Клопов из ташкентских «шанхаев», обитателям коих и дали квартиры в наших домах, новосёлы навезли в самом деле немерено несколько лет выводили всем «обчеством», конопатя все щели и дыры, оставленные строителями, предварительно засыпая их дустом и поливая дезинсекталем.
Но водитель скатил из фургона по приставленным сходням молочные фляги и, подняв литровый черпак-стакан на длинной ручке, выкрикнул:
Граждане, молоко! А там у меня ещё и горячий хлеб.
Лоджии вмиг опустели. А через минуту к мотороллеру уже стояла огромная по-советски ругливая очередь с бидонами и баллонами, как у нас в Туркестане называют трёхлитровые стеклянные банки, и авоськами на плечах.
Граждане, ну зачем же толпиться и нервничать: вон и к тем домам уже мотороллеры подъезжают просто я к вам первым успел.
В нашем дворе, прозванном ребятнёй «пистолетом» за его характерную конфигурацию, было 8 домов и у каждого вскоре стояли эти признаки наступавшего коммунизма. Люди и подумать того не могли, что отныне не надо бежать утром в булочную или в молочный им это всё подвезут прямо к подъезду.
Другой приметой наступавшего уже почти осязаемо коммунизма стали кассы-автоматы в городском транспорте. Вдруг в тот же год на многих маршрутах исчезли кондукторы, а вместо них в начале салона и в конце, а если вагон длинный, то и в середине подвесили или поставили кассы, куда нужно было самим бросать монетки в соответствующем наборе и, покрутив ручку сбоку, выдавить из кассы билет совсем как бельё из отжимки на стиральных машинах тех лет. Ничего автоматического в этом, конечно же, не было, но об этом никто не задумывался восхищал автоматизм не механики, а поступка по совести: сам заплатил сам оторвал билет. И сам себя уважаешь. Коммунизм!
И вот мой смартфон бренькнул именно так, как бренчала в пустой утробе кассы выехавшего из депо вагона брошенная в неё первая монетка. Услышал этот забытый уже звук, и что-то тёплое скользнуло по душе, словно котёнок. А это пришла ММС с фотографией чека.
Нет, мы с Большаковыми не ошиблись: год читался особенно чётко. Значит, или у нас с ними групповое помешательство для маленькой такой компании, или Меня подмывало выйти во двор и спросить у соседей, какое число они видят на чеке, где указана дата. Я уж было оделся, но в дверях осознал: а если мы с ребятами всё же пока что не психи, то после моего вопроса о нас именно так и подумают. Так зачем же нам гнать лошадей? По пятому номеру мы всегда же успеем. Опять не понятно? В Ташкенте к психушке вёл пятый трамвайный маршрут.
Меня уже злило немного, что я, старый аналитик, а аналитика это основа профессии журналиста, даже если он не обозреватель, не колумнист, как теперь говорят, а «бегун» -репортёр упёрся в стену и не могу нащупать в ней даже щелочки. Отчего всё же этот неизвестный Некто словно призывал меня отметить столетие именно событий 20 августа 72-го? И всех ли событий? Ну что, скажите на милость, за «события» были до нашей встречи с Олей сломавшаяся молния на моей ширинке, что ли? Тогда это да, мне казалось событием, да оно им и было очень уж стрёмно мне было стоять с расстёгнутыми брюками на утренней линейке, когда ни отвернуться, ни прикрыться. Но эта засада из тех событий, которые перестают ими быть, едва только минуют. Нет, ну что о том говорить
Заварил чай, сделал хайтар, налил в кружку. Будь пиала, мне подумалось, это б меня подстегнуло, но пиалы не было, а моя старая белая, в своей основе, кружка с широкой, почти во всю её высоту «малахитовой» полосой посередине, которую мне подарили домашние, помнится, на 23 Февраля ещё когда жил на Дону, ничего мне шепнуть не могла ни по-русски, ни по-узбекски
А ведь шепнула! Из душистого облачка пара сначала на губы, а после и в мозг перескочила идея начать со второй части загадки кто мог быть заинтересован в том, чтобы я сейчас ломал себе голову.
