Длиннющая анфилада кончилась, они вышли на площадь перед Палатами. Черная Жрица обернулась к Персефоне.
Здесь можно говорить. Мы почти пришли. Если хочешь спрашивай.
Я я забыла, все свои вопросы я хотела спросить про сад, но не помню, что именно
На самом деле Перси прекрасно помнила, о чем хотела спросить но ведь сад был только предлогом. Прологом к другой тайне, которую ей так хотелось выведать. Но ей не хотелось, пока они ещё в пути, задавать важные для себя вопросы. Ей казалось, что вот так, на ходу, она не сможет их правильно сформулировать, зато у Гекаты будет полная возможность ускользнуть от ответа, если ей это вдруг понадобится.
Ну, и правильно ей казалось
Что ж, тогда спрошу я. Ты ответишь «да» Гадесу?
Нет. Я не люблю его. Я хочу домой. Я здесь пленница, я не буду его женой. Мать заставит Зевса вернуть меня в мир Живых.
Но Зевс уже дал разрешение на ваш брак.
Нет. Я знаю, что нет. Он не ответил «да» на просьбу Гадеса.
Он отказал?
Персефона скривилась.
Нет. Он промолчал.
Вот видишь. Если бы он не был «за», он бы сказал «нет». А он промолчал. Это было «да».
Перси знала это лучше Гекаты. Всё так и было. Зевс промолчал, и это было «да», но он не сказал «нет», и это позволяло ей упрямиться и настаивать на своем. Возможно, она напрасно думала о нем плохое, кто знает, как повернулись знаки Судьбы, вдруг он был просто вынужден промолчать?!
Эта мысль оставляла ей и лазейку, и надежду.
Нет. Это было «нет». Он просто не может сказать, почему он против.
А ты знаешь?
Да. Знаю.
И в чем причина?
Персефона замедлила шаг. Геката обернулась, поманила рукой.
Не останавливайся, девочка. Здесь не лучшее место для этого. Только не задумывайся, почему так, просто поверь. Пока поверь.
Почему «пока»?
Потому что возможно, настанет час, и ты будешь знать. А пока просто поверь, и не стой столбом, иначе мне придется принять меры.
Потащишь волоком?
Нет. Сверну ковриком, а потом забуду развернуть
Персефона засмеялась и поспешила вслед протянутой руке.
Ты не ответила мне, девочка.
Персефона растерялась. Конечно же, она не знала ответа, у неё его просто не было, как не было и времени его придумать. Нужно было срочно как-то «извернуться».
Прости меня, великая Геката. Я помню твой вопрос, но не хочу говорить об этом. У каждого из нас свои тайны.
Вот так, ударом топора. Это был, безусловно, риск. Черная Жрица принадлежала к тем, с кем шутить опасно, а дерзить опасно вдвойне, даже для бессмертных. Но к вящему удивлению Персефоны, Геката только покивала в ответ, словно услышанное ею и так ответило на какие-то, незаданные вслух вопросы.
Хорошо, девочка. Храни их. Я не буду больше спрашивать.
Перси внезапно почувствовала себя виноватой. Ей стало неловко, словно она обидела того, кто пытался ей помочь, как мог и умел. И ей казалось, что в этой истории всё как-то вытекает одно из другого и её глупая влюбленность в собственного отца, и сватовство Гадеса, и похищение всё так вовремя, всё так логично, всё так для всех удобно, что ли. Неудобно ей и неприятно, и стыдно, и обидно, но есть ведь и плюсы, да ещё какие! Эти тайны, странные совпадения, эти приглашения неведомого, и сад этот, и а почему она спрашивает, что я отвечу Гадесу? Разве это не очевидно? Ведь если бы я хотела сказать «да», я бы так и сказала. И ему не пришлось бы меня уговаривать. И тогда мы не пошли бы в её сад, и в этот таинственный зал, и он не проговорился бы. Почему она так настаивает, что Зевс уже благословил этот союз? Хочет, чтобы я смирилась? Хочет, чтобы я осталась? Так же как и Гадес? Ну, с ним понятно, а у неё какой интерес? И только ли у неё? Эти приглашения, этот сад! Почему мы должны говорить только там? Да, правильно, я сама напросилась, но мне так хотелось туда вернуться, прям до дрожи в коленках. Вернуться? Вернуться куда? Туда, где даже не была? Нет, я, конечно, любопытна, но ведь не настолько же что я, садов красивых не видела?! Вот глупости! И ещё я хвалила сад, чтобы её разговорить, задобрить и она пошла мне навстречу.так легко, с такой готовностью Почему?
