Как дела, приятель? Я Иполито, хотя все зовут меня Полито.
А я Гомер.
Гомер? Что за имя?
Отец преподавал античную литературу.
А, здорово И что с того?
Да так, ничего
Я снова стал смотреть на дорогу, давая понять, что разговор окончен. Но как бесконечен был поток беженцев, так и наш разговор был далек от завершения.
Ищешь родителей?
Да, удивился я, отца. А ты?
Еще чего.
Почему?
Потому что я даже не знаю, кого искать. Он пожал плечами и хохотнул. А твои где?
Думаю, отец может быть в Барселоне. Но не уверен. Когда приеду, примусь за поиски.
Когда приедешь! Полито расхохотался. Его смех действовал мне на нервы.
Чего смеешься?
Ты ведь понятия не имеешь, куда нас везут, правда?
В Барселону.
Ну разумеется. В Барселону. А куда именно?
Теперь была моя очередь пожимать плечами: пункт назначения наверняка мне не понравится.
Посмотри вокруг, умник. С гитарой ты здорово управляешься, а вот с этим он постучал пальцем по лбу, не очень.
А что я должен видеть?
А что ты видишь?
Детей.
А родителей?
Нет.
То есть эти дети Он сделал паузу, предоставляя мне закончить фразу.
Сироты?
Браво! И последний вопрос в нашей викторине: куда обычно везут детей-сирот? На пляж вряд ли
Я уже догадался, каков ответ, а значит, понял, куда еду:
В приют.
Именно! И поверь мне, оттуда не так просто выбраться. Я знаю, что говорю.
Но мне нужно найти отца.
Ну удачи.
Как я мог быть таким дураком, что эта мысль даже не пришла мне в голову? Я устал, был голоден, хотел пить, но это не оправдание. Дурак, дурак.
Ты уже бывал в приютах?
Естественно. Я в них вырос.
А как ты здесь оказался?
Пару недель назад мне нужно было свалить из Барселоны по личному делу. Но теперь пора назад, поэтому я сдался. Довезут быстро и бесплатно. Он подмигнул.
Ты же попадешь в приют
Да. Но это не тюрьма.
Можно сбежать? спросил я с надеждой.
Сбежать можно откуда угодно. Если уметь, конечно.
Ты мне поможешь?
Разумеется.
Спасибо! Спасибо огромное! А то я
В обмен на медальон, который ты там прячешь быстро добавил он, тыча меня пальцем в грудь. И один совет, если позволишь: на твоем месте я бы его не светил. Тебе чертовски повезло, что его еще не отобрали.
Я стиснул медальон сквозь рубаху:
Нет. Это не мой. Я обещал вернуть.
О да Я так и знал, что краденый.
Он не краденый, оскорбился я.
Ну да, ну да Знаешь, опыт мне тут кое-что нашептывает Я его обычно слушаюсь. Поверь, никто не отдаст такую вещь в надежде получить обратно.
Может, тебе просто не хватает опыта.
Как скажешь, фыркнул он, отворачиваясь.
Значит ты не поможешь мне?
Полито взглянул на меня с легким раздражением. Но оно быстро улетучилось, и он снова улыбнулся.
Посмотрим, ответил он, сворачиваясь калачиком, кладя руку под голову и закрывая глаза.
Меня разбудил резкий звук клаксона. Было светло. Ворота в решетке, окружавшей огромный дом, открывались, пропуская нас. Очевидно, мы приехали.
У подножия каменной лестницы, ведущей в холл, стояла группа монахинь с серьезными и недовольными лицами. Все указывало на то, что привезли нас не на праздник и никто нам здесь не рад.
Чуть поодаль стоял фотограф, его лицо было едва видно за камерой. Полито сидел рядом со мной.
Готов, гитарист?
То есть ты все-таки поможешь мне?
Делай, что говорю.
Зачем здесь фотограф?
Республиканская пропаганда, ответил он с презрением.
Пропаганда?
Полито очертил в воздухе прямоугольник газетного заголовка и дикторским тоном произнес:
Республиканская армия заботится о сиротах. Да здравствует Республика, долой фашизм.
Дети попарно стали вылезать из грузовика. Монахиня вручала каждому ломоть хлеба и крохотный квадратик шоколада, а фотограф увековечивал эти моменты. Мы с Полито были последними.
Запомни: если войдешь, то уже не выйдешь.
Что мне делать?
Держи гитару крепче и жди моего сигнала.
А если меня схватят?
