Итак, я путешествовал тогда по Швейцарии с Эгертоном Вульфом. Это было не первое наше совместное путешествие мы частенько отдыхали вдвоем, но, похоже, последнее. Вульф был обручен и весной собирался жениться на очень красивой, очаровательной девушке, дочери одного баронета с севера.
Вульф был красивый малый высокий, изящный, темноволосый и темноглазый, поэт, мечтатель, художник полная противоположность мне; в общем, мы отличались друг от друга по характеру и прочим природным качествам настолько, насколько это возможно. И все же мы прекрасно ладили мы были верные друзья и самые лучшие товарищи по путешествиям на всем белом свете.
В этот раз мы начали свой отдых, целую неделю пробездельничав в местечке, которое я буду называть Обербрунн[72], восхитительное место, воплощение Швейцарии, состоявшее из одного большого деревянного здания (наполовину водолечебница, наполовину отель), двух меньших по размеру строений, называемых Dependances[73], крошечной церквушки, колокольни, выкрашенной в зеленый цвет, с верхушкой-луковкой, и маленькой деревни, все дома которой теснились на продуваемом ветрами горном плато примерно в трех тысячах футов над озером и долиной.
Здесь, вдали от мест, осаждаемых британскими туристами и членами клуба любителей альпийских видов спорта, мы читали, курили, карабкались по склонам, вставали с рассветом, совершенствовались в немецком языке и готовились к предстоявшему пешему путешествию с рюкзаками.
Но вот наш недельный отдых подошел к концу, и мы собрались в путь несколько позже, чем следовало бы, поскольку нам предстояло прошагать целых тридцать миль, а солнце поднялось уже высоко.
Утро, однако, выдалось великолепное, небо полнилось светом, дул прохладный ветерок. Эта яркая картина и сейчас стоит у меня перед глазами: мы спускаемся по ступенькам отеля и видим, что проводник уже ждет нас. На поляне, вокруг фонтанчика над источником, собрались курортники-водохлебы; толпа бродячих торговцев с украшениями из оленьих рогов и игрушками, вырезанными из дерева и кости, сидит полукругом возле двери; пять-шесть малолетних босоногих горцев бегают туда-сюда, продавая лесную малину; долина внизу усеяна крошечными деревеньками, по ней вьется ручей, издали похожий на сверкающую серебряную нить, до половины склона темнеет сосновый лес, заснеженные пики гор сверкают на горизонте.
Bon voyage![74] сказал наш добрый хозяин д-р Штайгль, в последний раз пожимая нам руки.
Bon voyage! подхватили официанты и зеваки.
Три-четыре курортника у фонтанчика приподняли шляпы, дети в оборванной одежонке бежали за нами с ягодами до самых ворот вот мы и отправились в дорогу.
Сначала тропа шла вдоль склона горы, сквозь сосновый лес и возделанные поля, где, созревая, золотилась кукуруза и сено ожидало позднего сенокоса. Затем она постепенно начала спускаться потому что между нами и перевалом, который нам предстояло сегодня преодолеть, лежала долина. По мягким зеленым склонам и рдеющим яблочным садам мы вышли к голубому озеру, обрамленному камышами, где сняли лодку с полосатым тентом, как на Лаго-Маджоре[75], и наш лодочник принялся усердно грести. На полпути он устроил себе отдых и исполнил йодль[76].
На противоположном берегу дорога сразу устремилась вверх по словам проводника, можно было считать, что подъем на Хоэнхорн[77] уже начался.
Это, однако, meine Herren[78], сказал он, всего лишь часть старого перевала. За ним плохо смотрят, потому что никто, кроме деревенских и путешественников из Обербрунна, этой дорогой уже не ходит. А вот выше мы свернем на Новый Перевал. Великолепная дорога, meine Herren, прекрасная, как Симплон[79], широкая в карете можно проехать. Ее открыли только этой весной.
Во всяком случае, мне вполне хватает и старой дороги! сказал Эгертон, засовывая сорванные незабудки за ленту своей шляпы. Это точно кусочек Аркадии[80], невесть как сюда попавший!