Перси откашлялась.
А можно, тогда спрошу я? Как связаны твой сад и твой вопрос про Гадеса?
Оп. Крутой разворот всем телом. Ты попала в точку, маленькая Перси.
А почему ты решила, что они связаны?
Сдай назад, Персефона. Скажи: «просто так». Нипочему.
Я не знаю. Знаю, что это так и всё.
Знаю, но не знаю. И наоборот.
Геката засмеялась, подхватила девушку под руку и потащила за собой. Перси начала отбиваться. Геката посуровела и прикрикнула на неё.
Ты опять еле передвигаешь ноги. Тогда иди молча.
И они шли дальше. Геката не отпускала руку Персефоны, крепко прижимая ее к своему боку. Персефона больше не сопротивлялась, что-то подсказывало нельзя, это неспроста.
Строгость Черной Жрицы имела под собой веские основания. Тропа, ложившаяся сейчас им под ноги, была узкой, извилистой и проходила через опасный для Бессмертных участок. Душам смертных виделась только бескрайняя выжженная равнина, но взорам богов представала длинная цепь белобоких гор. Тропа здесь делала крутой поворот и долго тянулась потом вдоль гряды, подходя местами очень близко, а потом отворачивала прочь. За горной цепью лежали зеленые луга, а за ними высились Палаты Забвения, хозяином которых считался бог Сна Гипнос, ласковый и кроткий нравом брат Танатоса, бога Смерти. С первого же шага вдоль гряды, Палаты Забвения начинали звать идущих по тропе тихим, еле слышным шепотом. Он продолжался все время, пока дорога петляла вдоль гор, голоса звали то тише, то громче, то ласково, то угрожающе. В них крылась невероятная мощь. И чем меньше была личная сила Бессмертного, тем более властным становился этот зов, тем сложнее было ему противостоять. Поэтому боги и не любили спускаться в Аид. Единственное в нем место, которое могло бы обрадовать их слух и взор, было исполнено угрозы. Безопасным проход здесь был лишь для Гипноса, Танатоса и Гекаты, как для адептов Великих Тайн. Но даже им приходилось быть очень внимательными и соблюдать осторожность. Зевсу и Гадесу тоже не были страшны голоса Забвения, но оба предпочитали не рисковать. Инстинкт самосохранения в данном случае работал безупречно. Как верховные властители, они имели полное право на безопасный проход, но предпочитали здесь не появляться. Оба полагались на помощь Пропилеи, а Зевс и вовсе втихаря сложил с себя все свои обязанности в отношении царства Мертвых, передав и их, и знания, Гермесу вместе с кадуцеем. Еще один верховный властитель, их брат Посейдон, даже не смотрел в эту сторону, ибо испытывал категорическое отвращение как к строгому познанию, так и к самодисциплине. В нем главенствовало хаотическое эго невероятных размеров и столь же хаотический гнев, если вдруг что-то шло не так. С таким характером в Царстве Мертвых делать было совершенно нечего. Мало кто знал, что право прохода и почти полная неуязвимость были ещё у Афродиты, но и самолюбие, и статус не позволяли богине любви появляться там, где большинство обитателей уже давно ничего не чувствовало.
