Лина по-прежнему сомневалась. Я хорошо её понимал, потому что тоже представлял, как глупо мы будем выглядеть. Классные дурачки.
Вы уверены? спросила она.
Стирай, ответил Али.
Я выбрал «редактирование» и нашёл функцию удаления.
Ну что, стираю?
Али кивнул, а потом и Лина тоже.
Я нажал на «удаление». Всё, дело сделано!
Мы посмотрели в сторону волейбольной площадки. Нам полегчало. Вся переписка исчезла, все дурацкие комменты. Наши одноклассники сидели плотной группой, уставившись в свои телефоны, они всегда так себя вели. Наверняка теперь расстроились, что мы лишили их развлечения.
Я убрал мобильный в карман.
Искупаемся?
В тот же миг телефон пискнул. Али и Лина тоже получили сообщения. Мы переглянулись. Все трое одновременно? Я достал мобильный и моментально всё понял.
Конечно, Томми успел скопировать ролик! И теперь снова его выложил.
К нам подкатился мяч. Когда он коснулся покрывала, на котором мы сидели, Томми и его банда у волейбольной площадки разразились хохотом. На телефон посыпались сообщения, и я, отключив звук, убрал его в карман. У меня не было сил читать, что они пишут. Али вскочил и пнул мяч в их сторону.
Чёрт, сказал он.
Лина кусала ногти. Мне кажется, в этот момент мы все втроём представляли себе разговор с полицией.
Семидесятилетие бабушки
Во «Дворце» собралась вся семья: бабушка, дедушка, мои дяди и тёти, двоюродные братья и сёстры. Мы стояли на веранде в лучах солнца. Отсюда был виден весь сад. Войдя в отель, мы прошли мимо двери, которую перекрывала полицейская лента. Все говорили о краже, и бабушка радовалась, что её праздник не отменили. В моей голове пролетали воспоминания о прошлой ночи. Статуи. Башни. Ветки, которые хотели меня исцарапать. Но в первую очередь девочка. Сейчас казалось, что мы находимся в другом мире. Деревья освещало солнце. Трава была ярко-зелёной. Вода из разбрызгивателя в конце сада переливалась всеми цветами радуги. Взрослые разговаривали, дети играли в саду. Аллея вела к причалу.
Тётя Сильвия бросилась маме на шею.
Как я рада вас видеть! Она поцеловала маму в щёку, а потом обняла меня. Я едва успел увернуться от поцелуя: от тёти Сильвии пахло вином. Как ни увижу тебя, Тур, ты становишься всё выше и выше!
Мы группами направились в ресторан. Мама указала мне на свободный стул рядом с собой, и я послушно сел. Напротив меня за столом оказалась какая-то пожилая женщина. Раньше я её не видел. Я улыбнулся, но совершенно не знал, что сказать. На столе у каждого было по два ножа и две вилки, три тарелки и три бокала. На тарелках сверкала золотая каёмка. Можно подумать, что находишься в настоящем дворце.
Внезапно из кухонной двери вывалилась куча официантов в белых форменных пиджаках с золотым галуном по бокам, очень напоминающих цирковые костюмы.
В зале появился метрдотель.
На закуску тартар из лосося, доложил он низким голосом. На горячее филе из испанского иберийского поросёнка. На десерт панна котта, в которую мы, к сожалению, опрокинули бутылку ликёра «Бейлиз».
Папа засмеялся, и я этому обрадовался. У меня сложилось ощущение, что он не горел желанием идти на банкет. «Зачем мне идти на праздник твоей семьи?» прошипел он на ухо маме перед выходом из дома.
Приятного аппетита, сказал метрдотель и скрылся за вращающейся дверью.
Створки остались полуоткрытыми. Наверное, их повредили. В щель пробивался белый свет из кухни.
Между мамой и мной возник официант. Он поставил перед каждым по тарелке с кусочком сырого лосося. Я никогда не любил суши. Я вообще не люблю рыбу. Мама потыкала вилкой в розовый кусочек.
Интересно, пробормотала она, хотя вообще-то мама тоже не любит суши. Но если бы её спросили, она бы ответила, что их обожает. Бывали даже случаи, когда она предлагала заказать суши на ужин. Но нам с папой было прекрасно известно, она их не любит. Мама всегда тыкала в них палочкой и морщила нос. В суши постоянно что-то было не так. Либо рыба несвежая, либо это оказывался не тот вид суши, который ей нравился, и она не съедала даже кусочка. Мама подозвала официанта. Он поставил на стол последние тарелки и вернулся к нам.