И в самом деле, место было уединенное и поразительно красивое. Простая неровная тропа вилась по крутому склону в мягкой зеленой тени, среди больших деревьев и замшелых скал в пятнах бархатистого лишайника. Вдоль тропы бежал говорливый ручеек, то глубоко утопая в папоротниках и травах, то наполняя примитивную поилку, выдолбленную в древесном стволе, то переломленным солнечным лучом пересекая нам дорогу; иногда он разбивался пенным водопадиком где-то поодаль, чтобы снова появиться рядом с нами через несколько шагов.
Потом сквозь завесу листьев стали проглядывать кусочки голубого неба и золотые лучи солнца. Маленькие рыжие белки перебегали с ветки на ветку, в глубине густой травы по обе стороны тропы виднелись густые заросли папоротника, красные и золотые мхи, голубые колокольчики, тут и там алела мелкая лесная земляника. Прошагав почти час, мы вышли на поляну, в середине которой стоял суровый высокий монолит; древний, выцветший от времени, покрытый грубой резьбой, точно рунический памятник[81], он представлял собой примитивный пограничный камень между кантонами Ури и Унтервальден[82].
Привал! закричал Эгертон, бросаясь на траву и растянувшись там во весь рост. Eheu, fugaces![83] а часы короче, чем годы. Почему же не насладиться ими?
Но наш проводник, по имени Петер Кауфман, тут же вмешался, по обыкновению всех проводников: то, что мы задумали, его решительно не устроило. Он заверил, что совсем рядом, в пяти минутах хода, имеется горная гостиница.
Превосходная маленькая гостиница, где продают хорошее красное вино.
Итак, мы подчинились судьбе и Петеру Кауфману и продолжили путь наверх. Вскоре, как он и предсказывал, мы увидели ярко освещенное открытое место и деревянное шале на уступе плато, нависавшем над головокружительной пропастью. Под шпалерой, увитой виноградными лозами, на самом краю скалы расположились три горца, занятые флягой вышеупомянутого красного вина.
В этом живописном гнездышке мы устроили полуденный привал. Улыбчивая Madchen[84] принесла нам кофе, серый хлеб и козий сыр, а проводник вытащил из сумки большой ломоть сухого черного хлеба и присоединился к горцам, распивавшим его любимое вино.
Мужчины весело болтали на своем малопонятном местном наречии. Мы сидели молча, рассматривая глубокую туманную долину и большие аметистовые горы вдали, пересеченные голубыми ниточками водопадов.
Бывают, наверное, моменты, начал Эгертон Вульф, когда даже люди вроде тебя, Фрэнк, светские и любящие общество чувствуют, как в них просыпается первобытный Адам, какая-то смутная тяга к идиллической жизни лесов и полей, о которой мы, мечтатели, достаточно безумные в глубине души, все еще вздыхаем как о чем-то самом прекрасном.
Ты имеешь в виду, не мечтаю ли я иногда жить, как швейцарский крестьянин-фермер в sabots и goître[85], с женой, бесформенной внешне и бестолковой внутри, и с crétin[86] дедушкой ста трех лет от роду? Ну нет, я предпочитаю оставаться самим собой.
Мой друг улыбнулся и тряхнул головой.
Почему мы считаем столь очевидным, сказал он, что нельзя культивировать собственные мозги и землю одновременно? Гораций, не имея упомянутых тобой дополнений, любил деревенскую жизнь[87] и обратил ее в бессмертную поэзию.
Мир с тех пор не единожды повернулся, мой милый, ответил я философски. В наши дни наилучшая поэзия происходит из городов.
И худшая тоже. Видишь вон там снежные лавины?
Проследив взгляд приятеля, я обнаружил сгусток белого дыма, скользивший по склону огромной горы на противоположной стороне долины. За ним последовал еще один и еще. Где начинались лавины, куда они низвергались, разглядеть было нельзя. Издали не было слышно даже их зловещего грохота. Бесшумно промелькнув, они так же бесшумно исчезли.
Вульф тяжело вздохнул.
