Напившись вдоволь, он облокотился на оголовок и тяжело вздохнул. Хватающие за душу печальные воспоминания снова открыли незаживающие раны. Невольно слезы сами побежали по щекам, а руки потянулись к глазам, чтобы закрыть их и больше ничего не видеть.
Что случилось, юноша?
Арн убрал руки, и его глаза увидели ссутулившего, еле передвигающего старика в старой грязной одежде, держащего железное ведерко. Ничего не отвечая, мальчик встал и пошел по вымощенной каменной тропинке в противоположном направлении. Ему совсем не хотелось никому ничего рассказывать. Да и вообще просто говорить, беседовать или делиться чем-то. Оборачиваясь несколько раз, Арн видел, как старик провожает его тяжелым взглядом. Он еще больше ускорил шаг. Сейчас ему нужно было только одно отстраниться.
Опустив голову вниз и завернув руки в рукава свитера, он шел по мостовой. На пути, возле начинавшегося торгового района, появился дом Барника. Деревянное непримечательное здание, с однообразной формой строения и с глупым, как казалось Арну, флюгером в виде двух черных котов, кричащих друг на друга. Но как бы он ни выглядел, свою привлекательность ему обеспечивало мастерство хозяина, готовившего просто потрясающие мучные изделия. У него всегда можно было купить самые вкусные лепешки с сыром, пироги и штрудели. Тянущийся и растворяющийся вокруг аромат, исходящий от этого дома, пропитывал воздух по всей округе и щекотал нос каждому проходящему мимо. Не стал исключением и Арн, не выдержавший притягивающего запаха. Он подошел к дому и заглянул в окно. Внутри были дощатые полы, стол с разного рода специями, посуда с мукой и, конечно, сам мастер Барник. Печь уже была растоплена, и в ней румянилась свежая выпечка.
Арн так увлекся наблюдением, как готовился хлеб, что вдруг замер от неожиданности. Парадная дверь открылась, и через окно он увидел того самого капитана городской стражи, ворвавшегося в их дом прошлой ночью. Злость и ненависть пробежали по его телу. Страха больше не было. Даже так сильно терзавшие его голодные позывы уступили пробудившемуся гневу.
Капитан Горс, полный мужчина в фартуке поприветствовал его и поклонился.
Это было самое ненавистное имя, которое, как казалось мальчику, он будет помнить и ненавидеть еще долгое и долгое время. По крайней мере, до того самого момента, пока не сможет перерезать горло этой вонючей жирной свинье.
Стражник никак не отреагировал на приветствия Барника и, подойдя к печи, всмотрелся в железный лист, стоявший в печи. Больше он не хромал, передвигаясь довольно быстро. Священнослужители сделали свое дело подняли на ноги убийцу и вручили ему меч.
Знаешь, Барник, почему я не закрыл еще твою лавочку? Капитан с пренебрежением отсмотрел хозяина дома.
Из-за вашего доброго сердца, капитан? как можно мягче ответил хозяин.
Нет, конечно. Доброго сердца?.. Горс чуть не захлебнулся от смеха. Только из-за твоих лепешек с сыром! Доброе сердце Стражник, не веря собственным ушам, покачал головой и снова чуть не захлебнулся от услышанного.
Ненавижу! под проскользнувший порыв ветра вылетело у Арна. Его глаза с самой чудовищной злобой смотрели через стекло на заточенного в доспехи убийцу. Твое доброе сердце я скормлю Гону старой блохастой собаке. Но даже и он трижды сплюнет, пока прожует его.
Железный лист выдвинулся из печи, и Горс чуть ли не голыми руками ухватил румяную лепешку, тут же отправив ее в рот.
Барник, капитан не унимался, жадно пережевывая маленькие кусочки, вот что бы ты делал, если бы оказался в Черных Холмах?
Это ты должен сидеть в тюрьме! процедил сквозь зубы Арн, еще сильнее сжав кулаки. Окна были плотно заколочены, и никто не услышал этих слов. Но он и не боялся этого если бы Горс заметил его, он бы дал ему настоящий бой, пусть хоть их силы и были неравны. Терять ему все равно было нечего.
