Конечно, выглядела эта отделка (в 1970-е годы она стала осыпаться, и в 1990-е дом просто покрасили) несколько натужно: авторы еще не в силах вообразить себе жилой дом без каких-либо примет красоты. Но и аллюзия неслучайна: оба дома открывали новые эпохи и в истории, и в архитектуре. Эта отсылка еще и по-ленинградски смелая: начиная новую эру, перебросить мостик не к 17-му году, а к XVIII веку. Но Летний дворец Петра тогда считают «первым домом, в основу которого был положен принцип типового проектирования»[22]. И неслучайно его поместили на обложку журнала «Архитектура и строительство Ленинграда» в марте 1955 года после первого выступления Хрущёва на тему «архитектурных излишеств».
Это прокламация тех же модернистских ценностей: простоты, практичности, рациональности. «Русский дипломат в Париже Антиох Кантемир рассказывал жене знаменитого Монтескье, как он был удивлен, когда, приехав в Петербург, увидел дворец царский, похожий на скромный домик какого-нибудь голландского фермера»[23]. Так же скромен дворец и внутри, а учитывая, что он был Петру и офисом, то личных помещений царю оставалась сущая ерунда: спальня, кабинет, столовая (плюс туалет под парадной лестницей). То есть фактически «трешка» хороший советский стандарт.
Впрочем, «трешки» тоже бывали разные, в доме Васильева комфорт определяли План секции Фото В. Туроверова. 1957 именно высокие потолки (3,1 м в чистоте почти как у Петра, где 3,3 м, чай, не Хрущёв ростом), пропорции комнат (3/4 их были квадратными) и размеры окон. Кроме того, дом был узкий и короткий (всего 2 секции), поэтому 2 квартиры на каждом этаже имели двустороннее освещение, а еще 2 окна на разные стороны. Набор квартир тоже был весьма неординарным: 5 «однушек», 10 «двушек», 5 «трешек» и 10 (!) четырехкомнатных. Грамотная их группировка дала всего 3 пары стояков.
«В обычных хрущёвках и ванные, и туалеты, и кухоньки все маленькое, просто никакое, говорит одна из жительниц дома. И стены какие-то тонкие. А здесь хорошие капитальные стены, звукоизоляция отличная. Я ни за что не переехала бы в хрущёвку»[24].
Д. Трезини. Летний дворец Петра I. 17111712
А вот внешние стены были, наоборот, тонкими «Новоселы обжились, высадили под своими окнами деревья, кто какие любит, и черемуху, и вишню, и клен, и старались не замечать, что не все хорошо в их новом доме. Холодно, Коля? спросил на одном из совещаний главный инженер треста Главленинградстрой Александр Александрович Сизов. <> Жить можно, Александр Александрович. Дом ведь первый. А так щели замазали, плитки купили греемся. <> Оба знали: радоваться пока нечему. Дом холодный»[25].
В Летнем дворце стены тоже были тонкими, а рамы одинарными, но он на то и был летним, жили в нем лишь с мая по октябрь. Здесь же были применены панели из шлакобетона, который себя не оправдал в первую очередь из-за больших теплопотерь (и в итоге уступил место керамзито-, пено- и газобетону). Тем не менее, именно здесь концепция «панель на комнату» впервые прозвучала во всей своей чистоте: не было никаких дополнительных деталей типа пилястр, чтобы прикрывать стыки панелей, а все панели были одинакового размера. В панель между уборными смежных квартир закладывалась разводка, а газовые трубы и отопление тоже были замурованы в стены, что было ноу-хау (потом, правда, когда пришла пора их менять, пришлось их все же вытащить).
