-три раза в неделю, по выходным дням и вечерами, когда хватало света. Игра их, как это часто бывает, отражала их натуры: Джеффри неспешный, осмотрительный, разумный и изобретательный в ударах по мячу, однако ему мешала нерешительность; Мэри полная противоположность: сильная, быстрая, порывистая, она всегда искала скорейшее и самое действенное решение любой задачи, не предаваясь никакому анализу и не оглядываясь на собственные ошибки. Джеффри и Мэри в некотором роде дополняли друг дружку, мешкотность Джеффри уравновешивала недостаток вдумчивости у Мэри. После игры они пили лимонад или лаймовую газировку в клубной комнате и вели увлеченные непринужденные разговоры. Поначалу Джеффри пытался говорить с ней о своей учебе, но оба осознали, что для Мэри его рассказы темный лес. Она стремительно, одним чутьем понимала свои пределы, знала, что́ способна понять, а что́ не способна совсем, и о том, что понять была не способна, она не желала слышать. Ей достаточно было знать, что Джеффри изучает античку, очень умен и пишет диплом по Вергилию, а может, по Овидию, без разницы, и в тех очень редких случаях, когда рассказывал о своей двухгодичной травме недавней воинской повинности, Джеффри утверждал, что выжил, коротая в казарме вечера за переводами из Оливера Твиста и Николаса Никлби на латынь.
Другие члены клуба так привыкли видеть Мэри и Джеффри вместе, что все решили, будто они пара, еще до того, как сами они поняли, что ею стали. А потому участнице клуба по имени Джейн Сандерз в один прекрасный день в июле 1952 года показалось естественным предложить сыграть пара на пару.
Из Лондона приезжает на день-другой мой брат, сказала она, мне нужно чем-то его занять, вот я и подумала, не притащить ли его сыграть в пятницу вечером. Давайте с нами? Мне кажется, пары у нас вполне равные по силам.
Интересно, какой у нее брат, сказала Мэри, когда они с Джеффри катили на велосипедах домой в тот день. Для нее вот это из Лондона предполагало утонченность несусветной высоты.
Кеннет? Я с ним немного знаком, отозвался Джеффри. В одной школе учились, он года на два-три старше. Вряд ли ты помнишь, но он был тогда на вечере Дня победы. Там с моим дедом еще случилась заварушка.
Мэри она бы лично применила слово покрепче заварушки поневоле взбудоражилась от мысли, что ей вновь предстоит увидеться с героем того вечера. По крайней мере, она считала его героем. О том вечере у нее осталось совершенно смутное и ненадежное воспоминание семь лет прошло все-таки, и тем не менее ей не давало покоя то, что она никак не могла вспомнить, какую роль во всем этом сыграл сам Джеффри. Конечно же, толпа изрядная, недостатка в желающих предложить мистеру Шмидту помощь или прогнать виновных прочь не ощущалось, однако недоумевала она потому, что участия Джеффри она не помнила совсем. Быть может, он просто был слишком неспешен в действии, как это часто случалось на теннисном корте. Но, как ни крути, это ж его дедушка Вот что во всем этом было странно.
Когда пришло время их матча против Джейн и ее брата, они их переиграли так, что любо-дорого: два сета ноль. На самом деле старалась в основном Мэри, Джеффри был не в форме отбивая мячи, казался неповоротливее обычного, а Кеннет рьяно гонял его по корту, и победа Мэри с Джеффри в основном случилась благодаря повторявшимся ошибкам Джейн. После игры, поскольку вечер выдался теплый, они заказали напитки и вышли с картонными стаканчиками на берег Борна, речушки, струившейся вдоль северной границы клуба; затуманенные буро-зеленые воды ее предлагали приют редким колюшкам, а также услаждали взоры теннисистов.
Кеннет прицельно подсел к Мэри и похвалил ее за игру.
Неплохой у вас удар слева, девушка.
Спасибо. Много играешь в Лондоне?
Я б играл, но вечно времени нет.
Кеннет ужас как занят, похвасталась его сестра. Берет штурмом мир журналистики.
Сочиняю тексты о благотворительной продаже пирогов и истории о старушках, вызывающих пожарных, когда котята не могут с дерева слезть, сказал Кеннет с громадной самоиронией.
С этим покончено. Остальным Джейн пояснила: С понедельника он начинает в Ивнинг стэндард.
Поздравляю! сказала Мэри, а вот Джеффри спросил довольно кисло:
Чего ты вообще подался в это грязное дело в журналистику?
