Игры на свежем воздухе - Крусанов Павел


Павел Крусанов

Игры на свежем воздухе (роман-четки)

© П. В. Крусанов, 2023

© Оформление. ООО «Издательская Группа Азбука-Аттикус», 2023

Издательство Азбука

®

* * *

Образец пристальной прозы, сделанной так, как делаются уникальные вещи. Вознаграждение стоит читательских усилий мы обретаем новое понимание смысла истории.

Александр Секацкий

Ядовитый писатель Набоков часто издевался над теми сочинителями, что не знают ни названий деревьев и трав, ни имен животных, так вот это абсолютно не про Крусанова: автор предельно конкретен и точен. Но плоть конкретной и подробной действительности то и дело граничит в книге с нереальным, невероятным, невозможным. Природа по-прежнему неразгаданная человеком властная, манящая тайна. Ребус, шифр, криптограмма, сфинкс. И настоящая тема книги это роман мужчины с природой, подлинный роман, исполненный страстных желаний и жутких страхов, обретений и потерь.

Татьяна Москвина

Мифотворец, строитель незримой империи духа, писатель, которому «нравится всякий раз писать так, как будто до этого момента ничего еще написано не было», автор романов, постоянно попадающих в шорт-листы российских литературных премий и с тем же неумолимым постоянством выпадающих из них по причине резкой непохожести этих текстов на что-либо привычное глазу, уму и вкусу в общем премиальном потоке,  это и есть Крусанов, воин блеска русской литературы, незаменимая ее часть.

Александр Етоев

Крусанов редкий тип писателя-универсала, он умеет, кажется, все. Новая книга это про охоту. Реально, про охоту, как где-то в Псковской области городские охотники вместе с местным жителем ходят на утку. Я вот совершенно не охотник, но советую прочесть и читать и внимательно, потому что, как там все эти охотничьи дела описаны, закачаешься!.. Я не понимаю, как это сделано вроде и сюжета какого-то сквозного нет, и с чего бы мне читать об охоте, но читал с полным упоением.

Владислав Толстов

1. Недолгая красота осени

 Коля, а кто это?  Пал Палыч придирчиво рассматривал юркую таксу с умным вопрошающим взглядом и лоснящейся на солнце шёрсткой цвета молочного шоколада.  Давно у тебя?

 Так мы когда с тобой последний раз на норах были?  Усы под носом Николая топорщились щёточкой.  А этот у меня уже чатвёртый год.

 Дельный?  В голосе Пал Палыча брезжило сомнение.

 По-всякому,  последовал сдержанный ответ.

Хозяин таксы коренастый, плотный, с изборождённым морщинами лицом мужичок лет шестидесяти в вязаной чёрной шапочке-петушке, из-под которой сзади поверх овчинного воротника куртки свисала седовато-русая плеть собранных в хвост волос,  в одной руке держал мешок с двумя лопатами, опознающимися по торчащим черенкам, в другой разобранное ружьё в коротком чехле и патронташ.

 Это Пётр Ляксеич,  представил спутника Пал Палыч.  На норах не был. Интяресуется.

Само собой, Пал Палыч заранее предупредил приятеля о петербургском госте, давно желавшем посмотреть, как работают умельцы с собакой на барсучьих и лисьих норах, поэтому тот не удивился незнакомцу и вопросов не задавал. Пётр Алексеевич пожал протянутую ему крепкую шершавую ладонь и открыл багажник. Мешок, патронташ и чехол легли на дно. Пал Палыч сел впереди, Николай, подхватив собаку под брюхо, подсадил её в заднюю дверь и следом забрался сам.

 К Соболицам?  уточнил Пал Палыч.  На заворы?[1]

 Туда,  кивнул Николай.

Октябрь уже перевалил венец, но лес ещё не оголился донага жёлтый, багряный и зелёно-бурый лист до сих пор держался на ветках берёз, ив и осин, хотя изрядно поредел, сбитый осенними ветрами. Несколько хороших ливней могли бы скоро довершить дело, но осень стояла сухая, ясная, лишь изредка небо кропило землю ситным дождиком. Мир оставался по-прежнему цветным, прохладно увядающим, будто забытая зелень на полке холодильника, и, как озноб на коже, слегка зернистым.

