Я очень хочу увидеть свою дочь на сцене. Сверхзадача для супервумен успеть и к маме в рехаб, вернувшись из Бостона, а это три часа от дома, и на мюзикл. От рехаба до школы ехать еще полтора часа. Волшебный ежедневник имел все эти записи в себе, и я решила, что у меня всё получится.
Поехала в Бостон. Курс действительно был замечательный. Всё время приходили сообщения из больницы, и выходило так, что маму будут переводить в рехаб в двух часах езды дома. Но если мне ехать из Бостона, то это по дороге. Без меня ее не могут никуда зарегистрировать, я должна присутствовать при том, как ее вписывают в рехаб.
Покаталась в своем кабинете, послушала музыку «Аквариума», перенеслась в другое измерения. Не заметила, как добралась парковка, старики, ходунки, машина скорой помощи. Это, оказывается, доставили маму. Мы добрались одновременно.
Этот рехаб мне нравится больше. Кажется, люди здесь более внимательные, коридоры шире, воздуха больше. Я переговорила с персоналом, нашла источник кипятка для мамы и наполнила термос.
Всё устроила, подписала и договорилась. Выдохнула и попила воды. Опять прыгнула в машину и отправилась успевать на мамино счастье смотреть на свое чадо в мюзикле. Как по нотам, доехала за пять минут до начала спектакля.
Этот спектакль стал наградой за мое двухдневное путешествие. Музыка Кола Портера уносит в декаданс и беззаботные гламурные двадцатые годы. В оркестровой яме старается оркестр, в котором сидит мой знакомый француз Франсуа, скрипач. То, что музыка написана в Париже и играет ее знакомый француз, как бы соединяется в одну большую приятность для меня, внутри греет ласковый свет. Подъем и азарт исполнителей заразительны. Родители и гости этой молодежи ревут и свистят от удовольствия. Я под большим впечатлением от постановки, от смелости голосов, танцевальных номеров, которые бегут одни один за другим, от яркости и четкости исполнения. Наконец-то выходит моя дочь в матросском костюмчике в компании таких же сирен. Коротенькие юбочки олицетворение кокетства, меня даже охватывает материнская тревога из-за слишком короткой юбки и слишком вызывающего вида красных губ. Но так как все девочки так одеты это костюм, и всеми остальными воспринимается он спокойно. Поет она там немного, танцует тоже чуток, но очень соблазнительно.
Главную роль исполняет Сэм. Он мой любимчик! Самый талантливый юноша из всех мною виденных. Он монументально талантлив, трудолюбив и драматичен. У него главная партия, и его голос до сих пор звучит у меня в ушах фанатею, пищу от радости, хлопаю, выражаю неприличный, по мнению моей дочери, восторг.
Уже поздно вечером, с размазанным по лицу макияжем, Лора выходит ко мне.
Лориэль, красота моя! Ты была царицей на сцене. Выглядишь чертовски соблазнительно. Я даже волнуюсь. Что мальчики на этот счет?
Мальчики?! Лора оскорбленно фыркает. Мама, твое мнение предвзятое. Все девочки так выглядят. Ты мне льстишь.
Она считает, что моя любовь делает ее в моих глазах всех прекрасней и милее. В этом, конечно, есть доля истины.
Лорочка, Сэм был великолепен! Такой глубокий и бархатный голос, мастерство, артистизм! Я его слышала в деском спектакле пару лет назад, и он так вырос вокально! Я хлопала дольше других и пищала от восторга!
Сэм, Сэм, при чем здесь Сэм? Ты его слишком любишь. У тебя что, дочери нет?
И вот так всегда из одной крайности в другую.
Дочь моя, я объехала полмира, чтобы полюбоваться тобой. Но уже поздно. Пойдем домой.
Мама, меня зовут на вечеринку. Я пойду с Бьянкой, и ее мама нас отвезет.
Ты уверена?
Это у меня уже нет сил, а для Лоры вечеринка событие редкое и выдающееся.
Уверена. Рядом с домом, двести метров. Приду, когда устану.
Хорошо.
Переговорила с Бьянкой и ее мамой, которые играли в оркестре. Они обе вдохновлены ночным весельем, хотя мама их туда только подвезет. Родителям, понятно, туда ходу нет. Хотят взять Лору с собой.