Мне даже представить сложно, капитан. Я никогда не нарушал закон и всегда был честен перед графом.
В этом случае ты бы уже не делал лепешки, Барник, с ироничной грустью процедил стражник. Там бы из тебя уже сделали лепешку. По дому снова разлетелся заливистый громкий смех.
Хотите, я соберу вам несколько штучек в дорогу? мягко спросил хозяин.
Барник! У меня складывается такое ощущение, что мое общество тебе совсем не радует и ты хочешь от меня побыстрее избавиться.
Как вы могли такое подумать, капитан? Я лишь хотел, чтобы вы не оставались голодным и наслаждались моей выпечкой как можно дольше.
Ты так же умеешь льстить, как и готовить, Барник. Горс жадно ухватил еще пару штук и завернул их в платок. Но ты прав, время не ждет. Скоро казнь, и я должен на ней присутствовать, а не сидеть здесь и набивать свое брюхо.
Кто этот бедолага, господин?
Вор. Но не простой. Член гильдии. Серая Мышь, может, слышал о таком?
У Арна все пересохло в горле. Он словно потерял дар речи. Его сердце готово было одновременно выпрыгнуть и остановиться. Так он называл его отца, после того как ворвался в их дом. Неужели суд так быстро прошел и его уже приговорили к высшей мере?
Нет, капитан, могу вас заверить, с таким именем никто не покупал моих лепешек.
Я лично взял его живьем, вот этими руками. На его лице появилась довольная ухмылка. С приходом нового графа казнить стали в два раза чаще. Но разве это плохо? Скоро город станет намного чище, и я в этом ему помогу.
После этих слов Горс открыл дверь и скрылся, дожевывая очередную лепешку. Хозяин наконец с облегчением вздохнул и занялся тем, что он умел делать лучше всего.
Обогнув дом, Арн решил следовать тайком за капитаном, чтобы тот вывел его на городскую площадь. Держа солидное расстояние, он шел за ним сквозь улицы и переулки, пока тот не вывел его на городскую площадь и растворился в толпе. Горс так ни разу и не обернулся и даже наверняка не подумал, что кто-то мог тайком следить за ним.
Так много людей, собравшихся в одном месте, Арн не видел еще никогда. Все они наблюдали за последними приготовлениями на деревянном эшафоте, стоящем в конце городской площади, прямо перед замком графа Херекарта.
Проталкиваясь мимо собравшихся зевак, мальчик пытался подойти как можно ближе. На помост вывели трех мужчин с мешками на голове и связанными руками. Один из них был в той самой одежде, в которой Арн видел своего отца в последний раз. Стражники встали по бокам, а здоровенный палач в черной маске расположился позади. Капитан Горс поднялся на помост и стал возле трибуны. Повсюду заголосили старики и женщины, мужчины и юноши. Все они осуждали приговоренных, желая им самых долгих мучений на том свете. Арн, оказавшийся внутри этого котла, молил их замолчать и не произносить больше ни слова. Но остановить их было невозможно, и крики еще чаще и громче стали разноситься отовсюду. Затем толпа переключилась на вышедшего на балкон графа Старого Мола и во весь рот начала его приветствовать и аплодировать.
Белое изысканное здание, откуда Херекарт наблюдал за тем, как выполняются его распоряжения, возвышалось над центральной площадью и словно карающим глазом пыталось найти непокорных и несогласных с мнением закона.
Арн никогда не присутствовал на публичной казни, и даже если бы одним из осужденных был не его отец, он все равно никогда в жизни не хотел бы на все это смотреть и тем более ликовать в предвкушении чьей-то смерти. Но в последний раз не увидеть отца он не мог.
Капитан Горс поприветствовал всех собравшихся, развернулся и поклонился графу. Затем, раскатав свиток, басистым монотонным голосом принялся зачитывать его содержимое:
Уважаемые жители Старого Мола, перед вами сейчас снимут мешок с человека, который наверняка не раз лазил по вашим карманам, и вы приходили домой ни с чем. Капитан Горс дал отмашку, и палач открыл лицо одного из преступников. Доби Пепельный, укравший золотые украшения у леди Эсвенгер два дня назад на торговой площади вблизи дома Генри Маера. Наша стража взяла его с награбленным у западных ворот, когда он пытался покинуть город.
