На самом деле он ничего не передавал, но я был так поражен его видом и вообще всей историей и этими непонятными словами, которые он постоянно повторял, что заигрался и примерил его дорожную куртку. Я ходил по дому, представляя себя путешественником, преодолевающим удивительные и страшные трудности, сражающимся с нелюдями, эта куртка придавала всем моим мечтам реальность: ее запах, пропитанный дымом костра и сыростью земли, ее шелест. Я обратил внимание на этот самый шелест и выяснил, что за подкладом зашита бумага. Не подумайте, я не достал и не трогал ее, пока чужак был жив. Однако, когда он умер, я втайне от всех вскрыл подкладку и вытянул оттуда то, что там было спрятано.
Дядюшка Стремптус выдохнул и погладил Фирса по голове:
Ты хорошо сделал. Возможно, ты очень удачливый парень, Фирс, и, возможно, твоя удача достанется и мне, раз я оказался рядом с тобой. Пойдем, я провожу тебя домой. Только захвачу плащ и золото для твоей мамы.
5. В путь!
По приходе в пекарню, Дядюшка Стремптус попросил закрыть вход от посетителей, потому что имел сказать всей семье Фирса очень важные вести.
Все вместе собрались в гостиной.
Фирс, будь другом, принеси то, что ты вытянул из куртки чужака.
Оказывается, ни мать, ни отец до сих пор не подозревали о находке их сына, и все были крайне изумлены, когда на низенький столик перед ними легла самая настоящая карта, с пометками и подписями, с указаниями сторон света, с краткими пояснениями и рисунками.
Например, три дерева, вероятно, должны были обозначать рощу, а овалы и круги валуны. Все было предельно ясно, стрелки показывали направление движение от одного места до другого. Рядом со стрелками намалеваны были цифры, скорее всего, количество шагов.
Понятно было все, кроме одного: где именно находится это место с рощей и валунами, и почему оно так важно.
И еще одно не смогли разгадать отец и мать Фирса странная запись на обороте «Сто пятнадцать градусов ю.в. тридцать градусов з.д.», но все моментально вспомнили бред умирающего, повторявшего эти слова как могущественное заклинание.
Когда бурное обсуждение и удивление утихли, свою речь начал дядюшка Стремптус.
Он рассказывал о себе, о своих походах на юг и восток, на север и запад, которые он совершил в течение своей жизни. Целью всех этих передвижений было золото. Решение открыть бродячий цирк появилось не сразу. Все началось с первой пойманной твари, которую было жалко убить. Какое-то время дядюшка Стремптус возил ее с собой, привязанную к боку лошади, до тех пор, пока не приехал в один из больших городов, где обнаружил, что дети бегают за ним, стараясь заглянуть под тряпки, которыми было стянуто чудовище.
Делать было нечего, пришлось показать детворе страшилище. Предела восторгам не было. Вскоре выяснилось, что любопытство разбирало не только малышей, но и их родителей. Так дядюшка Стремптус занялся цирковой деятельностью. Но главным делом, делом всей его жизни, оставался поиск сокровищ.
Он знал многих, кто занят тем же. Это были смельчаки, без страха за жизнь, самые отчаянные парни, выживавшие в условиях, где простой человек не протянет и дня.
В среде искателей сокровищ всегда существовал неписанный кодекс никто не смел отнять место поиска. Пришедший позже всегда должен уйти. И так продолжалось много лет, до тех пор, пока не явились вести о том, что на месте выкопанного клада найден мертвый искатель.
Это значило только одно: кто-то нарушил закон, убил своего, перешел черту, которая единственно удерживала всех от кровавой резни за драгоценности. Кто-то положил начало беспорядкам. А уж это значило, что былых времен уже нет, значит, никто больше не доверял другому. А значит, искатель искателю становился врагом. Доброе соседство, честные сделки, заключавшиеся одним только рукопожатием, братская помощь и взаимовыручка все это осталось только в старых песнях и сказаниях.
Полились реки крови. Если двое встречались где угодно, начиналась драка. И в конце концов, ветры разнесли другие слухи, будто тот самый, первый убийца, оставил поиски кладов, и объявил охоту на тех, кто их ищет, на самих искателей. Себя он называл Судья, ибо теперь он судил, кому из искателей жить, а кому умирать.
Дядюшка Стремптус тоже однажды подвергся нападению Судьи. Бой был ужасный, оба истекали кровью. Но Судья отступил, потому что Стремптус взмахом своего топора отрубил ему правую кисть. Отступил и ушел. У дядюшки Стремптуса не было сил догонять негодяя.
С тех самых пор у Судьи появилась резная деревянная культя.
Не было сомнений, что именно Судья пришел в пекарню несколько дней назад. И то, что узнал Фирс, это место схрона награбленных сокровищ. Имея карту и знания дядюшки Стремптуса, а также помощь двух его племянников, можно найти те самые сокровища, которые Судья несколько лет отбирал от честных искателей, можно быть уверенными, что такого обилия золота и камней нет ни в одном месте.
И вы хотите купить у нас карту? спросила матушка Фирса.
Нет, ответил Стремптус.
Отец Фирса вскочил, полагая, что искатель пришел в их дом, чтобы хитростью и силой отобрать бумаги Судьи.
Успокойтесь, тихо, но властно проговорил Стремптус. Я пришел просить вас разделить со мной долю найденных по этой карте сокровищ.
Повисло неловкое молчание. Стремптус продолжил.