Да ты их видел? Это же монашки, приятель. Если тебя поймают, ты сам заслужил провести здесь всю оставшуюся жизнь.
Не самое ободряющее заявление, но с учетом того, что оно исходило от Полито, и не самое страшное.
Настала наша очередь. У меня коленки дрожали, но Полито был спокоен, как вода в бассейне. Если не получится, я потеряю отца и Хлою. Как я оказался на этом перекрестье?
Мы вылезли из грузовика. Нам дали хлеб и шоколад. Шоколад Полито немедленно сунул в рот. Через пару метров, когда мы почти поравнялись с фотографом, Полито крикнул:
Давай!
Я подпрыгнул, как лошадь, которую хорошенько хлестнули по крупу. Полито толкнул фотографа, сбив с ног, с восхитительной ловкостью подхватил камеру и бросился бежать. Я кинулся следом, но тут фотограф, не успев еще встать, схватил меня за штанину:
Держи вора!
Монахини бросились ко мне, водитель грузовика и его спутник выпрыгнули из кабины, вид у них был грозный. Я инстинктивно схватил гитару и с силой ударил фотографа по лицу.
Тот закричал от боли, а я оторопел и не сразу сообразил, что он отпустил меня и я снова свободен. Полито был уже у ворот и кричал, не понимая, какого черта я медлю. Наконец я среагировал прежде чем кто-либо успел в меня вцепиться. Пока монахини и водитель хлопотали вокруг фотографа, мы с Полито были уже за забором, в лесу, отделявшем приют от города.
Мы со всех ног мчались вниз по склону, перед нами расстилалась Барселона. Судя по открывшемуся виду, я готов был поспорить, что мы находимся у подножия горы Тибидабо, а шоссе, которое мы пересекли несколько раз, было одним и тем же так называемая Аррабассада, дорога, соединяющая Барселону и Сант-Кугат. Мы так быстро неслись, что минут через сорок уже ступили на асфальт в верхней части города. Очень странное было чувство. Будто я много лет провел на чужбине и теперь возвращался совершенно другим человеком, понимая, что тот робкий и молчаливый мальчишка с мячом, каким я был раньше, умер в горах.
Свернув в какой-то переулок, мы остановились, потные и уставшие. Я прислонился к стене дома, чтобы отдышаться, а Полито сполз по стене и сел на землю.
Уф! Выдохнул он удовлетворенно. Ничего так пробежались, а?
С камерой это ты зря!
Зря? Ты с ума сошел. Старик Эммет за нее хорошо заплатит. Он с гордостью посмотрел на фотокамеру и протер ее рукавом.
Она не твоя, ответил я со всей невинностью человека, которому не приходилось выживать на улице.
В этом ты совершенно прав. Она принадлежит он, прищурившись, посмотрел на корпус, на котором ножом была нацарапана надпись, какому-то Эр Капе. Но я не думаю, что господин Капа очень расстроился.
Его насмешливое лицо внушало мне беспокойство. Как можно быть таким безмятежным? Во мне еще бурлил адреналин, выделяясь из каждой поры.
Ладно, пойдем. Полито одним прыжком вскочил на ноги и зашагал было дальше, но тут же увидел, что я не готов продолжать путь.
Он вернулся в раздражении:
Ты что? Надо пошевеливаться.
Прости, но с этой минуты у меня своя дорога.
Что? Это твоя благодарность?
Я уже сказал, мне нечем тебе заплатить. И потом, у меня есть дела.
Я тебе помог, теперь ты должен помочь мне. Его тон не допускал возражений. Он выглядел задетым и больше не улыбался.
Мне не терпелось вернуться домой, но если бы не Полито, я был бы сейчас заперт в приюте.
Что тебе нужно? (Проклятая верность.)
Так-то лучше.
Я еще не согласился.
Просто помоги мне продать камеру Эммету.
Кто такой Эммет?
Один старик. Ростовщик, заодно скупает и перепродает все на свете. Его лавка тут недалеко.
Для этого я тебе не нужен. Ты и один можешь продать камеру.
Конечно, могу. Но если я скажу, что она краденая, он за нее почти ничего не даст.
Она и есть краденая.
Нет, если ты выдашь себя за Эр Капу.
Я? А почему я?
Потому что старик тебя не знает, понимаешь? Можешь сказать, что тебя зовут Рикардо Капа. Или Рауль. Рамиро. Рухенсио.
Рухенсио? Что это за имя?