Я не считаю, что оно грязное, отозвался Кеннет. Совсем не считаю. Мне кажется, сейчас в этой стране происходит много всякого интересного общественные перемены после войны и все такое, и журналистика должна играть в этом важную роль. Объяснять людям всякое. Чтобы они были в курсе.
Джеффри фыркнул.
Как по мне, это очень идеалистический взгляд.
Это оттого, что ты интересуешься только тем, что произошло две тысячи лет назад, сказала Мэри. Древний Рим и прочий сыр-бор.
Джеффри, может, и готов был оставить тему, но ее реплика ужалила его и вынудила продолжить.
Короче, я не считаю, что эта страна сильно меняется, сказал он. Сразу после войны вроде казалось и впрямь, что есть такая опасность, но теперь, раз у нас опять какое надо правительство, все встало на свои места.
Опасность? переспросил Кеннет. Вот что, по-твоему, делало правительство Эттли? Обустраивало Национальную службу здравоохранения?[16] Строило государство всеобщего благоденствия? Ты считаешь это все опасным?
Ой, ну же, мальчики, взмолилась Джейн. Не начинайте с политикой. Не о чем, что ли, поприятней поговорить в такой милый вечер? Ты знаешь что-нибудь про судомоделизм, Джефф?
Судомоделизм? Не очень, а что?
Моя очаровательная сестра, пояснил Кеннет, уломала меня пойти с ее сынишкой в Вэлли-парк завтра утром, перед моим возвращением в Большой Дым. Он ожидает увидеть человека, который знает, что делает, а я понятия не имею.
Как хороший журналист, выедешь на блефе, не сомневаюсь, сказал Джеффри.
Чего ты с ним такой резкий был? спросила потом Мэри, когда Джеффри провожал ее домой. Перевалило за девять, очередной летний вечер подходил к концу. Тенистые улицы Борнвилла все еще затапливал бледно-зеленый свет.
Вместо ответа Джеффри задумчиво проговорил:
Джейн все правильно сделала, что вышла замуж за Дерека Сэндерза. На пару ступенек поднялась.
На пару ступенек?
По общественной лестнице. Они с Кеннетом не очень-то отсюда, между прочим. Росли в Коттеридже, в малюсеньком ленточнике. Я его видел разок. Как есть стена-к-стене.
Вы только послушайте его, подумала Мэри. Ты-то со своими родителями до сих пор живешь в бунгало. Деревянном вдобавок. Но сказала она только это:
Думаешь, значит, они из простых?
Нет, но, надо сказать, они из низов среднего класса, а не из середины среднего класса, как мы с тобой, ответил Джеффри. И добавил: Он этот свой выговор брумми скинет в Лондоне быстренько, вот увидишь.[17]
Мэри не понимала, какая разница, из низов ты среднего класса, из середины его или еще откуда. И даже не замечала, что у Кеннета есть какой-то выговор. Джеффри же в тот вечер сплошная заноза в известном месте. Что это на него нашло?
Возле калитки в их сад они остановились, и Джеффри опустил теннисные сумки на землю, чтобы взять обе руки Мэри в свои. Сопротивляться она не стала, однако сердце ее к этому не лежало.
Я вот что хочу сказать, продолжил Джеффри, я завтра еду гулять. Утром приедет кузина Шила со своим женихом, мы собираемся в Молверны. На пикник.
Вот как?
Его зовут Колин. Колин Тракаллей, продолжил Джеффри, словно это имело значение. Думаю, семейство поручает мне его оценить.
Насчет выговора? спросила она с подначкой.
Джеффри вопросом пренебрег.
Хочешь с нами? Вчетвером будем. Было бы здорово, если б ты согласилась. Ну, то есть, для меня здорово.
Мэри помедлила. На завтра планов у нее не было. Вместе с тем у нее сложилось намерение намерение столь смутное, что планом его назвать вряд ли можно. И на Джеффри она не на шутку сердилась.
Извини, не могу, сказала она. Нужна была ложь. Врать она умела так себе, но быстро измыслила кое-что. Я обещала маме, что поеду с ней по магазинам в Город. На целый день. С обедом в Рэкэмзе и все такое.
Эх, ну что ж, жалко. Он вздохнул. Эх, ну что ж, повторил, а затем склонился к ней с прощальным поцелуем. Случилась мимолетная путаница: Джеффри потянулся к ее губам, а она подставила щеку, и в итоге поцелуй пришелся в ухо. Вот правда, после полугода ухаживаний могли бы уже научиться.
