Абу Хамид Аль-Газали
Крушение позиций философов
Эликсир мудрости
Есть люди, чей вклад в науку настолько масштабен, что абсолютно все, разделяющие и не разделяющие доводов их учения, вынуждены прислушиваться к их голосу даже спустя тысячелетия. Таким вечно актуальным автором для мусульман и всех, кто интересуется философией и религией, является Абу Хамид аль-Газали, один из наиболее авторитетных алимов всех времен. Еще при жизни этот ученый-богослов заслужил титулы, которые и сегодня звучат очень громко. Его называют отцом суфизма, так как именно благодаря работам аль-Газали сформировалась стройная теория этого учения. Книги человека, которого в суннитской традиции называют «худжат аль-Ислам», что значит «доказательство Ислама», в течение многих веков играли огромную роль в жизни всего мусульманского мира. Его труды говорят сами за себя: трактаты «Эликсир счастья» и «Ниша света», критика классической философской школы в работах «Намерение философов» и «Самоопровержение философов», описание и формулирование основ вероучения «Срединный путь теологии» и «Сорок глав о принципах Веры».
О том, насколько велика роль аль-Газали в истории становления мусульманской научной мысли, говорит уже тот факт, что существует целая отрасль востоковедения, специализирующаяся на изучении его трудов «Газалиана». Книги аль-Газали можно по праву назвать эликсиром мудрости для практикующего мусульманина и любого мыслящего человека, пытающегося понять этот сложный мир во всем его многообразии.
«Крушение позиций философов», несмотря на название, труд не разрушающий, а созидательный, строящий новое мировоззрение, здание смыслов, знаменующий собой новый этап в развитии исламской науки. Заочная дискуссия видного мыслителя и теолога Абу Хамида аль-Газали, отстаивающего позиции мусульманского богословия, с последователями аристотелизма и неоплатонизма являет собой блестящий пример полемического искусства.
Автор использует в качестве метода, подтверждающего его доводы, логические инструменты своих же оппонентов и таким образом выявляет неприспособленность рассматриваемых философских доктрин в части взаимодействия с вероучением Ислама. «Крушение позиций философов» масштабный труд, открывающий нам целую эпоху в истории философии и являющийся бесценным историческим памятником, пришедшим к нам из Золотого века мусульманской культуры, и потому будет интересен широчайшему кругу читателей.
Мурад Алискеров
Привычка путать убеждения со знанием эпидемическое заболевание нашего времени
Абу Хамид аль-Газали
Предисловие к изданию 1947 года
Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!
Хвала Аллаху Господу творений, наделенных сознанием! Да пребудут благодать и мир с виднейшим из Божьих посланников нашим господином Мухаммадом, а также с родом его, его сподвижниками и последователями!
Часто перечитывая работы Газали, я осознал, что все они, и в частности «Крушение позиций философов», обязательно должны быть доступны любому желающему ознакомиться с его трудами и исследовать их. По воле Аллаха выходит новое издание [этого труда], и как ученый я счел, что обязан сопроводить его предисловием, учитывая обстоятельства современного книгоиздания.
Имеет смысл сразу предупредить, что образ, в котором на следующих страницах предстанут Газали и его книга «Крушение позиций философов», окажется новым и непривычным для широкого круга читателей и как минимум вызовет удивление. Однако стремящемуся к истине исследователю не пристало отмахиваться от неопровержимо аргументированного мнения только из опасения шокировать людей. Я призываю Аллаха в Свидетели того, что, «обрушиваясь» на Газали (если я вообще «обрушивался» на него) с жесткой и непримиримой критикой либо защищая его (если я, движимый пристрастием и любовью, действительно защищал его), я неизменно желал только истины и лишь стремился к точности. Аллах оценивает деяния человека соответственно намерениям, и воздаяние от Него мы получаем лишь по нашим подлинным намерениям.
Именно этой линии я придерживался, опираясь на всесилие и всемогущество Аллаха, ибо Он Прекрасный Покровитель и Превосходный Помощник.