Бедный Лоуренс, сказал он. Швейцария была его мечтой. Он грезил Альпами так же страстно, как другие мечтают о деньгах или славе.
Лоуренс был его младшим братом, которого я никогда не видел. Этот многообещающий юноша лет десять-двенадцать назад надорвал здоровье в Аддискомбе[88] и умер в Торки[89] от скоротечной чахотки.
И что, он так и не осуществил свою мечту?
Нет, он вообще не выезжал из Англии. Сейчас врачи, как я слышал, прописывают легочным больным бодрящий климат, но тогда все было иначе. Бедняга! Мне иногда представляется, что если бы он осуществил свою мечту, то остался бы жив.
Я бы на твоем месте избегал таких печальных мыслей, произнес я поспешно.
Но я ничего не могу с этим поделать! Все утро думаю о бедном Лоуренсе. И чем великолепнее вид, тем отчетливее представляю себе, в каком бы он был восторге. Помнишь строки Кольриджа, написанные в долине Шамони[90]? Он знал их наизусть. Это вид лавин напомнил мне Ну да ладно! Постараюсь не думать об этом. Давай поменяем тему.
Тут из дома вышел хозяин ясноглазый, словоохотливый молодой горец лет двадцати пяти, с эдельвейсом на шляпе.
Добрый день, meine Herren, сказал он, обращаясь как бы ко всем присутствующим, но прежде всего к Вульфу и ко мне. Прекрасная погода для путешествий прекрасная погода для винограда. Herren пойдут через Новый Перевал? Ах, Herr Gott![91] Вот уж чудо из чудес! И ведь на все работы не ушло и трех лет. Herren увидят сегодня его впервые? Хорошо. Возможно, они уже были на Тет-Нуар[92]? Нет? Проходили через Шплюген[93]? Отлично. Если Herren проходили Шплюген, они легко представят себе Новый Перевал. Новый Перевал очень напоминает Шплюген. Там есть галерея-тоннель в скале, как на Виа-Мала[94], но здешняя галерея намного длиннее, и ее освещают окошечки, пробитые в скале. Прежде чем войти в тоннель, соблаговолите бросить взгляд вверх и вниз во всей Швейцарии нет видов прекраснее.
Должно быть, это большое удобство для всех здешних жителей, что появилась такая хорошая дорога из одной долины в другую. Я улыбнулся его восторженности.
О, это на самом деле просто замечательно для нас, mein Herr![95] ответил он. И прекрасно для всей этой части нашего кантона. Перевал привлечет туристов, толпы туристов! Кстати, Herren непременно должны взглянуть на водопад над галереей. Святой Николай! До чего же интересно он устроен!
Устроен? отозвался Вульф, которого это выражение позабавило не меньше, чем меня. Diavolo![96] Вы что, сами устраиваете у себя в стране водопады?
Это сделал герр Беккер, сказал хозяин, не уловив насмешки, выдающийся инженер, который конструировал Новый Перевал. Знаете ли, meine Herren, нельзя было допустить, чтобы вода, как прежде, стекала по скале: она попадала бы в окошечки и заливала дорогу. И что же, как вы думаете, сделал герр Беккер?
Повернул течение водопада и отвел его на сотню метров дальше, бросил я довольно нетерпеливо.
О нет, mein Herr, ничего подобного! Герр Беккер не пошел на такие расходы. Он оставил водопад на месте, в старом ущелье, но пробил за тоннелем вертикальный ход, так что поверхность скалы теперь сухая; этот искусственный желоб, или водовод, выходит наружу под галереей, там, где утес нависает над долиной. Ну что английские Herren скажут на это?
Недурная инженерная идея, ответил Вульф.
И мы достаточно отдохнули и вполне можем тронуться в путь, чтобы взглянуть на это чудо, добавил я, пользуясь возможностью прервать поток красноречия нашего хозяина.
Итак, мы расплатились, бросили последний взгляд на окрестный пейзаж и пустились в путь, снова углубившись в лес.
