Состояние у меня хуже некуда. Спина и плечи непрестанно болят от необходимости тащить сани, сопротивляясь сильному ветру. У меня уже видны следы обморожения на носу и пальцах рук и ног. Погода стоит скверная. Порой температура опускается до 55 °C, но из-за ветра кажется, что на улице 85 °C.
Мы с Руне Гьелднесом, который сопровождает меня в путешествии, прошли треть пути от северной оконечности Канады к полюсу. Этот морской пехотинец, служивший в норвежских войсках специального назначения, стал для меня лучшим компаньоном надежным, невозмутимым и незаменимым в критических ситуациях, настоящим другом. Мы оба понимаем, что в нашем случае один плюс один гораздо больше, чем два. Ни один из нас не забрался бы так далеко на север без помощи другого, и мы сплочены борьбой с общими врагами: кошмарным холодом, душевными страданиями и физическими муками, которые испытываем всякий раз, когда выходим из своей крошечной палатки и оказываемся в одной из самых агрессивных сред на планете, занимающей едва ли не полтора миллиона квадратных километров.
Теперь худшее должно быть позади, но кажется, что погода портится все больше и больше, а лед становится все опаснее с каждым следующим километром к северу. Несколько дней назад мы десять часов провели в белой мгле. Это пугающее природное явление, при котором все ориентиры исчезают: внизу ветер гонит снег, а наверху плывут белые облака. В такой обстановке невозможно отличить лед под ногами от неба над головой, а еще от воды, что страшит меня больше всего.
В довершение ко всему Арктика лишь начинает избавляться от вечной зимней тьмы, и солнце выходит менее чем на шесть часов в сутки. Мы не только сражаемся со стихией, но и бежим наперегонки со временем. Между периодом крепких морозов, который приходит с круглосуточной темнотой и завершается в начале марта, и концом апреля, когда в этих широтах устанавливается полярный день, возникает небольшое окно, дающее нам возможность достичь своей цели, пока лед достаточно крепок.
Самые ужасные из множества испытаний Арктика преподносит нам с Руне в часы, когда мы спим в своей палатке, а полярные течения гонят ледяное поле, на котором мы разбили лагерь, к югу, сдвигая его за ночь на большее расстояние, чем мы успеваем пройти со своими санями за день.
Я лежу в спальном мешке и раздумываю о тяготах нашего путешествия. Порой мы заставляем себя преодолеть 10 км за день, но ночью отплываем на 11 км назад. Если так пойдет и дальше, через несколько недель мы вернемся на остров Уорд-Хант, к своей отправной точке. Разумеется, я знаю, что течения в конце концов изменят направление и, возможно, даже понесут нас к полюсу, но пока мне ужасно обидно, ведь поход возможен лишь в это время года, пока лед достаточно крепок, чтобы по нему прошли два человека и проехали двое саней. Я уверен, что должен быть и другой, относительно простой способ добраться до Северного полюса.
Накануне опасности пешего покорения Северного полюса напомнили о себе пренеприятнейшим образом.
Я проснулся совсем разбитым, и Руне сразу отметил, что выгляжу я не лучшим образом. Он вытянулся в своем спальном мешке, вытащил одну из, казалось бы, неисчерпаемого запаса самокруток, и улыбнулся. «Откуда у тебя фингал под правым глазом? Кажется, мы не дрались».
Руне, как всегда, был бодр и готов к выходу. Жаль, я не чувствовал того же.
«Это возраст, Руне. Я староват для этих полярных приключений. И ты таким же станешь, когда доживешь до сорока одного и выбьешься из сил».
Зеркала у нас не было, поэтому я не мог узнать, действительно ли выглядел так плохо, как утверждал Руне. Вместо этого я попросил Руне снять меня на видео, а потом посмотрел несколько секунд ролика в видоискателе камеры. Я был потрясен. Он оказался прав. Я выглядел кошмарно. Под опухшими глазами темнели огромные круги. Я побледнел и осунулся, а от пухлых щек, которые были у меня четыре недели назад, не осталось и следа; кожа впала, обтянув скулы, о существовании которых я давно забыл.