Практически танцуя под засевшие в голове мелодии и не выходя из образа беспечной гламурности, моя прекрасная дочь отчалила на «бал» с верной подругой.
Вернулась в два часа ночи, кстати. Сидела в отдельной комнате, куда заперли щенка, и игралась с ним. С мальчиками пронесло.
Глава 6
На следующий день я общаюсь с новым лечащим врачом мамы в рехабе. На втором рехабе я начинаю понимать, что рехаб не для восстановления. Некоторые выздоравливают и выходят оттуда, а многим, наоборот, становится хуже от плохой еды, ухода и болезней. Люди превращаются в дряхлых и хронических больных, если не хуже. И второй вариант довольно многочисленный.
Мама говорит, что ей дают какие-то невиданные таблетки, таких раньше не было. После звонка к врачу выясняется, что какой-то мудрец из толпы врачей в больнице выписал ей лекарство от болезни Паркинсона. Болезни нет, а лекарство есть. Вот ее и тошнит от них и еще больше шатает. Для отмены лекарства нужны титанические усилия, которые я и прилагаю, как предписано моей ролью.
Для работы с медицинской системой нужно быть подкованным, дотошным, неутомимым и не обремененным работой цербером. Я не тяну на всё это, но меня тренируют.
Всё время с начала эпопеи с больницами я стараюсь добиться лучшей страховки для мамы, которая покрывает любое лечение. Это реально сделать с помощью маминых финансовых документов, которые в Лондоне. Лондонская банковская система, как Гринготтс, закрыта от любых посягательств. Продолжаю звонить, писать апелляции, электронные письма и подобное. Но пока из всего этого просвета нет. Всем этим в теории может и должна заниматься мама, но болеть и руководить процессом одновременно это для выдающихся личностей. А пациенты по большей части все обычные люди.
На выходных я опять ныряю в семейные заботы продумываю летние лагеря и каникулы. Лето около десяти недель. Я могу взять пару недель отпуска, и к папе детей тоже можно на столько же отправить, но внушительный остаток времени надо спланировать по максимуму. Незанятый Вася это разрушительная и неконтролируемая сила. Записываю и подаю документы на футбольный и еще в один лагерь, заполняю всяческие анкеты. Лаура выступает на выходные в мюзикле, он дается пять раз. Я сходила еще раз и была снова в восторге. А ее брата туда затащить так и не удалось. У Васика потрясающая способность отпихиваться от всех культурных благостей.
Мама из рехаба прислала мне список, что ей привезти. В нем самым большим первым пунктом это сало, за которым опять надо ехать в русский магазин. Если бы любовь к салу можно было монетизировать и опции сала продавались на бирже, я бы их скупила и озолотилась, как Уорен Баффет, такой это для нее наркотик.
На следующую пятницу назначен визит к неврологу, я возлагаю на него большие надежды. Везти маму в больницу к неврологу технически сложно и далеко, и я договариваюсь с рехабом о транспорте. После еще визит к онкологу, который должен прокомментировать сканы, сделанные две недели назад. И как-то надо успеть к Васе на презентацию проекта лего-роботики. Думать о том, как везде поспеть, тяжело. Как будто я рулю своей семьей из какой-то странной позиции всемогущества. Я не помню, что я человек, и еще больше не помню, что женщина, так как привыкла ставить интересы семьи выше своих.
Встреча с раком в случае моей мамы обращает взор по ту сторону жизни. Я благодарна судьбе за то, что молода и здорова и меня заваливает груз обязанностей, которые все о жизни. Есть столько возможностей почувствовать себя живой, глядя на больных. И от того, что я живая, меня всё так задевает. И хочется от этого плакать
В воскресенье иду в музей. Очередной подарок от него представление серпантинного танца. Это шоу было придумано танцовщицей, художником и музой импрессионистов Лоуи Фуллер в конце XIX века. Образ ее, танцующей, даже запечатлен на картине, которая есть на текущей выставке в музее.