Возможность же обсуждения дома с жителями была обусловлена тем, что квартиры в нем дали людям, которые его строили (не всем, конечно, а лучшим, в числе которых был и Коля, монтажник Николай Здобнов). Кроме того, одна из квартир в доме оставалась «лабораторной»: здесь жили дворники, которые должны были замерять температуру и следить за состоянием построенного. Тревога была понятна: построили дом очень быстро за 79 дней (после нулевого цикла), еще 23 дня ушло на отделочные работы. Собирала дом бригада, куда входили 6 монтажников, 1 сварщик и 3 бетонщика, работы велись в две смены. Башенный кран, правда, при этом простаивал половину времени.
Еще два таких же дома построили в 122-м квартале, но потом сочли этот эксперимент слишком большой роскошью.
Планировки же были признаны удачными, и из них произросла серия I-507, но уже, конечно, без высоких потолков. В общем, мы пошли иным путем, а на этот дом долго указывали как на неудачный образчик. Хотя убогость нынешнего его облика связана не только с тем, что облетел декор (и балконы на одном только 3-м этаже кажутся теперь странной прихотью, а не частью продуманной композиции), но и с тем, что дом стоит в плотном окружении вальяжных сталинских домов, как сержант промеж генералов. Впрочем, если бы он оказался в соседнем 124-м квартале[4], застроенном настоящими хрущёвками, грустно было бы уже их многочисленным жителям.
2. ПЕРВЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ КВАРТАЛЫ КРУПНОПАНЕЛЬНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА 19561959
АРХИТЕКТОРЫ Е. ЛЕВИНСОН, Д. ГОЛЬДГОР, И. АЛЕКСАНДРОВ
УЛИЦА СЕДОВА, 6183
ЛОМОНОСОВСКАЯ
Черёмушки по-ленинградски
«Вот передняя наша, вот и вешалка наша. Наша комната, Саша! Наша комната, Маша! Вся квартира наша, наша, кухня тоже наша, наша!» Мечта молодоженов из оперетты Дмитрия Шостаковича «Москва, Черёмушки»[26] была актуальна для жителей всех городов СССР. Неудивительно, что фильм по ее мотивам назывался уже просто «Черёмушки»[27] и снимался в Ленинграде, предвосхищая коллизию «Иронии судьбы» Эльдара Рязанова. Однако при более внимательном рассмотрении оказывается, что панельные жилые дома в двух столицах с самого начала заметно отличались.
Кварталы 122 и 123 на Щемиловке строились одновременно с 9-м кварталом Новых Черёмушек и были таким же экспериментом, в рамках которого проверялись возможности строительства из крупных панелей и планировки малометражных квартир. Но проходили эти эксперименты по-разному. В Москве произошел резкий разрыв с предшествующей практикой, а ленинградцы, переключившись на новый метод строительства, смогли сохранить преемственность.
Во-первых, новые кварталы проектировала та же мастерская Ленпроекта под руководством Евгения Левинсона и Игоря Фомина, что с середины 1930-х годов застраивала район Щемиловки. К середине 1950-х по обеим сторонам от продолжающей трассу Володарского моста Ивановской улицы и вдоль ближней к Неве стороны будущей улицы Седова уже стояли объединенные общим архитектурным решением (то есть практически типовым проектом) комплексно спроектированные кварталы. «Центральная часть новых кварталов решена единым значительным комплексом, в котором большую роль играет здание школы с площадками для игр. Такое размещение, с одной стороны, приближает школу к обслуживаемому кварталу и делает возможным подход к школе без перехода магистрали, а с другой создает условия, при которых нет уличного шума, препятствующего школьным занятиям»[28]. Так Левинсон и Фомин описывали свой проект в 1936 году, на четверть века опережая важнейший принцип планировки микрорайона.
122-й квартал, по сути, повторил планировку предшествующих, дома даже немного загибаются за углы участка и это при том, что раннее панельное домостроение всячески избегало угловых секций, усложнявших процесс монтажа. 123-й квартал стал практически линейным, вытянувшись вдоль улицы Седова, но только потому, что с противоположной стороны к нему подступает большой водоем, если бы строительной реформы не произошло, дома, скорее всего, встали бы примерно так же.