Когда тропа отворачивала от гор, шепот стихал, и можно было вновь спокойно любоваться белоснежными вершинами и мощью крутобоких склонов. Можно было не следить за каждым шагом, можно было просто идти небрежно, не торопясь.
Теперь они были совсем близко от жилища Гекаты. Персефона увлеклась разглядыванием окрестностей к счастью, ибо опять бы начались вопросы, а Гекате совершенно не хотелось беседовать ни о чем. В голову лезли воспоминания. Она не противилась, надо значит, надо.
Эликсиры Семи Даров они готовили вдвоем она и Афродита, а юная Геба помогала им как умела. Впрочем, от неё требовалось делать только то, что поручали например, подать кубок с амброзией, где уже были растворены несколько капель эликсира. Олимпийские пиры отчасти и служили этой цели. Если же требовалось не простое подкрепление сил, но обновление или даже возрождение, Афродита готовила специальные мази и притирания и тогда она не допускала никого в свои покои. Готовые мази предлагались ею братьям-богам в перерывах между любовными утехами, в которые она сама же их и вовлекала. Нежные пальцы Пенорожденной скользили по разгоряченным телам, мягкие губы впивались в укромные, стыдные уголки, обдавая жарким дыханием, и драгоценные масла незаметно впитывались в кожу. Богини же получали от неё небольшие, редкой красоты коробочки, сделанные из драгоценных металлов и камней, или из резной слоновой кости и дерева. В коробочках таились мази, благоухавшие упоительно, но запахи эти были неопределимы. Они пахли утренними росами и щебетом ночных птах, звездным светом и огнями закатов и зорь, пахли снежными ледниками, брызгами океанских валов всем, чем угодно, только не теми травами и цветами, что входили в их состав. Мази в коробочках, как правило, было совсем немного, на один раз, редко на два не снадобье, а знак внимания, но знак бесценный. Их так и воспринимали, тем более, что коробочки оставались в руках владелиц, радуя глаз изысканностью форм и богатством отделки, и еще долго пахли после того, как в них заканчивалась нежная, маслянистая субстанция.
В каждый из эликсиров или мазей входила частичка каждого из Семи Даров в различных, но каждый раз строго личных сочетаниях. Частички впитывались в смесь масел из трав и цветов, собранную в последовательностях и количествах также строго определенных.
В ведении Гекаты были цветы и травы, она приносила их на Олимп. Нужные ингредиенты могли оказаться где угодно, они могли быть расти и в мире Мертвых, и в мире Живых. Богине дорог помогали знания Стихий и Вечная Память, что хранилась в Палатах Мертвых. Небо, море, земля и пламень Аида, все четыре Предела открывали ей свои тайны в нужный момент. В этом и заключался Дар Всеведения не знать всё и всегда, но узнавать то, что необходимо и именно тогда, когда понадобится. И открывался он, как правило, очень ненадолго. Едва лишь задача бывала выполнена, знание тут же исчезало из памяти. В отличие от Дара Всеведения, Дар Тайного Знания всегда был к услугам своего обладателя, но касался он лишь конкретных, строго определенных областей, а то и всего лишь какой-нибудь одной, и всегда требовал преданного служения себе и самоотверженности. Он был как след, как нюх вел туда, где можно было найти и получить сокрытое, но чтобы воспользоваться этим следовало потрудиться даже богам. Даже им тайное знание просто так не давалось, его требовалось заслужить. Гекате были свойственны оба Дара, причем, в наивысшей концентрации, и как раз эта особенность в сочетании с её обязанностями подательницы помощи, самым естественным образом сделала богиню дорог правой рукой Афродиты и её верной соратницей.