Раз в месяц музей устраивает такой бесплатный фестиваль искусств, на котором показывают разные диковинки. На сегодня обещано действо Джоди Спеллинг. Эта танцовщица возродила серпантинный танец и даже, возможно, улучшила его, пользуясь преимуществами современности. Танец этот почти мистификация, он действует на зрителей, как транс танцующих дервишей. Не столько танец, сколько представление, которое вовлекает различные изобразительные средства. Платье танцовщицы главная часть представления. Оно создается из многих метров струящегося шелка и развевается, и парит при движениях женщины. В руках у нее палочки, которые удлиняют руки и помогают манипулировать летящей материей. В дело идут также освещение и музыка. А в нашем музее исключительный зрительный зал с удобными креслами, прекрасной акустикой и освещением. На сцене происходит волшебство, даже сложно найти описание этому акту. Танцовщица представляется мне то бабочкой, то птицей, то летящим фонариком. А вот ощущение физического человеческого тела отсутствует полностью.
Я умудряюсь затащить своих детей на двадцать минут в музей, чтобы увидеть первый танец. Надеюсь, что когда-нибудь в сознательном состоянии, лет через двадцать, они это оценят.
Джоди превратилась назад в женщину после выступления. Я даже вздрогнула, когда она заговорила. Рассказывала о своем платье из двухсот метров белого натурального шелка. О том, как нашла средства его заказать и сделать. Оно переливается любыми цветами при подсветке, такой двухсотметровый бриллиант! Она ездит по миру с ним и выступает в зонах войн и конфликтов. Зло не может устоять перед искусством. Как мудро было замечено, красота спасет мир. Джоди со своим актом превозмогает барьеры и языковые, и социальные, и культурные, и временные.
У меня в душе разгорается неугасимый огонь. Бренность существования больше не тяготит меня. Но жизнь и смерть все еще борются у меня в сознании.
Я юридически ответственна за свою маму и должна подписывать медицинские бумаги, которые, кроме всего прочего, регламентируют то, что с ней делать, если она попадает в критическое медицинское состояние. Она не хочет, чтобы ее оживляли, и я подписываю везде отказ от медицинского оживления. Во мне этот повторяющийся отказ вызывает душевную тревогу и ведет к размышлениям. Я всё время в диалоге со своей совестью и, когда делаю что-либо, прикидываю, загрызет она меня ночью или нет.
Перевожу мысли на другое. Моя профессиональная нереализованность подталкивает к поиску новых профессиональных выражений. Я хочу начать преподавать. Когда закончила обучение, мне всегда хотелось преподавать. Частью нашего обучения как специалистов было преподавание нашего предмета. Я никогда не теряла контакт с университетом, и вот сейчас вызвалась рассказать студентам о витамине Д. Тема богатая и имеет практическое применение. Витамин Д это самая громкая нота в здравоохранении последнее время. Знаю точно, что, по крайней мере, в нашем университете об этом пока еще не говорят студентам. Я договорилась с Тавтсом и Харвадом о беседе для студентов.
Вдруг получаю сообщение о том, что наши встречи в обоих местах отменяются из-за какого-то новомодного коронавируса. Пришлось зайти в интернет и почитать о коронавирусе. Такое впечатление, что это уже было. Таким же был вирус SARs лет десять назад. Не знаю, к лучшему ли это, но я так безумно занята решением вопросов с мамой и детьми, что спокойно переживу отмену мероприятий.
На следующей неделе я снова общаюсь с врачами рехаба. Они считают, что у моей мамы наблюдаются улучшения. Думаю, отмена таблеток от Паркинсона помогла. Не тошнит и не шатает, и это радует.
Я собираюсь с ней на визиты к врачам и опять получаю список: в добавок к салу ей нужно подстричь ногти на ногах, так что мне нужно с собой взять пластиковый тазик и маникюрные принадлежности.
Мой план опять чудесным образом сработал. Нейролог внимательно выслушал нас и сказал, что нужно сделать специальный амбулаторный тест для диагностики гидроцефалии. Он включает в себя пункцию спинномозговой жидкости и видеозапись походки пациента до пункции и после. Когда это можно назначить, он не знает, но обещает решить вопрос.
Следующая наша остановка это онколог, который работает в другом месте, в больнице для раковых больных. Клиника это красивый особняк возле озера, окруженный парком и лесом. Мы приезжаем намного раньше назначенного времени. У них есть кресла-каталки в вестибюле. Я сажу маму в кресло, и мы едем на прогулку.