Публика во всю силу рьяно зааплодировала, и по всей площади раздались благодарственные восклицания.
Его вина в содеянном была беспрекословно доказана судом, и лично сам Доби Пепельный признался в том, что совершил. Нашим беспристрастным судом было вынесено решение отрубить ему правую руку.
Нет! Не надо! Я прошу вас! Побелевший заключенный, с раскаивающейся гримасой на лице, никак не мог смериться с тем, что прямо сейчас лишится конечности. Я же всего лишь украл пару безделушек. Да у нее их целая куча, они и сами бы вывалились из ее кармана. Мне положена тюрьма, отправьте меня на каторгу в Хромые Горы. Только не отр
Доби продолжал что-то кричать, но никто, кроме него самого, больше уже его не слушал. Особенно палач, тащивший огромный наточенный топор для исполнения правосудия.
Когда мужчина в черной маске занес топор, Арн больше не смотрел в сторону эшафота, глаза невольно отвернулись и опустились в растоптанный грязными сапогами снег возле ног. Центральная площадь города замерла. Тишина накрыла всю площадь, чтобы через несколько секунд взорваться гулом, пропитанным эхом отвращения и в то же время умиления.
Граф Херекарт обещает вам, жители Старого Мола, по площади снова разлетелся бас капитана Горса, что наши улицы будут очищены от той вши, которая из года в год пила кровь добропорядочных граждан. Дома, где обитали подлые и мерзкие мыши, будут сожжены и уничтожены. Больше вам не придется бояться, что, уходя из дома, вас обворуют или оставят без последнего медяка.
Собравшиеся жители тут же громогласно ответили одобрительными похвалами.
И вот еще одно доказательство моих слов. Капитан Горс подошел к связанному человеку и лично сорвал мешок с его головы. Мы поймали этого породистого грызуна прошлой ночью. Представляю вам, добропорядочным жителям Старого Мола, члена гильдии воров, так долго укрывающегося от правосудия и обворовывающего вас долгие годы, Манжа Серую Мышь.
По спине Арна пробежала дрожь. На помосте, с опущенной головой, стоял его отец. Люди, находящиеся рядом с ним, унижающе высмеивали и звонко освистывали человека, приговор которому должны объявить уже через каких-то несколько мгновений. И Арн не знал, что лучше слушать звучащие повсюду слова презрения и оттягивать последние секунды, когда он все еще может смотреть на единственного оставшегося члена его семьи, или сбежать отсюда и не увидеть той участи, которую ему уготовил граф.
Манж Серая Мышь, за все содеянное и совершенное тобой, именем нашего беспристрастного суда и графа Херикарта лично, ты приговариваешься Капитан Горс специально замер, чтобы еще немного подготовить публику, а затем снова продолжил: К смертной казни!
Арн упал на колени. Он уже не помнил, сколько раз за эти дни его щеки были влажными и сколько раз судьба била его так, чтобы больше он не хотел вставать. Когда случалось нечто похожее, его мать всегда преклонялась и молила Святую Дюжину помочь ей. Это никогда не помогало, но она все равно повторяла это вновь и вновь. Арн не верил, что его так же хоть кто-нибудь услышит там, наверху, но все равно его уста открылись и начали петь ту единственную молитву, которую он знал.
Уже совсем скоро его мольбы растворились среди ликующей толпы. Захлебываясь своими же слезами и прося каждого из двенадцати святых, чтобы они спасли отца, он искренне надеялся на чудо.
Гул толпы накрыл центральную площадь. Правосудие Херекарта снова восторжествовало.
Глава 6
Зима не хотела покидать север, хотя ее уход уже давно ожидали все кланы Воргхарта. Прошло больше пяти лун после того, как шаман предсказал пробуждение земли и оттепель. Но пока его слова застыли среди крепких трескучих морозов и пронизывающих до костей ледяных ветров. Но для тех, кто родился здесь и жил с самых первых дней своей жизни, это абсолютно не вызывало никаких неудобств. Поэтому Вороний день клан Хагартов праздновал огромным кострищем, песнями, обрядами и подношениями.