Это кумжа? поинтересовалась она.
Простите? быстро переспросил официант. Судя по акценту, он не был норвежцем.
Это кумжа? Ну знаете, это такой лосось
Извините, я плохо говорю по-норвежски, сказал официант. Я принёс
Нет-нет, мама отмахнулась. Не нужно.
Что вы говорить?
Мама перешла на английский и объяснила, что ей ничего не нужно.
Скажите, если вам потребуется что-то ещё, ответил официант тоже на английском.
Когда он уходил, я обратил внимание, что на его форме нашиты шёлковые розы. Воротник был из красной материи. На чёрных брюках чёткие стрелки. Мама хотела, чтобы именно так выглядели мои парадные брюки.
За столом было тихо, все ели. Я потыкал лосося вилкой.
Сейчас мы возьмём себя в руки и всё съедим, прошептала мама. Это кумжа, деликатес. Ммм. Её передёрнуло, когда она жевала, но мама продолжала улыбаться. Я тоже положил в рот кусочек. Да, вот так. Давай, она подмигнула мне.
Пока мы ели, я понял, насколько устал. Официанты мухами сновали вокруг стола. Каждый раз, когда их о чём-то спрашивали, они отвечали на очень странном норвежском, а потом шли за метрдотелем. Они принесли из-за барной стойки несколько винных бутылок, вывезли несколько тележек с едой, следили, чтобы на столах не кончались хлеб и вода, наливали детям лимонад. Младшие уже наелись и носились по коридору перед банкетным залом, кричали, ссорились и плакали. Мой двоюродный брат Таге сидел на другом конце стола и улыбался.
Я скользил взглядом по помещению, в голове было то густо, то пусто. Сначала я не понимал, что вижу. А потом меня словно молнией ударило. Я заметил над барной стойкой голову с блестящими чёрными волосами. Это она! Та девочка, которую я сегодня ночью видел в гардеробе!
Прежде чем я успел обдумать этот факт, перед девочкой возник официант. Он явно злился, из его рта летела слюна. Он шипел на девочку и оглядывался, а потом уволок её за вращающиеся двери.
У меня вспыхнули щёки, в ушах застучала кровь. Что ей сказал официант? Почему он так разозлился?
Ты куда? спросила мама, когда я поднялся.
В туалет.
Я направился к барной стойке. Взрослые ничего не заметили. Они, как обычно, болтали, перебивая друг друга, шутили и смеялись. Я проскользнул за стойку и присел на корточки. Какой-то официант вышел из вращающейся двери с кучей тарелок в руках. Дверь осталась полуоткрытой, и я заглянул в кухню. Там было полно блестящих металлических столов и кастрюль, с потолка свисали венчики и половники. Вытяжки с грохотом всасывали в себя пар. Пахло солью и жиром.
Официанты окружили высокого плотного мужчину с властным лицом. Казалось, они напуганы. Это что, отец Томми?! Наверняка это он! Я узнал розовое лицо, широкие плечи и, как всегда, слишком тесный костюм. Отец Томми держал за ухо девочку, ту самую, которую я видел ночью. Девочку, которая разглядывала нас.
Наверное, ей приходилось стоять на цыпочках, чтобы он не оторвал ей ухо.
Да, так и есть.
Она стояла на цыпочках.
В какой-то момент девочка скользнула по мне взглядом, а потом стиснула зубы и попыталась приподняться ещё выше.
Она должна сидеть в подвале! прошипел отец Томми по-английски. Таков уговор!
Игра в детективов
Я в который раз разглядывал фотку на телефоне: да, это девочка, никаких сомнений, c чёлкой и карими глазами. На что так разозлился отец Томми? Почему она должна сидеть в подвале? И чего испугались официанты? Я ждал Лину и Али на пляже. Меня трясло. Как взрослый человек может так себя вести?!
Наконец я услышал шуршание шин по гравию. Али и Лина спускались с холма, оставляя за собой облако пыли. Али на полном ходу спрыгнул с велика, и тот уехал прямо в куст.
Я достал из сумки чипсы. Мама замечает, когда я подъедаю сладости, а когда чипсы нет: она сама ест их каждый вечер, и все шкафчики ими забиты.