Спокойной ночи, прошептала Мэри, вспыхнув, и добралась аж до самой двери в дом, прежде чем вспомнила, что забыла свою теннисную сумку на тротуаре; пришлось вернуться.
То лето 1952-го благословила безупречная погода, и наутро тоже было великолепно, тепло и солнечно. Суббота начала июля, и к тому времени, когда Мэри добрела до пруда с судомоделистами в Вэлли-парке (не самый обычный для нее маршрут, конечно, однако почему бы и нет?), солнце было в зените и глубокая синева неба отражалась в спокойных водах. Игровое поле за прудом и высокие дубы отграничивали таинственные земли Вудбрука, тянувшиеся вдоль него, создавая сценический задник столь пасторальный, что запросто верилось, будто вокруг сельские края, и лишь шум машин с Бристол-роуд нарушал эту иллюзию. Но даже машин в то утро было мало. Борнвилл, казалось, объят был невыразимым спокойствием, едва ль не зачарован. На скамейках у воды сидели несколько человек, на пруду же виднелись три суденышка, одно Кеннета и его племянника; они следили, как лодочка покачивается на середине, из-за штиля совершенно для них недосягаемая.
Доброе утро, сказал Кеннет с видом довольным, но не очень-то удивленным. У нас тут кризис. Это Тимоти, кстати. Я рад, что ты пришла. Время, впрочем, не самое удачное.
Как вы собираетесь ее доставать? спросила Мэри.
Придется подождать ветерка, наверное. Но сейчас его, кажется, немного.
Тимоти, не обеспокоенный положением, убрел поглядеть на уток, а Мэри и Кеннет уселись на скамейку на солнышке.
Отец водил меня сюда, бывало, сказал Кеннет, наклонив голову, ловя теплый свет. До войны. Здесь ничего не изменилось. Нисколько.
Мне здесь очень нравится, сказала Мэри. Но не верится, что ты особо скучаешь по этим местам. В Лондоне столько всяких дел, если сравнить.
Это правда, отозвался он.
Ты когда туда переехал?
Чуть больше года назад. Ты права, тогда и впрямь казалось, что как раз там все и происходит. Фестиваль только-только начинался. И все новостройки возникали на Саут-Бэнк. Скайлон, Сады удовольствий[18]. Уйма всякого замечательного.
Здесь, надо полагать, в общем, задворки.
Не то чтобы, сказал Кеннет. Скорее, оазис, может. Тут очень укромно, да? Они привилегированные те, кто здесь живет, но сомневаюсь, что местные так на это смотрят. Как лондонцы, живущие в Хэмпстеде[19]. Люди, которым в жизни повезло, не очень-то любят, когда им об этом напоминают.
Считаешь, мне повезло?
Конечно. Могла бы родиться где угодно в какой угодно семье. А родилась здесь. И это очень здорово.
Как раз тут к ним подбежал Тимоти обратить внимание дядюшки на продвижение их судна. Его наконец сдуло с середины пруда, и кораблик устремился к дальнему берегу. Кеннет взял племянника за руку, и они вместе бросились ловить лодочку. Мэри поначалу чувствовала себя довольно-таки уязвленной его замечаниями ей не казалось, что ее семья привилегированная, и само слово ей совсем не нравилось, но она, как это было ей свойственно, отмахнулась от этого чувства и со всем вниманием принялась наблюдать, как те двое вылавливают свою яхту. Кеннет явно любил детей и умел с ними общаться, и у Мэри в списке желательных мужских качеств это занимало высокое место. Они вновь запустили лодочку на этот раз, кажется, получилось лучше поставить ее на курс, и она прямиком устремилась к Мэри; оказалось, когда судно подобралось поближе, что это хорошо сработанная миниатюра, корпус выкрашен в глянцевитый насыщенный красный, паруса легонько надувались на ветру. Сияя гордостью обладателя, Тимоти не сводил с кораблика глаз и шагал за ним вдоль берега.
Удовлетворенный ходом дела, Кеннет вернулся на скамейку к Мэри. Некоторое время они молчали. Затем Мэри как бы между прочим спросила:
А Дартфорд близко от Лондона?
Дартфорд? Довольно близко, да. Где-то полчаса на поезде, думаю. А что?
Я туда в сентябре еду. Там колледж, учат физической культуре.
Физической культуре? В смысле физкультурный?