Вчера, когда при разговоре с Пал Палычем о грядущей поездке Пётр Алексеевич предложил взять с собой водку, чтобы вместе отметить охоту или просто в знак признательности одарить Николая доброй выпивкой, Пал Палыч сказал: «Ня надо»,  пояснив, что Николай, увы, не воздержан. «На няделю, на две улетает,  вздохнул Пал Палыч.  Потом узелок завязывает. Две нядели пройдёт и опять. Да ещё говорит: мол, Паша, ты со мной ня садись, я после третьей рюмки в драку лезу. Вот такая петрушка. Я с им на норы уже лет восемь ня хожу. Он в бригаде, я ня в бригаде. Пушнина ничего тяперь ня стоит. Понимаете? Вот и выходит так как-то Он ня звонит, и я ня звоню. А в целом дружим: если встретимся на похоронах, на крестинах поговорим. Вот вы приехали, я сразу к нему срядились».

Между тем Николай Петру Алексеевичу понравился: спокойный, немногословный, без самодовольных ухваток, но и не робкий, что видно по взгляду, и самооценка без ущемлений не пытается произвести впечатление на незнакомого человека. Понравился и его карий пёс, которого звали коротко Чек, будто сломали сухую ветку или гранёный карандаш. Пока в дороге Пал Палыч рассказывал Петру Алексеевичу историю своего романа с пчёлами, ни Николай, ни Чек, оба полные достоинства, не проронили с заднего сиденья ни звука впрочем, возможно, из-за шума мотора и колёс с грубым протектором им было просто не разобрать слов.

 Что касается пчёл, я с ими всю жизнь наудачу,  делился извивами своей судьбы Пал Палыч.  С восьмидесятого года пчалáми занимаюсь и всё ждал капиталистическое время, чтобы мёд продавать. А потом ждал, когда вступим в ВТО, чтобы наш медок пошёл за бугор. В девяностые немцы приезжали к Веньке Качалову у него сястра родная в Германии Это наши немцы, с Поволжья, или откуда там врать ня буду. Она за него, за немца этого, замуж вышла и туда в Германию. А тут приехали, мёду попробовали, и он говорит, что такого мёда в Германии ня едал вкусный.  Лицо у Пал Палыча сделалось вдохновенно-восторженное, как перед радостным свиданием.  И вот он два-три раза приезжал, и всё бярёт по литру, потому что больше через границу провозить няльзя. То есть мёд вообще няльзя провозить отбирают, но он говорит: «Я на таможне взятку даю, я такого мёда хочу у нас в Германии такого нет».

 Откуда в Германии мёд  подыграл Пётр Алексеевич.  У них небось пчёлам не разжужжаться, вся жизнь по науке: без пыльцы, без нектара на сиропе.

 Вот!  Пал Палыч вознёс вверх указующий перст.  А я-то мотаю на ус и жду, когда в ВТО войдём и за границу торговать можно будет. Думал, тогда сбыт пойдёт только успевай качать. Вошли, а спросу там на наш мёд нету никто ня подсуетился, чтоб приезжали заготовители и скупали по пасекам. Поэтому нет развития.  Пал Палыч потускнел.  Я к тому говорю, что я в пчаловодстве, в своём хозяйстве, ня развиваюсь, а иду под дурачка к богатому работать по пчалáм. Там стабильная мне зарплата, и я работаю на хозяина как он хочет, так и работаю. Но конечно, докуда возможно  Пал Палыч провёл ребром ладони по колену черту.  Богатые у нас были Салкин в Вяхно и Кузёмов в Посадниково. Я у обоих на пасеках работал. Салкин, правда, только за лето платил, но я всё равно был доволен. А сейчас наступает время То есть я знал, что Кузёмов игрался. Салкин тоже поиграл и конец сельское хозяйство завязал. Кузёмов тоже с этого года кончает с пчаловодством мне, говорит, это ня надо. Стадо молочное оставляет, а с пчалами всё. Мне было выгодно по пчаловодству на них работать, а тяперь они отказываются, и надо определяться: снова пять-десять домиков иметь и без денег быть, но с мёдом, либо надо заняться всерьёз.

 Отчего не заняться, раз дело вам знакомое да ещё пó сердцу?  Пётр Алексеевич смотрел на дорогу и удивлялся, как много сорок и соек слетает с обочины трассы, будто у них тут престольный праздник с ярмаркой.

На лугах вдоль дороги сепия пожухлых трав мешалась с влажной зеленью. В садах на полуголых яблонях, словно новогодние ёлочные шары, висели цветные яблоки.