Весело было на дне рождения бабушки? спросила Лина.
У меня перед глазами пронеслась фотка с девочкой. Весело мне не было точно.
Я опять видел её, сказал я.
Кого? спросил Али с полным ртом чипсов.
А вот Лина поняла. Она перестала жевать.
Ты говоришь о девочке из гардероба?
Отец Томми чуть не оторвал ей ухо, кивнул я.
Лина и Али поморщились. Похоже, они не восприняли мои слова всерьёз.
Он поднял её за ухо, сказал я, и оно чуть не оторвалось.
А какое отношение отец Томми имеет к этой девочке? спросила Лина.
Я рассказал об ужине в банкетном зале. О тошнотворных суши. О том, как я устал и как мои глаза скользили по всему залу, пока не наткнулись на неё. Я описал официанта, шипевшего так, что слюни летели во все стороны, и то, что увидел, заглянув в кухню.
Ей пришлось стоять на цыпочках, чтобы ухо не оторвалось, сказал я.
Лина задумалась.
Но за что?
Я пожал плечами:
Я тоже этого не понимаю.
Ты совершенно уверен, что это была она? Али по-прежнему заталкивал в себя чипсы.
Сто процентов, ответил я.
И совершенно уверен, что там был отец Томми? допытывался он.
Я кивнул.
Мы все втроём погрузились в раздумья.
Наши одноклассники играли в волейбол на площадке. Девочки врубили музыку на полную катушку. О ролике мы больше ничего не слышали. Они вроде собирались с ним что-то сделать? Томми всегда прикладывает максимум усилий, чтобы создать нам как можно больше проблем.
Мы должны вернуться и поговорить с ней, сказал я.
В смысле? спросила Лина.
Мы должны вернуться во «Дворец». Я сделал паузу, а потом добавил: Сегодня ночью.
Ты что, не помнишь, что случилось вчера? покачала головой Лина. Мы страшно пожалели, что забрались туда ночью. Это один из самых глупых наших поступков.
Давайте просто проверим, увидим мы её или нет, предложил я.
Нет, отказался Али. Я вздрагиваю от каждого телефонного звонка: боюсь, это звонят из полиции.
Я не знал, что ещё сказать.
Мы останемся дома, заявила Лина.
Я взглянул на них. В определённом смысле это хорошо. Я попытался, но мои друзья отказались. И теперь, что бы ни случилось с той девочкой, это будет не моя вина.
Я встал и пошёл в туалет. Он находился на противоположном конце пляжа, у лодок и деревянного дома. Выйдя из туалета, я вздрогнул. Передо мной стоял Томми. Казалось, он меня ждал. Я сделал вид, что ничего не происходит, и придержал для него дверь:
Свободно!
Томми не зашёл внутрь. Что ему надо? Может, за углом меня караулят Питер и Мохаммед?
Я отпустил дверь и пошёл прочь.
Подожди, сказал Томми.
Я подумал, не побежать ли. Но если Томми задался целью поймать меня, мне не скрыться. Бежать бессмысленно. Будет только хуже.
Пошли со мной. Томми завернул за угол туалета. Я последовал за ним. Здесь нас никто не увидит. Нехороший знак. Я огляделся по сторонам и даже взглянул на крышу: вдруг там лежат парни и собираются спрыгнуть вниз и наброситься на меня.
Томми не злился, как обычно, и глаза у него не горели дикой яростью. Он растирал плечо кулаком. Наконец он сделал глубокий вдох. Сейчас всё случится, подумал я, в ожидании того, как похолодеет моя переносица, а всё лицо начнёт покалывать. Я уже много раз испытывал это и знал, что такое получить удар в лицо. Помнил розовые точки, которые начинают плясать на внутренней стороне век
Папа вчера видел тебя, сказал он.
Я удивился: о чём это он?
Ты спрятался под барной стойкой и шпионил за кухней.
Я был на юбилее бабушки, ответил я.
Если ты думаешь, что кража картин это игра, ты ошибаешься.
Кража картин?! А они здесь при чём? Я прикинулся дурачком. Я не хотел спровоцировать Томми, но и понятия не имел, что его может вывести из себя.
Папа говорит, что ты, Лина и Али играете в детективов и пытаетесь распутать это дело, сказал Томми. Но это работа полиции.