В нижних этажах некоторых домов устроены магазины в то время как в московском 9-м квартале Новых Черёмушек все магазины и кафе были выделены в отдельные «кубики», а дома, ради удобства строителей, заполнялись одинаковыми квартирами от первого до последнего этажа.
Вид двора 122-го квартала.
Для обитателей новых домов более существенным оказался ленинградский консерватизм в том, что касается допустимой малометражности квартир. Высота потолков в 3 метра, предположим, встречалась и в первых московских хрущёвках, но кухонь площадью в 10 метров в Черёмушках не встретишь, а в Щемиловке они норма для двух- и трехкомнатных квартир. Другое существенное отличие полное отсутствие проходных комнат. На общесоюзном уровне проходные комнаты были признаны вполне приемлемыми для односемейных квартир и даже желательными, как определенная гарантия от превращения квартир в коммунальные[29].
Первые экспериментальные кварталы крупнопанельного строительства
Но в Ленинграде решили иначе: пусть все комнаты будут изолированными, а угроза превращения в коммуналки может быть предотвращена на административном уровне: просто не селить в квартиры больше одной семьи, и все.
Наружную архитектуру, разумеется, пришлось изменить: величественные гигантские портики и колонные лоджии, украшавшие дома на Ивановской улице и четной стороне улицы Седова, безусловно, попадают в категорию архитектурных излишеств. Новые дома, уже не 6-этажные, а 5-этажные, по новым правилам, собраны из изготовленных на заводе панелей. Тем не менее их стены четко артикулированы: есть и цоколь, и венчающий антаблемент; лестничные клетки обозначены на фасаде почти непрерывным вертикальным остеклением, а балконы сгруппированы так, чтобы создать ритм в довольно однообразной линии застройки. Архитекторы были не готовы к полному аскетизму стен из одинаковых панелей и постарались внести в них декоративность.
Пускай панели делались на заводе, но сам метод их изготовления на этом раннем этапе оставался кустарным. Облицовка наружных поверхностей панелей выкладывалась вручную, и можно было использовать плитку разных размеров и двух цветов кремового и терракотового, а кое-где использовать терраццо из битой плитки.
Вынужденные отказаться от одного класса отсылок (Ивановская улица, разумеется, осознавалась как очередной извод священной для ленинградцев улицы Зодчего Росси), архитекторы нашли в петербургской традиции другой, подходящий к случаю. Разве может быть пример экономичной жилой архитектуры лучше, чем Летний дворец Петра I?
Зона отдыха в новом жилом районе.
Перспектива
Встретили кварталы очень хорошо. «Новизна! Вот первое, что хочется сказать, знакомясь с новой застройкой. Целесообразность и повторяемость элементов, которыми оперирует эта архитектура, показывает, как именно можно строить по-новому, освобождаясь от кустарщины, от всяческих излишеств и фальши»[30], констатирует рецензент в «Архитектуре СССР». Мягко попеняв архитекторам за то, что они не использовали возможности свободной расстановки зданий, и указав на некоторую монотонность, возникающую из-за одинаковой этажности домов, он заключает: «крупнопанельное домостроение в Ленинграде успешно прошло первый экспериментальный этап и входит во второй этап массового строительства»[31]. И сам «Ленпроект» бодро рапортовал в 1957 году, что на основе опыта строительства 122-го и 123-го кварталов институт разработал проекты типовых крупнопанельных домов для массового строительства в Ленинграде[32].
Генплан 122-го и 123-го кварталов
Макет 122-го и 123-го кварталов
Однако вслед за эпохальным постановлением «О развитии жилого строительства в СССР», опубликованным 31 июля 1957 года, последовали директивные указания: сократить служебную площадь квартир (то есть всего, кроме жилых комнат) как минимум в два раза, понизить высоту помещений до 2,7 м, ограничить ширину лестничных клеток 2,2 метрами, уменьшить вес ограждающих панелей, ввести плоские крыши[33]. Ленпроектовцы, скрепя сердце, принялись перерабатывать свои чертежи. На протяжении нескольких лет, пока не вышло новое постановление о повышении качества жилищного строительства, в Ленинграде, как и в других городах Союза, строились квартиры с низкими потолками, микроскопическими кухнями и совмещенным санузлом, который ехидные ленинградцы прозвали «гаванной» («гальюн ванна»). Пришлось забыть и об индивидуальном дизайне панелей, требующем дополнительных трудозатрат.