 В этом году я сделал пятьдесят домиков и накачал с пятидесяти домиков,  со значением произнёс Пал Палыч.  И продал мёда на двести тысяч.

 Ого!  присвистнул Пётр Алексеевич и невольно подумал: «А роёв-то на столько ульев где взял? Небось подловил у Кузёмова да у Салкина».

 А ещё раздал На двести тысяч это ня точно, потому что я брал и тратил. Это примерно.

 Записывали бы,  подсказал Пётр Алексеевич.

 Ещё чего!  чрезмерно, не равновесно поводу возмутился Пал Палыч.  У меня нет привычки копить в чулок и счёт вести. Деньги от Сатаны. Пришли я сразу их потратил. А душа та от Бога. Почему богатые страдают?

Пётр Алексеевич изобразил на лице живой интерес.

 Потому что у них сатанизма больше, чем души.  В глазах Пал Палыча вспыхнули угли.  Сатанизм душу съедает. Сатана ня только в деньгах, он и в других помыслах дан, и нам нужно себя так вести и так свою жизнь регулировать, чтобы Сатана и со стороны денег душу ня подъел, и со стороны интимной тоже. Потому что до того можешь дойти, что в педофилы подашься. Или ещё куда. И ты должен себя во всём так вести всё это регулировать. Даже в охотничьем хозяйстве. Понимаете? Зверь дан, ты возьми, съешь, а ня то что набил и начал торговать, магазин открыл Это образно. Я к тому, что везде сатанизм тебя преследует, а ты должен его того маленько побоку.

 Да у вас проповедь готовая,  оценил речь Пётр Алексеевич.

 Я это про пятьдесят домиков.  В глазах Пал Палыча уже блестели не угли хитреца.  Тоже меру ищу: сколько могу продать, столько продам, а остальное раздам. И мне на душе легче, и Нина ня пилит, что всё куботейнерами с мёдом заставлено. Нам надо прожить так, чтобы и к Сатаны ня попасть, и рядом с Богом Ня надо к Нему лезть, а рядышком, с бочкý.

 Теперь, когда придёт пора расплачиваться с кем-то, кому должен,  улыбнулся Пётр Алексеевич,  буду напутствовать: вот деньги, берите, ад надеется на вас.

Не заметили, как миновали Воронкову Ниву, а потом и Соболицы. Впереди от шоссе отворачивала грунтовка.

 Здесь направо,  сказал с заднего сиденья Николай.


Вчера Пётр Алексеевич поинтересовался у Пал Палыча, почему Николай продолжает заниматься норной охотой, если пушнина упала в цене и больше не приносит охотнику прибыток. «Сало,  пояснил Пал Палыч.  Барсучий жир вытапливают и продают средства от туберкулёза лучше нет. И для профилактики. Поллитровая банка три тыщи стоит. А с одного барсука в среднем три литра можно вытопить. Вот и считайте Коля в прошлом году пять барсуков взял. Только сало в банке должно быть белое,  предупредил Пал Палыч,  как яйцо, как снег. Тогда оно самое хорошее. А если жёлтое или с жалтизной, значит пярежжёно, пяретомлёно в печи. Такое на одной доске по качеству к свиному внутреннему».

Машину оставили на обочине. Сошли на луг с высокой пожухлой травой и ещё вспыхивающей в ней тут и там поздней зеленью. Сапоги шуршали о сухие стебли и чавкали в низинках, но влажная земля была не топкой. За лугом щетинились чёрные лозовые кусты, сквозь которые пришлось продираться, петляя и отводя от лица ветки. Затем кустарник перешёл в чернолесье, и вскоре глазам открылся большой бугор, одиноко возвышавшийся посреди плоского лесного пространства. Холм был метров семь-восемь в высоту и метров двадцать в диаметре, обликом походя на могильный курган варяжского ярла не из самых родовитых. За склоны холма цеплялись чахлые деревца, а вершину венчал кряжистый вяз. Пал Палыч подтвердил: бугор рукотворный, памятник эпохи советской мелиорации сюда свозили землю, когда рыли канавы, осушая окрестные поля, ныне затянутые лесом.