А тебе не плевать, Гомер? Мое имя он произнес с нажимом. Главное, чтобы звучало правдоподобно. Это твоя камера, и ты хочешь ее продать.
Переулок был темный, вечерело, мой дом был недалеко.
Прости, не могу помочь. Спасибо тебе за все.
А тебе за ничего! ответил он раздосадованно, но я уже шел своей дорогой. Подожди, подожди! Давай поделим выручку.
Мне не нужны деньги. Я даже не обернулся.
Не нужны? Ты что, еще не понял, где находишься?
Я остановился и взглянул на него скорее устало, чем заинтересованно. Между нами было метров десять.
Насколько мне известно, я в Барселоне.
Полито снова театрально расхохотался. От смеха он даже согнулся пополам, будто не мог совладать с собой, но уже через миг резко распрямился и серьезно посмотрел на меня. Вывод: он ненормальный.
Ладно, я попробую помочь тебе еще раз. Для начала напомню, где ты находишься, гитарист.
В Барселоне? высокомерно сказал я.
Да, в Барселоне, черт возьми, но я не об этом. Мне кажется, ты кое-что забыл. Ты сирота, и вокруг война. Поверь мне, приятель, тебе нужны деньги. Тебе и с деньгами-то придется хреново.
Я не сирота.
Как скажешь. Ладно, гитарист, удачи Теперь Полито повернулся спиной и пошел прочь по другой стороне переулка.
Я прекрасно понимал, что это уловки, чтобы заманить меня в сети, но они не отменяли того, что сказанное было правдой. Мне нужны были деньги.
Ладно! крикнул я ему как можно спокойнее. Я помогу тебе с камерой и возьму свою долю, но после этого знать ничего не хочу ни о тебе, ни о твоем ростовщике.
Разумно, повернулся он с улыбкой. Мне восемьдесят, тебе двадцать.
Я подошел к этому мошеннику вплотную:
Пятьдесят и пятьдесят. Может, я не вырос на улице, но я не дурак.
Семьдесят, тридцать. Может, ты и не дурак, но большого ума пока не видно. И потом, я делаю всю работу, меньше мне уже невыгодно.
Несколько секунд мы молча мерили друг друга взглядами. Я знал, что попался. Полито плюнул себе на ладонь и протянул ее мне:
Лады?
Я пожал ему руку, довольный, что сумел выторговать хоть что-то:
Лады.
Отлично. Тогда идем. Сюда.
Казалось, Полито торопится, и я поспешил за ним, желая покончить с этим делом.
Он повел меня темными и грязными переулками. Затерянные задворки ветхих зданий, царство тощих ободранных котов.
Можно я скажу, что меня зовут Роберт?
Говори что хочешь, лишь бы начиналось на эр.
Ты пойдешь со мной?
Нет, я буду ждать снаружи.
Слушай а вдруг старик знает фотографа?
С какого перепугу ему знать какого-то фотографа?
Не знаю Это точно здесь? Мне было неспокойно.
Да, почти пришли В чем дело?
Не знаю Что-то мне не нравится.
Что именно?
Не знаю Интуиция
Мы дошли до стены тупика, и Полито взглянул на меня с удовлетворением:
Ну поздравляю.
С чем?
Хорошая интуиция. Я бы на твоем месте ее слушался.
Ты о чем? Где мы?
Тебе не говорили, что ты задаешь слишком много вопросов? Взгляд его изменился. Теперь невозможно было узнать мальчишку, что просил помочь продать камеру.
Куда ты меня привел? Здесь ничего нет!
К несчастью, кое-что все же есть. Полито дважды постучал по железному мусорному баку справа от себя.
Что ты делаешь?
Прежде чем он успел ответить, я услышал за спиной смех и обернулся, не понимая, что происходит. Трое парней старше, выше и гораздо крепче нас приближались, похлопывая дубинками по ладоням. Я взглянул на Полито, надеясь, что для него это тоже неожиданность и он сумеет вытащить нас из этой передряги, но в его глазах я прочел другое. В них не было ни веселости, ни насмешки и ничего, что могло бы разъярить меня. Осмелюсь сказать, что в его темных глазах читалось нечто противоположное торжеству. Ему было стыдно?
Прости, гитарист.
Ну, Поли, кого ты нам привел? сказал самый высокий и страшный из парней.
Денег у него нет, гитара дешевка, но есть золотой медальон на шее.
Золотой? усомнился тот. Проверим.
Я пошел.
А это что?
Фотоаппарат Отнесу Эммету.
Отлично. Мы сами отнесем. Верзила, осклабившись, протянул руку.