Возле двухметрового пламени в танцах кружили женщины и дети, мужи же молча следили за происходящим и за тем, как шаман взывал к духам. Исинкрит на диалекте языческих богов кричал и шептал, кланялся и танцевал, делал все, лишь бы Нум услышал его и обратил свой взор к Хагартам.
Обряд не мог закончиться, пока весь клан не убедился бы в том, что их мольбы стали услышаны, а духи подали знак. В противном случае говорящий с духами изгонялся из клана, а само племя ожидали болезни, невзгоды и голод. Поэтому все мужи терпеливо всматривались в огонь, женщины не унимались в танцах, а шаман постоянно разговаривал на никому не понятном языке.
Прошло шесть часов, но духи так и не изъявили желание явиться. Солнце спряталось за белоснежной равниной, а тени упали на промерзшую долину. И это не означало ничего хорошего для клана Хагартов. Исинкрит взял нож и отправился в жертвенник. Острое лезвие глубоко прошло по шее молодого рыжеватого олененка, и его кровь потекла в изогнутый охотничий рог. Когда он наполнился до краев, шаман, облаченный в медвежью шкуру, снова подошел к костру, чтобы начать ритуал. Вождь первым зашел в круг. По его устам потекла еще теплая кровь. Выплеснув в огонь часть из заполненного рта, он разделил пищу с духами. Но духи молчали. Следующим к костру отправился его старший сын Неко и повторил то же самое. Огонь поглотил подношение, но снова ничем не ответил, оставив надежды Хагартов для следующего зашедшего в круг.
В первый раз, когда отец предложил Хакону выпить свежую кровь убитого оленя, его вывернуло наизнанку. Но мальчик не сдался и вопреки своему неокрепшему желудку попросил дать ему еще. С этого времени прошло два года, но воспоминания о первом знакомстве с солоноватым, металлическим привкусом во рту остались у него надолго в памяти.
Подошла его очередь, и шаман передал ему рог, уже лишь наполовину наполненный кровью. Хакон заглянул в черные глаза шамана. Возможно, на его месте будет когда-нибудь стоять и он. Временами духи разговаривали с ним на своем древнем непонятном языке. Иногда они даже появлялись, чтобы спасти ему жизнь. Так случилось, когда он встретил свою шестую зиму и, почувствовав себя опытным рыболовом, наступил на еще не окрепший лед. И хоть Йико бил потом в грудь, что это он вовремя спохватился, вытащив брата из ледяной воды, но Хакон знал, кто действительно уберег его от смерти. Он отчетливо слышал гул, похожий на шепот сразу нескольких голосов, направляющих его к полынье. Это снова повторилось уже спустя год, когда внутри раздались голоса такой силы, что ему больше ничего не оставалось, как замереть на месте. Внезапная остановка спасла его от стрелы, выпущенной охотником из клана Вергардов, пролетевшей в дюйме от его лица. В тот день им удалось сбежать, и они с Йико вернулись целыми и невредимыми и, что самое главное, живыми. Хакон рассказал о случившемся отцу, но тот не кричал и не злился из-за того, что они зашли на чужую землю, наоборот, с его лица не сходило торжество и ликование. Он тут же позвал Исинкрита, и тот подтвердил его родство с духами. Лишь только потом Хакон узнал, что такие, как он, становились либо говорящими с духами, либо хаддингами. Но шло время, а обещанное обучение Исинкрита так и не начиналось. Шаман находил всяческие лазейки, чтобы отложить развитие его навыков. Но не раз Хакон видел, как втайне он все же практиковал обучение своего сына Морескарта, уходя как можно дальше от поселения.
Юный Хагарт поднял рог над головой и, задрав голову, прижал его к губам. Кровь полилась по его устам, и он снова почувствовал тот самый привкус на языке. Сделав глоток, Хакон прошел мимо шамана и плеснул оставшиеся во рту в кострища.