Тропа по-прежнему шла в гору, но вот мы очутились на открытом месте, залитом светом; это была великолепная высокогорная дорога футов тридцать шириной; с одной стороны лес и телеграфные провода, по другую пропасть. Обрыв ограждали массивные гранитные столбы, поставленные на равном расстоянии. Местные жители продолжали тут и там строительные работы: раскалывали и укладывали камни, расчищали местность от обломков. Новый Перевал сразу поняли мы.
Дорога уводила нас все выше, открывая при каждом повороте все новые виды на долину один прекраснее другого. Лес мало-помалу начал редеть и вскоре остался далеко внизу, головокружительные обрывы по левую сторону делались все круче, горные склоны над нами совсем оголились. И вот уже исчезли последние альпийские розы, остался только ковер коричневого и рыжеватого мха да огромные валуны одни не так давно откололись от горных вершин, другие, сплошь покрытые лишайником, явно пролежали здесь столетия.
Мы, видимо, достигли наивысшей точки перевала: дорога еще несколько миль пролегала по ровной пустынной местности. Слева открывалась необозримая панорама горных пиков, снежных полей и ледников, а между нею и дорогой, в глубоком провале, скрывалась окутанная туманом долина. Солнце припекало немилосердно. Вокруг царили жара и тишина. Всего лишь один раз мы видели группу путешественников. Их было трое. Растянувшись в тени большого обломка скалы и удобно устроив головы на рюкзаках, они спали глубоким сном.
Один за другим рядом с тропой возникали массивы серого камня, все ближе и ближе подбираясь к нам; утесы нависали уже у нас над головами, дорога превратилась в уступ над пропастью. Сделав крутой поворот, мы увидели всю панораму дорогу, скалы и долину. Дорога, явно шедшая на спуск, примерно в миле от нас исчезала словно бы в пещере (крохотный вход ее, похожий издалека на кроличью нору, вел в недра массивного выступа горы).
Ну вот и знаменитая галерея! воскликнул я. Хозяин гостиницы был прав напоминает Шплюген, если не считать того, что здесь повыше, а долина пошире. А где же водопад?
Водопад громко сказано, заметил Вульф. Я вижу только тоненькую нить тумана: вот там, далеко, вьется по скале за входом в тоннель.
Ну да, сейчас и я вижу как Штауббах[97], но помельче. О боже, ну и пекло же здесь, в горах! Что сказал Кауфман когда мы будем в Шварценфельдене[98]?
Не раньше семи, это в лучшем случае а сейчас еще нет четырех.
Гм Еще три часа, считай, три с половиной. Ну что ж, неплохо для первого дня пеших странствий да и жара к тому же!
На этом наша беседа прервалась, и мы продолжали брести молча.
Тем временем солнце продолжало плавиться в небе, и его лучи, отражаясь от белой скалы и белой дороги, слепили глаза. Горячий воздух дрожал и мерцал, вокруг стояло полное безветрие и какая-то неживая тишина.
Вдруг совершенно внезапно, точно он вышел из скалы я увидел на дороге человека. Он двигался к нам, энергично жестикулируя. Казалось, он призывает нас повернуть назад, но я был так поражен его загадочным появлением, что едва ли об этом задумался.
Как странно! Я остановился. Откуда он взялся?
Примечания
1
у питомцев Мэйнута. Имеется в виду Колледж Мэйнут, или Колледж Святого Патрика, в городе Мэйнут (графство Килдэр на востоке Ирландии), основанный в 1795 г. для обучения католических священников.
2
Типперэри историческое графство на юге Ирландии.
3
Драмкулах вымышленный топоним.
4
Старый сквайр повадился вылезать из рамы, в которой он висел то бишь портрет его Ироничная игра с крайне популярным в готической и романтической прозе мотивом оживающего портрета, вошедшим в литературу благодаря роману английского писателя Горация Уолпола (17171797) «Замок Отранто» (1764); в первой главе этой книги на глазах у Манфреда, незаконного владельца Отрантского княжества, портрет его покойного деда Рикардо издает сокрушенный вздох, покидает раму и молчаливо шествует вдоль замковой галереи, а затем исчезает за дверью, стремительно затворяемой незримой рукой.