Сулейман Дунья, г. Шабра, 17 сафара 1366 г. х. (9 января 1947 г.)
Абу Хамид аль-Газали родился около 450 г. х. в Тусе одном из городов Хорасана. Отец его рано покинул бренный мир, оставив малолетнего Газали в нищете на попечении некого суфия, который пристроил его в медресе, обеспечивавшее приезжих учеников всем необходимым для существования.
Часть своих знаний Газали приобрел в Тусе, затем перебрался в Джурджан, а позже в Нишапур, где проживал имам двух Священных мечетей Дия ад-Дин аль-Джувайни, занимавший в то время должность директора государственной школы. Оставаясь под его опекой, Газали изучал фикх, основы Шариата и теологию, в том числе калам[1] мусульманскую схоластическую теологию. После смерти Дия ад-Дина в 478 г. х. он отправился в Муаскар, где проживал до 484 г. х., когда получил назначение на должность валля ат-тадрис (завуча) в государственной школе в Багдаде. Именно в этой школе, где на лекции собирались до трехсот виднейших седобородых ученых, Газали достиг апогея своей научной славы.
Преподавание в медресе он оставил не из прихоти его ожидали затерянные среди песков пустыни дороги. В путешествиях прошло девять лет. Газали посещает Шам, Хиджаз и Египет (так, во всяком случае, утверждают некоторые предания), после чего возвращается в Нишапур, а оттуда в Тус. Умер он 14-го числа джумада II 505 г. х. Мне представляется, как он, расставаясь с бренным миром, говорит примерно то же, что в 1626 г. скажет перед смертью английский философ Френсис Бэкон: «Я вверяю дух мой в руки Божьи. И да будет тело мое захоронено тайно. Но имя мое я отправляю в грядущие поколения и в иные народы».
Газали вырос в обстановке борьбы различных мировоззрений и религиозных споров, когда каждое течение претендовало на роль спасительного, а каждая школа ограничивалась лишь развитием положений, проповедовавшихся ее основателями. И поскольку все эти мнения противоречат одно другому и несовместимы между собой, то не может каждое из них быть единственно верным.
Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) сказал: «Моя община расколется на семьдесят три общины, но спасется из них лишь одна». Как же должен был поступить Газали, который искренне радел за свою жизнь в вечном мире, опасаясь сурового исхода Божьего Суда и боясь Его наказания?
Несомненно, были бы риском, близким слепому следованию традиции, и однозначное присоединение к одному религиозному течению, и безоглядный отказ от другого. Цена вопроса велика либо бесконечное счастье, либо вечные муки. Чтобы обрести уверенность и не знать сомнений, нужно исследовать и проверять самому, а также подвергать объект исследования дерзкой, но обдуманной критике. Именно это и сделал Газали, заявив: «Расхождение народов по верам и общинам, затем расхождение предстоятелей по религиозным течениям глубокое море, в котором утонуло большинство, а спастись удалось лишь немногим Начиная с ранней юности вплоть до становления личностью я непрестанно атаковал темные бездны этого моря, погружаясь в его ужасные глубины так, как подобает бесстрашному, а не как осторожничающий трус. Я вгрызался во все мраки, вторгался в каждое затруднение, ввязывался во все сложившиеся конфликты, исследовал вероубеждение каждой секты, домогался познания секретов мазхаба каждой общины И все для того, чтобы отличить исповедника истины от зазывалы лжи и придерживающегося Сунны от сторонника противозаконных нововведений (бида). Сталкиваясь с последователями эзотерических (батин) учений, я жаждал ознакомиться с их тайнами. Встречаясь с экзотериками (захиритами), я непременно желал узнать итоги их внешнего и буквального понимания религии. Увидев философа, я останавливался, чтобы внимательно выспросить суть его философии. Встретившись с логиком, я усердствовал в познании его позиции и его диалектики. Повстречавшись с суфием, я старался выявить секрет его духовного пути. Если это был усердный служитель Бога, я следил за результатами его служений, а столкнувшись с нигилистом-еретиком, наблюдал за ним, дабы выведать причины его дерзости, нигилизма и ереси.