Мы одинаково бледные. Она не была на улице недель шесть после операции, и яркое солнце и блестящий снег ослепляют ее. Мне же непривычно катать кресло-каталку. Неровные дорожки и резкие спуски вниз дают ощущение вождения гоночного автомобиля без тормозов, когда он устремляется вниз при малейшем провокации. Не знаю, как для мамы, но для меня эта прогулка большое физическое упражнение. Я раскраснелась и тяжело дышу. Мы дошли до обрыва к темному озеру оно покрыто толстой коркой льда, сияющего на солнце.
Визиты к врачам обычно мучение и для меня, и для мамы. Но сегодня, в этот солнечный день, возле озера я даже радуюсь тому, что у нас есть время побыть вдвоем и на природе. Мы возвращаемся назад в больницу. В огромном вестибюле стоит рояль. Моя мама пианист, и деменция, благо, не добралась до разрушения мануальных навыков. Мышечная память самая стойкая. Она садится за рояль, который для таких случаев специально не в кустах стоит. Мама с удовольствием гоняет пальцы по клавиатуре и играет веселые мелодии моего детства. Бродящие пациенты осыпают ее комплиментами, и я даже записываю маленькое видео. Есть солнце и музыка, и та параллельная реальность с болезнями и неприятностями исчезает. Как будто нет возраста, деменции, Америки и Центра для раковых больных.
Назначенное время не скоро, нам нужно еще два часа гулять. Поднимаемся к назначенному кабинету, и нам говорят, что, возможно, доктор увидит нас раньше. Это было бы здорово. Успеваем проделать манипуляции педикюра, я делаю несколько звонков, и нас вызывают к врачу. Хорошая новость в том, что раковых клеток нет. Я задаю всяческие вопросы о том, как соотносится гидроцефалия с раком. Никак. Задаю вопросы о том, как можно решить вопрос с уходом и тяжелым характером, и не нахожу ответов у онколога. Заказанный транспорт отвозит маму назад в рехаб.
После этого долгого эмоционально напряженного дня хочется отдохнуть. Но покой, как обычно, мне только снится. Мне нужно уделить внимание Васе. Лего-роботику перенесли на неделю уже легче. Он участвует, правда, без особого энтузиазма, в организации бойскаутов. В субботу у них запланировано мероприятие строить шалаш в лесу и даже в нем переночевать. Спать в лесу в холод я категорически не хочу. По идее, организация должна объединять пап и их сыновей, чтобы проводить время вместе, по крайней мере, я так понимаю. А папы более морозоустойчивые, чем нежные мамы. Но пап в этой компании недостаточно, и мероприятие зависит от моего голоса: если я не соглашусь спать в субботу ночью на улице, оно отменится. Здравый смысл побеждает, я объявляю, что согласна только на постройку шалаша.
Бойскауты отдаленно напоминают мне пионеров в советском детстве, но упор делается на навыки жизни на природе и их тренировке. Мне сложно принять военизированную часть, построение, линейку и флаги, наверное, она хороша для мальчиков. И верить этому не могу, напоминает советский фарс. Вася тоже не любит военизированной части и, когда нужно говорить клятву в начале занятия, он молчит. Обсудили с ним этот вопрос. В этом мы похожи. Объединение с другими безумными мальчиками помогает увидеть своего мальчика в перспективе и в среде. Он гиперактивный, но не гиперактивных я вообще не видела, по крайней мере, в этой группе. Мальчики остаются для меня загадкой. Для бойскаутов участие родителей и встречи каждую неделю обязательны. Я вызвалась провести облагораживающее художественное мероприятие сделать открытки. Я так для себя представляла, что к Восьмому марта, для посещения дома престарелых. Принесла цветную бумагу, ножницы, фломастеры и свои идеи. Сама с удовольствием наваяла с десяток карточек. К моему удивлению, броуновское движение гиперативных мальчиков приостановилось. Они вдохновились и тоже произвели на свет очаровательно-корявые открыточки с цветочками. Кстати о Восьмом марта. Оно этом году в воскресенье, и в музее будут показывать балет «Жизель» Мариинского театра. Я себе этот подарок сделаю, хотя я в который раз пойду на балет одна.