Пожалуй, и верно идея. Итак, 20-е. Переберём всех, с кем контактировал и общался в тот воскресный августовский день. Первая, разумеется, Мила. Это была роскошная женщина! Даже на фотографии с пионерами видно, что это за секс-бомба. Она была старше меня на 4 года и воспринималась как зрелая женщина. Соблазна почему-то не вызывала, что было б естественно, кстати, в силу присутствия в общей спальне со мной такого сильного эротического заряда, но уж вот так. Отношения у нас сложились дружеские и ровные, и Мила никогда не слала никаких сигналов к более тесному сближению. Или я этого по молодости и неопытности не понимал? Может она их как раз посылала, да я не просекал, а потом этот кокон?..
Выходит, женская ревность к сестрёнке из-за мальчишки, который не ловит её феромонов? Что ж, в этом есть логика, хотя мне это кажется диким в контексте того, что я помню про тот и про все наши дни.
Добавляю в чай коньяка дома у меня любимый «красный» «Киновский», хотя как любимый в том смысле, что он мне нравится, а так стоит откупоренный уже как бы ни третий год. Ну что, ладно, Мила. Вот она представляет мне Олю явно наслаждаясь произведённым эффектом: ты, мол, думал «сестрёнка» так вот, обломись!.. И зачем это, если флюиды и феромоны? Тогда уж скорее ей следовало прятать, а не выпячивать Олю, а то и вовсе не приглашать на вожатский мой медонос что это за диковинный мазохизм советского логопеда, ну и что же что бёдра Вирсавии? Нет, на мазохистку Мила вовсе не походила. Она явно радовалась наконец-то приехавшей к ней в гости сестрёнке и делила со мной эту радость.
А дальше как она себя повела? Могла ведь, как Надя наутро, о чём-нибудь девочку упреждающе «просветить» ещё до нашей с ней встречи если не с вечера 19-го, так пока я возился с молнией. Мол, у меня вожатый вполне себе симпатичный, а у него тут девушка не спецом, а так, обрисовывая общую обстановочку. Но ведь не было этого, иначе б не засветился кокон а что точно не засветился бы, подтвердит эта чёртова хлебовозка.
Положим, Мила почему-то не предвидела никакого соперничества мальчишка тюфяк, за целую смену даже случайно не коснулся её вирсавиевых бёдер, хотя извинительных обстоятельств было сколько угодно: и пропавших ребят наискались, хватаясь в потёмках за воздух и чьи-то руки-ноги-уши, едва лишь хрустнула ветка, и в поход многодневный ходили, где грели друг друга, сбившись отрядом в тесную кучку и потухающего костра. Вон он, даже на фото целомудренно отгородился «перегородкой» из белобрысого пионерчика кадр не снимавший придумал, а я сам так нам сесть предложил.
Но ревность могла закипеть и потом! А в чём же её проявление? В том, что убедила лечь спать почти в три ночи сестрёнку и этого тюфяка, ослеплённых друг другом? Но это нормально, она же не в коконе, а реальная жизнь того требовала.
Стоп! А если Мила тогда уже захотела тот кокон разгрохать? Для этого надо, конечно, спровадить сестрёнку. А предлог? И вот уже вижу картину, как Мила утром зачем-то зовёт проходившую Надю, знакомит с едва продравшей глазёнки сестрицей-соперницей, заводит разговор об обещанном ночью её со мной утреннем путешествии к бурливому Акташу. «Правда, Надя, оно того стоит? Вы же были там с Сашей?» «Ещё бы! Только там столько колючек! Я в темноте укололась, отдёрнула руку и оступилась на мокром камне и мы с Сашулей полетели в воду»
Нет, это сущий бред. Надюша гордая и никогда бы не стала ничьим инструментом интриг. А главное, самое главное она же красивая умница, именно так. Вот вы мне скажите, какая разница между красивой умницей и умной красавицей. Сдаётесь? Не видите разницы? Умная красавица всего лишь ведь умненькая смазливка. А красивая умница перл создания. Тут, как и всюду, управляющее слово существительное, иначе и не бывает. Рядом со мной всегда были только такие имена существительные начиная с моей мамы.