Жажда познания истины стала моим неотступным занудным обычаем. Еще в начале моей жизни, едва я появился на свет, такие склонности и внутреннее устроение были вложены Аллахом в мою сущность отнюдь не по моему выбору и ухищрению. Продолжалось так вплоть до того момента, пока я не высвободился из связующих нитей традиции, и тогда предо мной пали сдерживавшие стены передаваемых из поколения в поколение религиозных догм. Произошло же это в начале моего отрочества».
Безусловно, отказ от традиции, а также от древних постулатов веры и исследование всевозможных антагонистических суждений с целью выбора выдержавшего критику качественного и пригодного мировоззрения следует считать проявлением сомнения или преддверием сомнения. Сомнение, как и любой душевный процесс, возникает не сразу, а закрадывается постепенно, причем сам человек иногда этого не ощущает. Затем оно крепнет день ото дня и вот уже стесняет дух и душит его.
Кроме того, на Газали могла оказывать последовательное воздействие череда неких событий. Некоторые из данных факторов могли быть мелкими и незаметными, скрытыми пока от взора наших современников. Между исследователями возникли споры о времени и причинах поразившего Газали душевного надрыва. Различные объяснения были предложены профессорами Камилем Аййадом и Джамилем Салиба, Де Бором, Макдональдом, доктором Цвиммером (см. мою книгу «Аль Хакыхату фи Назариль-Газали» «Истинные взгляды аль-Газали»).
Я же полагаю, что в формировании сомнений Газали следует выделять два периода:
1) период, когда сомнение было легким и незначительным, через это проходят многие исследователи;
2) период, когда сомнение стало жестоким и разрушительным, сродни тому, что овладевает великими философами и мыслителями.
Вначале Газали, увидев перед собой многочисленные религиозные течения и рассеянные взаимоисключающие мнения, счел необходимым извлечь из них экстракт истины, поэтому он отказался от следования авторитету канонических суждений, откинув их святость, и принялся искать истину в каждой из сект. Его сомнение на данном этапе возможно резюмировать вопросом: «Какое из этих религиозных течений истинное?»
Газали ринулся искать ответ на мучивший его вопрос, используя разум, чувства, явные смыслы Писания и Сунны и прочие науки по обоснованию доказательств, которые, вероятно, уже были известны в ту эпоху, но вдруг почувствовал противоречия между этими доказательствами, как он сам показал это в книге «Зерна истины в Коране».
Говоря о конкретных людях, он сказал: «Доказательства, построенные на текстах Корана и Сунны, у теологов-мутакаллимов (т. е. занимающихся каламом) противоречивы до такой степени, что они заблудились сами и завели в дебри миллионы мусульман». Затем он высказался о себе самом: «Я не отделяю и себя от этого, потому что сам когда-то спотыкался о хвосты сих заблуждений».
Вполне естественно, что такие доказательства исключают друг друга, потому как степень их силы и слабости, истинности и ложности не единственное мерило. Газали было необходимо пересмотреть эти доказательства и проверить их, а затем и перепроверить через призму непререкаемого знания, в наличии которого он не сомневался. В данном знании «науки открываются настолько, что уже не остается места для сомнений, так как ошибок оно просто не допускает, и сердце не вмещает в себя саму возможность этого. Гарантия отсутствия ошибки в нем очень высока, и это приводит к такой степени убежденности, что даже если некто бросит мне вызов, пытаясь доказать несостоятельность моего знания, превратив камень в золото или палку в змею, то и это не приведет меня к сомнению и отрицанию. Я ведь прекрасно знаю, что десять больше трех, и если некто скажет мне: Нет, три больше! А в доказательство этого я сейчас превращу вот эту палку в змею, и даже если действительно превратит ее на моих глазах, то нисколько не усомнюсь в моем познании. Это приведет лишь к удивлению природой его способности творить подобное, но сомнения в том, что я узнал, точно не возникнет. Вот тогда я понял все то, что я нашел не отвечающим параметрам данного знания, и все то, в чем я не убежден всецело, является недостоверным и небезопасным знанием. Ну, а неблагонадежное знание непререкаемым не является». Если это и есть истинное знание, по мнению Газали, тогда к нему ведут весы истины. Судя по всему, твердо держась именно такого жесткого подхода, он стремился к высоким пробам достоверности и силы и потому был обязан пользоваться исключительно разумом и чувствами, откинув все прочее, ибо все остальное, помимо этих двух мерил, не позволило бы Газали достичь искомого.