Сила любви, подвластная Пенорожденной связывала обе составляющие эликсира и материальную субстанцию, и энергию Даров, а сила духовного умопостижения, свойственная космической ипостаси богини, Афродите Урании определяла верно и безошибочно составы и пропорции, а также время, место и способы вручения эликсира, степень его необходимости и истинные её причины. Стихией и сутью Урании было достижение идеальной гармонии через понимание через любовь духа и ума, а красота телесная была лишь зримым её воплощением. Перекидывать мостики между людьми, вещами и явлениями, пролагать новые пути и сохранять старые, связывать части в целое и быть, тем самым, везде и повсюду, пронизывать мироздание, постигая его вновь и вновь, бережно и терпеливо это и было истинным назначением Любви, и её повелительницы, Афродиты. Дороги, ложившиеся под ноги Гекате от предела к пределу, от царства к царству вели неуклонно от Олимпа в Аид, и обратно. Но дороги Знания и пути Любви не могли расходиться далеко они были едины в основе своей, и вместе они вели к Истине, бесчисленные отражения которой хранили Книги Памяти и книги Судей в Палатах Ушедших, в царстве Долга и Покоя. Афродита почти безоговорочно доверяла своей помощнице, и заметим мимоходом, племяннице, и это порой вызывало досаду юной дочери Геры. Она немножко завидовала их союзу, а унаследованная от матери подозрительность время от времени превозмогала великодушие и легкомыслие, свойственные юности. К тому же, Геба нежно любила мать и жалела ее.
Геката понимала её чувства, но не разделяла. И дело было вовсе не в личной неприязни или конфликте интересов. Неистовая жажда власти, обуревавшая царицу Олимпа вот где таилась главная опасность. Геру нельзя было подпускать к Дарам просто потому, что она к ним никого потом не подпустит.
Следовало предупредить Пенорожденную. Гекате не хотелось волновать её попусту, но стоило ей только заговорить, как оказалось, что богиня Любви вполне разделяет эти тревоги и даже более того!
Я боюсь, тетушка, что Дары придется спрятать. Здесь держать их опасно. Их ценность так велика
Не стоит объяснять мне очевидное, племянница! Мы обе знаем, как они драгоценны и что небрежность в этом деле непростительна. Мне тоже не нравится, что они здесь. И всегда не нравилось.
Ты никогда не говорила об этом.
И поэтому ты сочла меня беспечной? Прости, что разочаровала. Я все время нервничаю, что их секрет могут раскрыть. Здесь слишком много народу.
Здесь в смысле, на Олимпе? Или здесь в твоих покоях?
Последнюю фразу Геката произнесла с легкой запинкой и улыбнулась неловко, словно извиняясь. Афродита усмехнулась.
Ну, положим, большая часть тех, кто сюда приходит, видит только мои прелести, остальное их уже не волнует. Нет, проблема в другом: здесь у всех слишком много свободного времени. И для праздного любопытства и для интриг. Если б их можно было убрать с открытого места!
Но это невозможно, ты ведь сама знаешь! Мы погубим их силу, если спрячем под замок. Эти правила, что «они должны быть в руках и под рукой Дающего» так было всегда.
Эти правила установили в те времена, когда нас было раз-два, и обчелся. Но времена меняются. Нас стало больше, составов тоже, и для работы с ними требуется всё больше и больше времени. И тебе ещё сложнее, чем мне, разве нет?
Ты права, богиня любви. Слишком много дорог ложится мне под ноги. Нужные травы и цветы, увы, не растут все в одном месте. Я устаю. И опаздываю туда, где меня ждут. Именно поэтому я была только рада отдать часть своих обязанностей Гере.
Ну, приписывать эту «передачу власти» твоему смирению даже не пришло мне в голову.
А я очень надеюсь, что Гере пришло в голову именно это. Она будет в ярости, если узнает, что я свалила на плечи царицы Олимпа те хлопоты, которые меня более всего тяготили.