На этом горести не кончились. За ночь мы вернулись почти на 2 км назад, и небо больше не было ясным, как накануне. Ветер дул слабо, но из-за низкой облачности в плоском свете небо сливалось с землей иными словами, мы снова очутились в проклятой белой мгле.
Позавтракав, мы пошли дальше, и уже через час столкнулись с катастрофой. Кошмар, который преследовал меня на протяжении четырнадцати лет и прекратился лишь полтора года назад, вернулся и на этот раз наяву. Пожалуй, это был худший момент за все двадцать лет моих полярных путешествий.
У первой протоки, которая встретилась нам на пути, Руне пошел первым, таща за собой сани, а я последовал за ним. Шагая по твердому на вид льду, я вдруг вместе с лыжами провалился под него, в невероятно холодные воды Северного Ледовитого океана. Менее плотная «сверххолодная» вода поднимается к поверхности. Ее температура составляет примерно 4 °C. Я никак не мог заранее узнать, что лед вот-вот провалится, а кошмар, который терзал меня с того самого дня, когда в 1984 году я провалился под лед на пути к Северному магнитному полюсу, станет жуткой реальностью.
Из-за белой мглы я не заметил, что у кромки толщина свежего льда не превышает пары сантиметров. Теперь я по пояс погрузился в Северный Ледовитый океан, и меня обуяла паника. Падая, я сорвал с шеи ледоруб, надеясь вонзить титановые зубья в ближайшую белую льдину, и окликнул Руне, который опережал меня метра на три. Казалось, он и не заметил моей паники.
Я попытался поплыть, хотя с плаванием у меня было плоховато даже в лучшие времена, но лыжи не позволяли мне пошевелить ногами. Я тонул, понимая, что теряю силы и сознание в холодной воде и уйду под лед, если не исправлю положение.
Руне услышал, как я упал и закричал, но в мире замедленного действия, где я оказался, он еще не успел среагировать на мои просьбы о помощи. Говорят, перед смертью у человека перед глазами проносится вся жизнь, и тот момент стал для меня коротким резюме последних нескольких месяцев. Я увидел, как мы готовились к походу в заливе Резольют, как вышли с острова Уорд-Хант, как неделями спали в палатке. Страшнее всего, что я видел, как обмороженные участки у меня на носу и пальцах становятся все больше, а нырок в Северный Ледовитый океан ставит точку в моем стремлении к Северному полюсу и желании первым собрать «Большой шлем исследователей» покорить высочайшую гору каждого континента и добраться до четырех полюсов планеты двух географических и двух магнитных. Вот и все, подумал я. Экспедиции конец. Мне не выжить.
Не успел я и глазом моргнуть, как мир вокруг ускорился, Руне возник прямо передо мной и потянул меня к себе из колючих объятий океана. Он вытащил меня на льдину, где я лежал, глотая воздух. Мои штанины уже замерзли и стали твердыми, как печные трубы.
Мне хотелось, чтобы Руне поскорее поставил палатку, где я смог бы сбросить с себя промокшую одежду и забраться в спальный мешок, но Руне посоветовал мне этого не делать. «Лучше всего идти дальше, сказал он. Тогда тепло твоего тело высушит одежду изнутри». Мне казалось, что это маловероятно. Я боялся, что теперь обморожение распространится на всю мою ступню и ногу. Мне нужно снять одежду, настаивал я. «Поверь мне, Дэвид, со мной такое случалось не раз. Если ты сейчас остановишься, вода вмерзнет в одежду, и этот лед из нее будет не выгнать. Ты должен идти дальше».
И мы пошли дальше на север. Колени у меня дрожали еще часа два. Совсем скоро мы вышли к торосу, который был не лучше других, что мы уже встречали на своем пути. Он был чудовищен. Чрезвычайно высок. И обойти его не представлялось возможным. Мы часа три карабкались по этой ужасной замерзшей гряде, преодолев за это время не более километра, и белая мгла не позволяла нам найти более удобный путь.