Я ничего не знаю о краже картин, сказал я. Я был во «Дворце» на юбилее моей бабушки. Если хочешь, можешь спросить у мамы.
Внезапно Томми локтем прижал меня за горло к стене.
А прошлой ночью? прошипел он.
Когда когда это? я почти не мог говорить.
Можно подумать, вы просто искупались в бассейне, фыркнул он.
Мы просто хотели подразнить тебя, выдавил я.
Такие отмазки вам не помогут.
Локоть у него оказался как каменный. Я не мог дышать.
Отпусти, прохрипел я, отпусти, отпусти.
Он убрал локоть, и я повалился на жёлтую траву.
Похитители картин опасные люди, сказал Томми. Держись от них подальше!
Мама врёт
Когда я явился домой к ужину, меня всё ещё потряхивало. Папа жарил гамбургеры на веранде. Он был занят своим делом и даже не поздоровался. В последнее время такое случалось нередко, иногда папа полностью уходил в себя: я мог кричать ему, но он не отвечал, а продолжал бродить по дому, наводить порядок, пылесосить, вытирать пыль, относить вещи в подвал
Гриль это папина епархия. Дым от жарки поднимался вверх над его головой. Мама готовила на кухне салат. Я накрыл стол на улице и раскрыл зонтик. Солнце жарило нещадно.
Пока мы ели, все молчали. Родители таращились в свои тарелки и отправляли вилками еду в рот. Я тоже ничего не говорил. Я думал о Томми. И о девочке. И о папе Томми. Я не понимал, почему Томми так странно себя повёл. У меня очень болела шея после того, как он локтем прижал меня к стене туалета. Мне было нехорошо. Я испытывал досаду. И было немного страшно. От взгляда на кислые мины мамы и папы лучше не становилось. Мне было досадно, что дела обстоят именно так. Они всё время жалели себя, потому что постоянно ругались и в то же время не упускали ни малейшей возможности поругаться снова. Замкнутый круг зла. Это никогда не кончится.
Я поблагодарил за ужин и вышел из-за стола, назло им поставив свою тарелку в посудомойку. По пути наверх я услышал звуки, к которым за последнее время успел привыкнуть: родители возбуждённо шептались. Был слышен громкий звон стекла и столовых приборов, слишком громкий.
Я направился прямо в ванную, быстро почистил зубы и стёр остатки солнцезащитного крема. А потом лёг в кровать. Я устал и хотел спать. Вечернее солнце плясало по книжным полкам. Я видел странные узоры зверей, деревья, большие дома, башни И в тот самый миг, когда я был готов провалиться в сон, мама, постучав в дверь, вошла в комнату. Глаза у неё опухли. Она улыбнулась мне и шмыгнула носом.
Папа переезжает от нас?
Почему у меня вырвались эти слова? И как я решился задать такой прямой вопрос? Но именно это меня и интересовало. Я несколько месяцев думал об этом. С самого прошлого лета, когда всё было совершенно иначе, когда мы отдыхали в Испании и, насколько мне помнится, никто не ходил с кислым лицом.
Глаза мамы наполнились слезами, она вытерла щёку ладонью.
Между мной и папой не происходит ничего страшного, сказала она, опустив глаза, а потом стремглав выбежала из комнаты наверняка потому, что расплакалась.
После её слов я никак не мог успокоиться. Я всегда легко определял, когда мама врёт. Снизу из гостиной раздались звуки ссоры, родители переходили на крик, когда уже не могли держать себя в руках.
Постепенно на улице стемнело. Занавески легко покачивал ночной бриз. Мама и папа по очереди сходили в ванную. В доме стало тихо. Между занавесками просачивался лунный свет и падал на стену.
Девочку почти подняли за ухо. Почему я должен сидеть дома?! Если мы ей не поможем, мы будем просто трусами не теми трусами, какими нас обзывали одноклассники, а самыми натуральными трусами.
Я послал сообщения Лине и Али. Не про девочку я всего лишь хотел выяснить, спят они или нет, потому что, если нет, я, возможно, смогу их убедить. Ответа я не получил.
Что случится, если обнаружится, что я сбежал ночью? Родителям есть дело только до себя самих. Они не думают обо мне. В любом случае, какими бы ни оказались последствия моего поступка, они не будут так страшны, как то, что случилось с той девочкой. Никто не поднимет меня за ухо.