Накануне Пал Палыч рассказывал Петру Алексеевичу, что барсучья нора, как правило, закручена восьмёркой иной раз по горизонтали, а бывает, что по вертикали,  и имеет несколько тупиковых ответвлений и выходов. Если барсук только взялся рыть себе обиталище, то поначалу может быть и один выход, но обычно два и больше. Да и зверь этот не отшельник случается до пяти барсуков живут вместе. А то и не только барсуков «Копает норы в основном он,  рассказывал Пал Палыч,  барсук. А лиса и енот занимают. Ну, то есть прокопают тоже метр-два, но это чисто пустяки. А так только барсук. И эти вселяются».  «Лиса прогоняет барсука?»  удивился Пётр Алексеевич. «Зачем? Никто никого ня прогоняет, все там живут: и лиса, и барсук, и енот. Только барсук в зиму идёт в самые нижние норы, на самую нижнюю глубину, енот на самый верх, потому что у него мех и пух, а лиса в серядине, между ими двоими. Но когда собака начинает гонять, то енот может попасть и вниз, и лиса крутится там уже няразбериха у них, когда собака гоняет».  «Все вместе,  восхитился Пётр Алексеевич,  как в сказочном теремке»  «Да,  кивал Пал Палыч,  все вместе: и барсук, и енот, и лиса. И все полаживают. Идёшь, и ня знаешь, кого возьмёшь. Енота выкопал, опять собаку запустил в нору, она снова лает. Выкопал барсук. Или лиса». Пётр Алексеевич светился от восторга.

У здешнего хозяина в норе было два выхода. Один располагался внизу склона, другой метрах в четырёх от первого, на той же стороне холма, но чуть правее и выше. Николай пустил Чека в нижний лаз, тот юркнул в дыру только его и видели; сам охотник тем временем расчехлил и собрал ружьё, заложив в стволы патроны. Вскоре из норы раздался лай, то удаляющийся, то как будто начинающий звучать отчётливей и звонче. Петру Алексеевичу было велено оставаться у входа и слушать даёт ли Чек голос, а Николай с Пал Палычем, припадая ухом к земле, принялись обследовать холм в попытке определить, где именно пёс облаивает загнанного в тупик барсука. Пал Палыч усердствовал, раскраснелся, переползал с места на место; Николай выглядел спокойнее и деловитее возможно, просто хотел показать, что ради любопытства городского гостя не расположен рвать жилы,  но и его вязаную шапку-петушок, а заодно и седоватый волосяной хвост, вскоре облепили собранные с земли палые листья.

Чек в глубине норы лаял приглушённо и размеренно, уже не сходя с места.

 Кажись, тут,  сказал Пал Палыч, слушая землю, как врач слушает грудную клетку пациента.  Здесь звончéй всего.

Николай тоже приложил ухо к тому месту, где возился Пал Палыч.

 Похоже,  подтвердил коротко.

Пал Палыч встал на ноги, достал из мешка лопату и принялся энергично копать. Николай сел рядом на землю и положил ружьё на колени.

 Бывает, и по два метра рыть приходится, и пó три,  поделился Пал Палыч с Петром Алексеевичем опытом.  Хорошо, если зямля или песок, а ну как глина тут заморишься.  Лопата скребнула камень, и Пал Палыч выворотил из земли средних размеров булыжник.  С ней как? Если нора под глиной, под пластом этим идёт, то и собаку ня всякий раз услышишь глина ход голосу ня даёт. Тогда надо ждать, когда собака выйдет у ней от лая обезвоживание, вот она и выходит, чтобы снегу хватануть, и опять в нору. Мы раньше барсука с лисой брали в ноябре и позже, когда пяреленяют,  пояснил Пал Палыч.  И тут, как выйдет, надо её, собаку, на поводок, пока ня полезла туда снова, и домой, а то просидишь у норы ещё два часа. И так весь день впустую.

Прилетел пёстрый дятел, сел неподалёку на осину, покрутил, сверкая красным затылком, головой что за люди, чем промышляют? Улетел. Пётр Алексеевич по-прежнему стоял у нижнего лаза, не понимая взяться ли ему за вторую лопату и помочь Пал Палычу, или его место здесь, на посту слухача. Решил не проявлять инициативу и не уточнять,  если что, старшие товарищи направят.

 А на Лобно как за барсукам ходили помнишь?  обратился Пал Палыч к Николаю.  Там и по чатыре метра копали ямы, там норы глубоко и зямля сыпучая широко копать приходилось. Ни одного барсука так на Лобно и ня взяли.  Пал Палыч ненадолго замолчал и поправился:  Это что меня касается, я лично ня взял. А другие ня знаю

Дальше