На исходе дня мы вышли к очередной протоке. Мы решили, что нужно пересечь ее, прежде чем ставить палатку, на случай если за ночь полынья расширится. На это у нас ушло сорок минут. Совсем выбившись из сил, в палатке я сразу лег.
Мы с удивлением обнаружили, что за последние восемь часов прошли 11 км. В описанных обстоятельствах такой результат показался нам блестящим: несомненно, при хорошей видимости мы прошли бы и все шестнадцать, если бы идти приходилось, как мы и рассчитывали, по ровному льду. Но, похоже, надеялись мы зря.
Вот бы найти способ избежать риска провалиться под лед, думал я на следующий день, лежа в спальном мешке и пытаясь отсрочить момент, когда мне придется встать и снова начать тяжелейшее путешествие по льду, переживая проклятый «день сурка». Я страдальчески вспоминал, как пару недель назад мы решили на один день сделать паузу, чтобы восстановить силы. Затем, выглянув из палатки, я заметил в небе след от самолета, летящего в нескольких тысячах километров над землей. Сочтя такой способ путешествий очень легким и бесконечно более рациональным, я задумался.
Несколько лет назад я услышал о трагической попытке Андре покорить Северный полюс на наполненном водородом воздушном шаре и запомнил его план, который показался мне весьма логичным. На лыжах я не мог сделать более 25 км за день. Обычно я проходил гораздо меньше, а порой мы едва перетаскивали сани хотя бы на полтора километра по ледяным торосам и глыбам. Андре, однако, рассчитывал, что за день будет пролетать до 500 км.
Правда, так называемые эксперты говорят, что Андре был безрассуден в своем стремлении, а другие путешественники утверждают, что глупо пытаться осуществить его замысел, когда самого Андре постигла такая катастрофическая неудача. Никто не отваживался на это более сотни лет всех отпугивала опасность предприятия и история о трагической и медленной смерти трех смельчаков, однажды решившихся на такое. Цель считалась недостижимой, поскольку единственная попытка Андре окончилась провалом. Узнав об этом, я еще сильнее захотел пойти на риск. Кроме того, Андре подал исключительный пример отваги и мужества, и мне было сложно бороться с желанием довести его дело до конца.
Меня смущало лишь то, что воздухоплавание в последние годы оказалось запятнано попытками совершить беспосадочный кругосветный полет. В самой идее такой кругосветки нет ничего плохого, но люди вроде Ричарда Брэнсона потратили гигантские суммы на множество полетов с использованием новейших продвинутых технологий и все равно потерпели неудачу. В результате человечество разочаровалось в воздухоплавании. Перестав казаться простым и относительно доступным, оно стало считаться забавой богачей, а таких ассоциаций мне хотелось избежать во что бы то ни стало.
Впрочем, возможность осуществить эту смелую мечту пока оставалась делом будущего. В настоящем мне нужно предстояло добраться до Северного полюса и поставить яркую точку в своей 15-летней одиссее по сбору первого «Большого шлема исследователей». Четыре недели спустя, 28 апреля, я наконец реализовал свои амбиции и оказался на самой макушке земного шара, но даже в тот миг, достигнув цели всей жизни, я уже видел перед собой новую задачу. Если мне удастся долететь до Северного полюса на воздушном шаре, я действительно стану в этом первым в мире. Без уловок, без оговорок. Это неисследованная территория, и теперь она манит меня.
Проблема лишь одна: мне нужно научиться управлять воздушным шаром.
Через несколько дней после возвращения в Уилтшир я начал планировать новое приключение. Первым делом я обратился к мировому лидеру в производстве воздушных шаров в компанию «Кэмерон Балунс», которая находится в Бристоле, всего в нескольких километрах от моего дома. Компания создала шары для нескольких попыток кругосветных путешествий, и ее владелец Дон Кэмерон привык, что люди стучатся к нему в дверь и рассказывают о планах, которые большинству кажутся оторванными от реальности. Для искателей приключений такие мечты все равно что доза для наркомана.