Нет, Надюша сама к нам пришла в павильон в то утро 21-го августа инстинктивно, в каком-то родившемся, скорее всего, в зыбком предутреннем сне порыве и сама, вероятно, об этом жалела. Я помню её глаза, ставшие вдруг зеркалами, в которых отражался блудный сын, когда через два дня я вернулся в лагерь побитой собакой, и она, как-то отделавшись от конфидентки Козловой, повела меня за руку вверх по склону горы, на котором раскинулся лагерь, и за всё время нашей странной короткой прогулки сказала только однажды и только одно: «Сашуля».
Значит, всё-таки Мила? Тогда чего она добилась, если столь изощрённо интриговала? Но ведь мы, интригуя, не всегда можем знать результат. Просчиталась. Ошиблась. Но это не значит ведь, что ни к чему не причастна. Нет, всё же, скорее всего, даже если она и желала в душе отъезда Оли, ей просто споспешествовал естественный ход вещей.
Пока что запишем так: оправдать, но оставить в сильном подозрении была такая формула приговора в дореволюционном судопроизводстве.
9. ДИДЖИТАЛЬНЫЙ ВЕК!
Вот об этом бы я и хотел расспросить, да с пристрастием Милу, если бы кто оживил наше лагерное с ней и Игорем фото.
Желания следует утолять, пока они есть, а не когда появятся возможности. Но тут иной случай. И всё равно я снова и снова, как сейчас помню, переходил на компе к вьюеру изображений и вглядывался в её лицо на старом снимке, будто оно способно хоть что-то мне сообщить.
Вообще-то способно. Хотя бы напомнить, что год там 72-й и ей 24. Это по сегодняшнему «курсу» 71. Ну, допустим, Мила и есть главный интересант нашего с её сестричкой расставания. Даже без личной выгоды, а из спортивного интереса. Или, возьмём ракурс более прагматичный, старшая сестра, видя такое дело, испугалась, что Оля, едва поступив в институт, завихрится в возвышенных чувствах, а там уж, как водится, свадьба-дети-не до учёбы. Могло такое быть? Вполне могло и аж со свистом! А тут ещё и «объект» этот, из кокона ему самому учиться впереди целых два года, а там, скорее всего, как тогда было принято, в офицеры-двухгодичники загребут и запулят, куда Макар телят не гонял, а именно за Можай. И будет её нерасчётливая сестричка в пелёнках и без театров, которыми сызмальства грезила, влачить, и влачить, и влачить.
Очень реалистично. И ведь именно это бы, скорее всего, и случилось. С одной лишь поправкой, что после окончания универа я в армию не попал. Окончил, как положено, военную кафедру, принял на сборах в Туркмении летом 73-го года присягу, походив после этого пару месяцев в старших сержантах и командирах отделения, а весной 74-го мне присвоили звание лейтенанта. Перед защитой диплома нас собрали на военной кафедре и заместитель её начальника полковник Александр Максимович Чуб отец моего однокурсника и нашего с Игорем друга Саши Чуба продиктовал нам рапорт о призыве на военную службу на два года по военной специальности «командир мотострелкового взвода». Всё было в порядке вещей: выпускники на два года старше нас всей группой уехали в ГСВГ Группу советских войск в Германии, а непосредственные предшественники загремели в Забайкальский военный округ. Подобное суждено было и нам. Однако уже после защиты, когда нас снова собрали на нашей «военке» как мы думали, для объявления приказа, кому куда ехать служить, нам зачитали другой приказ Министра обороны Маршала Советского Союза Гречко об отмене призыва в тот год двухгодичников в связи с избыточным выпуском военных училищ и отсутствием для нас в этой связи офицерских вакансий.