Я бы хотел просить вас вступить со мной в сделку. Я найду эти сокровища, в них есть и моя доля, которую украл у меня Судья, и я разделю их с вами. Но я хочу вас просить отпустить со мной в это путешествие Фирса. Он имеет право участвовать в походе, потому что именно он нашел карту, а вы будете уверены, что я не обману вас.
Родители Фирса переглянулись.
А сам-то он захочет?
Фирс сидел в углу дивана, слушая всё и не веря происходящему. Сейчас, в этот момент происходило то, о чем он мечтал: его могли взять в самое настоящее приключение. И все это может вот-вот случиться, если он согласится.
Все смотрели сейчас именно на него.
Мать смотрела умоляюще, как бы уговаривая остаться дома, отец с гордостью, словно бы Фирс уже вернулся домой победителем, Стремптус с усмешкой, будто говорящей: «а куда ты денешься, конечно, пойдешь с нами».
И Фирс кивнул.
Все, что было дальше, поплыло, как в тумане. Фирс видел все, что происходило, слышал все, что говорилось, но душа его была совершенно далеко. Он все еще помогал матери по дому, собирал вещи в дорогу, но делал это механически, словно во сне. Отъезд наметили на следующее утро.
Укутываясь вечером в теплое одеяло, слушая, как барабанит дождь по крыше, Фирс уже сильно жалел о том, что дал согласие на участие в походе. Идти в холодную серую мглу, мотаться по болотам и кочкам вместо того, чтобы сидеть в гостиной, слушать, как потрескивают дрова в камине, прихлебывать ароматный чай и наслаждаться матушкиными пирогами, казалось невероятной глупостью.
Дождь не успокоился и к утру. За окном было серо и неуютно.
Дождь в дорогу хорошая примета, ободряюще сказала матушка, подливая ему чаю. А, может, останешься? Я скажу, что ты заболел. Ничего удивительного такая погода, нервы, хлопоты
Фирс тоже подумал, как было бы хорошо, лежать в постели в горячечном бреду, вместо того, чтобы шлепать по лужам навстречу непонятным, странным приключениям.
Мысли его прервал окрик от прилавка. Фирс понял: это пришли за ним. Из глаз его брызнули слезы. Он быстро вытер их, поцеловал наскоро мать и, не говоря больше ни слова, отправился на выход.
Стремптус обнял его за плечи, и в этом было что-то такое, словно бы Фирса приняли в большую и сильную семью. Гордость от того, что его взяли в команду искателей, скрасила на мгновение горечь разлуки. Фирс вновь воодушевился и, попрощавшись со всеми, деловито уложил кладь в повозку и уселся внутри передвижного балагана.
Фирс старался не смотреть на удаляющийся дом с зеленой крышей, из трубы которого приветливо вился дымок.
Впереди сколько глаз хватало тянулась серая мрачная дорога, упирающаяся в темную полоску густого темного леса.
Фирс вздохнул. Жалеть было нельзя. Дело сделано. Назад дороги нет.
6. Дорога Судьи
Их экспедиция состояла из четырех повозок, тянувшихся парами лошадей. В самой первой расположились Фирс и Стремптус за кучера. Тут были все съестные припасы на несколько дней вперед.
В следующей арбе тряслись клетки с тварями и их двое могучих усмирителей Сандс и Силач Брамбульоне. Чудовища время от времени рычали и стонали, их приходилось успокаивать, но большую часть пути они вели себя смирно, не решаясь ослушаться владельца.
Третью привычно делили два цирковых эстета-недотроги, уверенные в том, что ничего на свете нет выше и могущественнее их профессий: фокусник Ишьблентий и метатель ножей, а когда нужно, и жонглер, Крипоруццио. Их повозка была самая закрытая, вместо объявлений и афиш, на полотнищах красовались угрожающие надписи и рисунки, запрещающие вход под любым предлогом.
Запомни! Никогда не трогай мои вещи! говорил любому Ишьблентий. Ни-ког-да!
В самой последней, разукрашенной в разные яркие цвета, помещался карлик-клоун, очень недовольный с самого утра тем, что к нему подсели двое племянников дядюшки Стремптуса, Маур и Герштван.
Куда я приведу красотку? бормотал он. Как я представлю благородной даме двух олухов, размером с дом.
Тем более олухи, занося свои чемоданы в повозку, несколько раз задели и уронили крохотные стульчики и даже удивительной резной работы комодик Варсофония, заляпали жиром страницы недочитанной клоуном книги, в общем, тем для ворчания у карлика хватало.
Дорога свернула, оставив за поворотом городишко, и цирковая процессия оказалась под навесом высоких темных вековых елей.
Здесь к дождю присоединились брызги с колючих зеленых лап, задетых краями повозок. Сырость была невыносимой. За три часа, несмотря на всю одежду, намокло, промокло и вымокло все изнутри и снаружи. Вода затекала в уши, струилась по подбородку, проникая под рубаху, капала с носа.
Здесь, в лесу, к сырости прибавилась еще одна напасть. Стало невыносимо душно. Казалось, ели стояли так плотно друг другу, что не давали проникнуть воздуху вниз, туда, где, спотыкаясь, лошади тянули повозки с путниками. От духоты тело покрывалось потом, голова кружилась, невероятно хотелось спать. Веки слипались сами собой.
Внизу, под еловыми широкими лапами совершенно было темно, как поздним вечером, хотя день совсем недавно начался, не добравшись еще и до полудня.
Ездоки клевали носом, лошади вязли в лужах, колеса повозок застревали в ямах, впереди не было ни одного просвета.
Стремптус дал команду остановиться. Идти вперед казалось почти невозможным. Становиться лагерем было негде.