Вместе с тем Газали не мог до конца быть уверенным в разуме и чувствах, не подвергнув их предварительно серьезному экзамену, дабы выяснить, способны ли они обеспечить ему искомое непоколебимое убеждение? И он подверг сомнениям эти два мерила, вскоре заявив: «После длительного анализа я не смог позволить себе довериться ощущениям. Да и откуда быть доверию? Самое сильное чувств о зрение. Оно видит тень, кажущуюся ему стоящей и неподвижной, и выносит суждение об отсутствии движения; однако в результате наблюдения через час оно узнает, что тень движется, но движется не резко и интенсивно, а постепенно, песчинка за песчинкой, не останавливаясь ни на секунду. Оно смотрит на звезду, полагая, что та мала не больше динара; однако астрономические расчеты предъявляют доказательства того, что она во много раз больше Земли. О подобных ощущениях судья-Чувство выносит свой вердикт, но судья-Разум обвиняет его во лжи и предательстве, используя неопровержимые доводы».
Так доверие Газали к чувствам пропало, и в его распоряжении не осталось ничего, кроме разума. Но и разум необходимо подвергнуть экзамену: «Ощущения говорят: На основании чего ты так безоговорочно уверен в логике? Кто знает, быть может, ощущения заслуживают не меньшего доверия к себе, чем рациональная логика? Ведь прежде ты всецело доверял мне, но вдруг явился судья-Разум и ты назвал меня ложью. Не будь судьи-Разума, ты бы продолжал верить мне. А вдруг за пределами логического познания есть иной судья? Откройся он тебе, он бы показал лживость логики и ее несостоятельность, подобно тому как судья-Разум обвинил Чувство во лжи. То, что данное мерило не открылось, еще не доказывает, что его не существует».
Душа не могла найти ответа на этот вопрос: «Ты же бываешь убежден в чем-то во время сна? Тебе что-то чудится, но ты прочно веришь в реальность и адекватность происходящего и не сомневаешься в нем, но затем просыпаешься и понимаешь, что у всех твоих фантазий нет ни основы, ни продолжения. Как же ты можешь быть абсолютно уверен в том, что все, в чем ты убеждаешься во время бодрствования с помощью чувств или разума, действительно с тобой происходит? Может случиться так, что ты окажешься в таких обстоятельствах, которые по отношению к твоему бодрствованию будут таковы же, как бодрствование по отношению ко сну. Вдруг твое бодрствование всего лишь продолжение сна? Достигнув этого состояния, ты убедишься в том, что все видимое просто бесплодные иллюзии. Вероятно, именно о таком состоянии говорят суфии.
Может быть, названное состояние и есть смерть, о чем Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) сказал: Люди непрерывно спят и лишь умирая, просыпаются.
Едва меня посетили эти догадки, тяжким грузом легшие на душу, я тотчас принялся искать лекарство, но оно не находилось, ибо отвратить эту болезнь можно было только посредством некого аргумента. Аргумент же изыскать невозможно, не прибегнув к первичным знаниям; но поскольку они небезупречны, то и конструкция доказательства не представляется возможной. И я жестоко заболел, промучившись около двух месяцев, и превратился в исповедника софистики по суду состояния, а не по суду логики и диалектики».