Так что Оле уж точно бы не пришлось, как и мне, куковать на затерянной «точке» и дуреть от идиотизма гарнизонной жизни. А там именно дурели, в пустынях, тайге и на северах, особенно считавшие дни двухгодичники. Помню, как в нашей кадрированной части в Иолотани под Мары, где было всего 36 офицеров да рота солдат, одинокий лейтенант Черноиванов из белорусских двухгодичников едва не угрохал себя, стреляя целыми днями со скуки в пустыне из пистолета по сусликам и так, и сяк, и через спину, и между ног; если бы камушек срекошетил немного точнее А командир части, подполковник, фамилии коего память не удержала, человек, в отличие от балбеса Черноиванова, вроде бы основательный, живший с женой и дочерью в офицерском благоустроенном доме внутри части, выходил из него исключительно в полдень, причём уже весьма здорово набравшись чернильного «Геоктепе», продирался нетвёрдой иноходью через жидкий скверик на выжженный туркменским летним солнцем плац, где тотчас преображался и проходил его по периметру молодецким строевым шагом, потом отдавал честь профилям Маркса, Энгельса и Ленина на панно позади трибуны и лишь исполнив этот ежедневный идиотский ритуал отправлялся в свой кабинет в штабе части Родинке малёха послужить.
А в остальном всё в точности так, как мной задним числом сконструировано, и случилось бы с нами, тут даже к бабке не ходи. Это теперь я воображаю, что нет, мы же умные были с Олей, мы, конечно б, сперва доучились и стали работать, а потом уж и проза любви. Да шиш с маслом! А куда денешь, как говорил мой знакомый ташкентский архивист Жора Никитенко, давление в ушах («Да как женился на своей жене? Пришёл из армии, а тут давление в ушах»)? Кокон лишь чуть-чуть не переделал нас в единое целое со всеми вытекающими, увы, прозаическими последствиями.
Итак, повторяю, допустим, Мила и есть главный интересант нашего расставания с Олей неважно из каких соображений. Но зачем ей, если жива, конечно, всё это ворошить в 71 год?! Трудно представить, чтобы старушка, даже если такая же шустренькая, как я, стала придумывать и придумала! экзотический способ напомнить, что в 2072 году, до которого мы все, конечно, не доживём, исполнится сто лет нашему с Олей кокону. Так ведь этот способ ещё мало придумать надо осуществить! Изготовить чек, подбросить его Андрею, которого, кстати, я в том 72-м ещё и близко не знал, а она и поныне, сделать так, чтобы этот чек не скомкали и не швырнули в помойное ведро, а непременно показали мне. Нет, это какая-то чертовщина! Даже достаточно молодой и энергичный человек, причём хорошо знающий всех нас, не стал бы с этим затеваться, а тут почти призрак девушки из более чем сорокалетнего далека
По тем же причинам отпали один за другим и все, кто был в лагере 20 августа 72-го: а) режиссёр Дамир Салимов, знакомый с Милой, но шапочно, а об Оле наверняка не ведавший ни сном ни духом; б) Игорь Флигельман, вряд ли придавший особое значение именно 20 августа, хотя он очень душой мне сочувствовал. Но даже если б и нет, даже если б вот так трансформировалась его саркастическая улыбка, когда он пробасил над нами: «Что, Саша, два билета на дневной сеанс?!» всё равно это не в его стиле. Он добрый и простой: мог вышутить беззлобно, но и только; в) Надюша Алешкова, которая, конечно, была уязвлена, но ведь она тогда же воздала мне сполна так зачем бы теперь?
Персонал лагеря вообще не имел к нам отношения и мало с нами общался. Таня Козлова Вот Таня могла бы, в принципе, мстя за Надю, но опять же не в наши с ней тогдашние 64.
Ну, значит, пришелец из будущего больше некому! хряснул я по столу. И тут опять позвонил Андрей.
Старик, я тут подумал: может кто-то просто нынче подделал чек, а вовсе он не из будущего заслан, сказал он, не здороваясь. Видно было, что они с Леной теперь только этим и живут. Ты компьютерщик скажи, это вообще-то возможно?
Да без проблем! испугал его я: я почувствовал, что он испугался, ибо до этого не очень, видимо, верил в возможность подделки, которая всё меняла. И я уже думал об этом. Подделать-то можно, а вот кто б этим занялся: все участники той истории уже давно старики.