На секунду мне показалось, что Полито взбунтуется, но он нехотя подчинился и отдал камеру. Очевидно, он как-то от них зависел.
Теперь всё? уточнил Полито.
Верзила кивнул впрочем, не слишком уверенно.
Не хочешь посмотреть?
Как вы втроем отлупите этого бедолагу? Нет, спасибо. У меня дела.
Ну как хочешь, ответил тот, стискивая зубы и направляясь ко мне.
Полито поспешно ушел. Он знал, что будет дальше, и не хотел присутствовать. Я тоже знал, что будет дальше. Не нужно быть гением, чтобы догадаться. Мне предстояла первая в жизни драка. И они, и я были настроены решительно. Они были готовы на все, чтобы забрать у меня медальон, а я чтобы не расставаться с ним.
В романах Жюля Верна есть надежда на невозможное, и это их лучшая черта. Главные действующие лица настоящие герои, а герои всегда побеждают, потому что они хорошие, ведь добро всегда побеждает зло. Это очень романтично, прекрасный взгляд на мир, но у реальности своя логика и свои представления о справедливости. Реальность не принимает в расчет художественный вымысел, мечты и надежды. Она гораздо ближе к естественным наукам и к математике. Реальность учит тебя, что если их трое ражих детин с дубинками, а ты хилый парнишка с гитарой, ни разу в жизни не дравшийся, то дела твои плохи. Никто и не говорил, что этот мир справедлив. А если говорил, то ошибался.
В них не было ни терпения, ни милосердия. Они набросились на меня, как звери, и первыми же ударами в лицо и живот свалили на землю, как тряпичную куклу. Я свернулся клубком по примеру насекомых и ждал, пока они перестанут. Но так легко я не отделался. Они били меня, пока я не перестал защищаться, кричать и шевелиться. Что случилось довольно скоро кажется, я разочаровал их. Тогда они несколько раз ударили меня по спине гитарой, разбив инструмент вдребезги. Так же, как мою душу и мою гордость.
Пока они хохотали, один нагнулся и рывком сорвал у меня с шеи медальон. Я остался лежать в темноте грязного переулка, в окружении котов, избитый и окровавленный, теряющий сознание, лишившийся гитары, медальона, всего
Жизнь преподнесла мне еще один важный урок.
Все тело вопило от боли увы, я становился экспертом по этой части. Но сейчас хотя бы не шел снег и я был не в горах. Однако в остальном все было очень схоже: мне предстояло воскреснуть.
Я ощупал грудь в поисках медальона и убедился, что его нет. Я встал, дрожа от бешенства. Голова трещала. Я коснулся затылка, на руке осталась кровь. Гитара превратилась в кучку щепок.
Из двух рукавов остался один, лохмотья разодранной поперек рубахи свисали до земли. Ночь была теплой, и я наудачу побрел по улицам; вокруг раздавались крики и бормотание пьяных и визгливый, на грани истерики смех их подруг-проституток. По асфальту катались пустые бутылки, из темных закоулков доносились ругань и вопли. До меня никому не было дела, как и мне не было дела ни до кого. Я шел по городу, брошенному на произвол судьбы, где оставались лишь никому не нужные отбросы.
Как я скучал по звукам леса и гор, по стрекотанию сверчков и шепоту ночного ветра в кронах деревьев! Я вспомнил Хлою и порадовался, что она меня не видит. Я оказался настолько не героем, что сам себя ненавидел. Я даже ни разу не ударил ни одного из нападавших. В качестве хранителя медальона я оказался полным ничтожеством. Конечно, силы были неравны, но я попал в переделку по собственной глупости. Этот мерзавец Полито провел меня как младенца, и что хуже всего, он был прав. Я должен был послушаться внутреннего голоса. К несчастью, я понял это, только когда снова все потерял.
На улицах было темно. Похоже, Барселона погрузилась во мрак еще несколько месяцев назад. Как в прямом, так и в переносном смысле. А ночь время чудовищ и хищников. Но мне было все равно, с меня уже нечего было взять.
Очередной раз свернув за угол, я очутился на знакомой улице. На своей улице. Сколько раз я гонял мяч по этим тротуарам! Прятался от дождя в этих подъездах. Я с трудом поднял голову и убедился в очевидном: я пришел. Не слишком ли многого я прошу, мечтая, чтобы отец был дома, в кресле, и стиснул меня в объятиях, едва я переступлю порог? Мне будет хотя бы с кем выплакаться.