Тогда мне точно придется поискать тебе укромное местечко. И на подольше. А что касается цветов и трав
Геката вдруг всхлипнула и моляще стиснула локоть Афродиты. Та погладила нежно дрожащие руки, улыбнулась ласково, заглянула в глаза, а потом внезапно дунула на прядь волос, прилипшую к бледной щеке. Геката рассмеялась сквозь слезы, так неожиданно это было, и так задорно. Афродита обняла её за плечи, усадила на скамью, заваленную узорными тканями и мягкими подушками, присела рядом.
Говори. Ты уже что-то придумала, я вижу!
Думаю, мне нужен мой собственный сад. Но, как только он появится, появятся и вопросы.
Значит, его надо будет спрятать. Вот только где?
Я буду думать, Пенорожденная. Ты поможешь мне?
А у тебя есть сомнения?
Нет. И не было. Но я должна была спросить. Ты сердишься?
Нет. Ты все сделала правильно. И мой ответ да. Я помогу тебе.
Глава IV
Жалость и жажда
Вечерняя дымка обняла Олимп. Земля отдавала тепло, накопленное за день, леса внизу темнели и стихали, в густой синеве небес разливалась звездная река, без краев и берегов. Огромные орлы ещё чертили круги в вышине, ещё пылал алый закат у самой земли и шептал, и шуршал ветер в скалах. На гору богов медленно накатывалась ночь. Синий цветок в зале Совета раскрывал потихоньку свои лепестки, один за другим; они тихо светились, издавая очень негромкий, но внятный, мелодичный звук. Его тон то повышался, то понижался; в нем слышалась басовитая сладость, янтарный тягучий гул, а потом этот гул переходил в легко дрожащую, серебристую трель, почти не различимую и ласкающую слух, как ветер или волна ласкают разгоряченную солнцем кожу. Обитатели Олимпа, из тех, кто не был в отлучке, или не был занят неотложными делами, расходились по своим покоям, готовясь ко сну.
Статная девушка, светловолосая, белокожая, голубоглазая, в пеплосе из многослойной, почти прозрачной ткани, того нежно-яркого цвета, какой бывает у молодой листвы, когда она словно дымкой окутывает деревья в первые дни весны, отодвинула голову от тяжелой, затканной золотом и серебром завесы, что скрывала вход в покои Пенорожденной. Дочь Геры, богиня юности Гера, уже давно помогала своей тетушке Афродите и с драгоценными снадобьями для кожи и волос, которыми не брезговала даже мужская половина Олимпа, и с напитками для олимпийских пиров. Амброзия амброзией, но бесконечно пить одно и то же было скучновато. Гебе обычно поручалось отнести мазь или притирание тому, кто в нём нуждался или поднести на пиру кому-то из богов или богинь фиал вина, в который Афродита заранее вливала пару капель свежеизготовленного эликсира. Однако богиня любви не составляла снадобья сама, почти вся эта работа ложилась на плечи Гекаты. Именно Геката отыскивала и приносила с собой уже готовые масла или охапки нужных цветов и трав для создания тончайших оттенков и композиций. Именно она смешивала масла и кремы, проваривала травы в небольшом котелке, перекладывала готовые мази в коробочки и переливала эликсиры в тонкостенные сосуды из цветных камней. Афродита, казалось, лишь надзирала за их созданием. Впечатление это усиливалось ещё и тем, что Гебе ни разу не позволили присутствовать на заключительном этапе: когда мазь или эликсир были уже почти готовы, и оставалось, что называется, крышечку завернуть, богиня любви выгоняла их обеих из покоев. Правда, иногда она выгоняла только её, Гебу, но девушка, если даже и обижалась, то ненадолго; у всех свои секреты, придет время буду знать и я. Юность милосердна и добра, но, увы, чаще всего потому, что почти всё время сконцентрирована исключительно на себе самой. Получилось отлично, не вышло подумаешь, в другой раз, всё равно впереди вечность. Она, конечно, у всех впереди, но у старших и первородных она почему-то всегда короче, и бежит быстрее, чем у тех, кто пришел вослед.