Евгений Левинсон и Давид Гольдгор воспользуются оставшимися в их распоряжении возможностями, и уже в следующем, 124-м квартале на Щемиловке будут сочетать дома разной этажности и более изобретательно ставить их на участке. Но при этом им придется применять навязанную из Москвы «систему инженера Лагутенко», которую впоследствии раскритикуют за низкое качество полученного в результате жилья. В статью, посвященную перспективам индустриального строительства, Левинсон и Гольдгор многозначительно вставят цитату уважаемого в СССР американского теоретика архитектуры Льюиса Мамфорда: «Проклятие машинного метода в том и заключается, что он неумолимо отвергает участие даже того архитектора, который является страстным поборником машины»[34].
3. ПИСКАРЁВСКОЕ КЛАДБИЩЕ 19451960
АРХИТЕКТОРЫ А. ВАСИЛЬЕВ, Е. ЛЕВИНСОН
СКУЛЬПТОРЫ В. ИСАЕВА, Р. ТАУРИТ (СКУЛЬПТУРА «РОДИНА-МАТЬ»), М. ВАЙНМАН, Б. КАПЛЯНСКИЙ, А. МАЛАХИН, М. ХАРЛАМОВА (БАРЕЛЬЕФЫ)
ПРОСПЕКТ НЕПОКОРЕННЫХ, 72
ПЛОЩАДЬ МУЖЕСТВА
Деликатно минимизируя набор изобразительных элементов, авторы мемориала создают неожиданно модернистский ансамбль
В фильме «День солнца и дождя» Виктора Соколова (1967) два ленинградских пацана обсуждают одного из отцов: «Всю войну прошел! Орденов-то сколько! И не носит Почему? Никто не носит, и он не носит. Что он, рыжий, что ли?» Современного российского зрителя в этом диалоге удивит факт неношения орденов, но необычна и аргументация, точнее ее отсутствие. В тот момент общественное сознание еще не готово сказать себе, что война это не только победа и подвиг, а еще и трагедия и горе. Но именно в Ленинграде это ощущение звенит как нигде поэтому и орденов здесь не носят, и объяснить этого не могут, а главным местом памяти является не какой-то бравурный монумент, а Пискарёвское кладбище.
Генеральный план
Под кладбище эта территория была отведена еще в 1939 году тогда и появилась его центральная ось, по поводу которой в годы перестройки шли бурные споры: была ли уничтожена часть захоронений при ее расширении для создания центральной аллеи. О том косвенно свидетельствуют уже современники: анализируя конкурс на мемориальные объекты, который в 1945 году провел Ленпроект, Владимир Твелькмейер пишет: «К основным трудностям, с которыми пришлось столкнуться авторам проектов братских захоронений, приходится отнести наличие траншей месторасположение которых недостаточно удачно, что объясняется исключительно тяжелой ситуацией всем хорошо памятной суровой блокадной зимы 1941/42 г. Само расположение траншей и их взаимное расположение часто исключали возможность, без перезахоронения, пространственного комплексного решения всей композиции»[35]. Отношение к могилам в советское время вообще было малохристианским: под застройки и дороги уничтожались целые кладбища. Блокада же и вовсе сделала невозможным хоть сколько-нибудь цивилизованное отношение к обряду похорон: сначала трупы еще свозили на кладбища на саночках или просто волоком, а когда и гробы стали роскошью (они шли на дрова, как и кресты со старых кладбищ), тела просто заворачивали хоть как-нибудь (это называлось страшным словом «пеленашки») и просто оставляли на улицах[36].