И все же мои запросы были крайне неординарными. Встретившись с Филом Даннингтоном, директором по продажам в компании Кэмерона, я сказал, глядя прямо ему в глаза: «Мне неинтересны увеселительные полеты на воздушных шарах, во время которых люди пьют шампанское, совершая экскурсию по стране. Мне нужно кое-что другое».
Фил несколько скептически отнесся к моей идее, ведь я пока ни разу даже не ступал в корзину воздушного шара, но все же не отмахнулся от меня. Возможно, свою роль сыграло мое прошлое: опыт горных восхождений и полярных походов. А возможно, Фил знал, что мне нравится устанавливать рекорды, потому что далее он смело предложил мне для начала перелететь через горный хребет. «Над Эверестом на воздушном шаре уже летали, но, кажется, никто прежде не пересекал Анды. Скоро к нам приедет наш представитель в Чили. Может, вам с ним встретиться?» сказал он.
Предложение было заманчивым. Я уже поднимался на Аконкагуа, высочайшую гору в Андах, когда покорял семь вершин семи континентов. Теперь я мог вернуться на место прошлого триумфа. Кроме того, я знал, что Руне давно хочет установить высотный рекорд по приземлению с парашютом на горе, и этот полет давал ему прекрасную возможность осуществить свой замысел.
Неделю спустя я встретился с Виктором Мардонесом, коренастым и невозмутимым офицером военно-морской авиации в отставке, который представлял Кэмерона в Чили. Я спросил его, возможно ли пролететь на воздушном шаре над высочайшей точкой Анд. Однозначного ответа он дать не сумел: по его словам, на наполненном газом шаре такое путешествие совершили еще в 1920 году, но еще никому не удавалось повторить его на шаре, наполненном горячим воздухом. Две недавние попытки, сделанные американцем и испанцем, провалились из-за проблем с кислородом, и власти вполне могут запретить еще одну.
Я подумал, что прежде мне всегда удавалось находить общий язык с бюрократами. Кроме того, никто раньше не совершал такого путешествия, и мне было сложно противостоять соблазну осуществить его в первый раз.
Значит, я стану первым?
Возможно. Сколько часов вы уже налетали?
Вообще-то ни одного. Я еще даже не пробовал.
Последовала многозначительная пауза. Виктор поджег сигарету, сделал затяжку, медленно выдохнул дым и сделал разумное предложение.
В таком случае поговорим, когда вы получите лицензию.
Это было справедливо. Через неделю я впервые поднялся в небо на аппарате легче воздуха в компании инструктора Терри Маккоя, к которому я обратился по рекомендации Фила Даннингтона. При подготовке к моему первому полету шар привязали к «лендроверу» в парке Виктории в Бате.
Терри провел любопытную аналогию. «Все довольно просто, сказал он. Летать на шаре все равно что заниматься любовью с женщиной». Такое утверждение показалось мне сомнительным, но я навострил уши. «Если схватить женщину за грудь, ей это не понравится и хорошего не жди. С шаром все точно так же: если будешь неуклюж и станешь резко загонять в него горячий воздух, он начнет капризничать. Но если будешь нежен и ласков, все пройдет прекрасно».
Взяв на вооружение этот непосредственный и незабываемый совет, я стал быстро осваивать навыки, необходимые для получения лицензии в Управлении гражданской авиации. На первых занятиях я учился собирать купол воздухоплаватели называют его «оболочкой» и корзину. Затем я часами упорно тренировался управляться с горелкой, чтобы плавно взлетать и контролировать приземление. Сначала я побаивался и лишний раз зажигал горелку при снижении, из-за чего поднимался обратно в воздух за мгновение до того, как должен был коснуться земли. Затем, осознав свою ошибку, я опустил шар так резко, что чуть не получил травму.